Пока Гийом сосредоточенно изучал меню – несколько страниц, густо исписанных названиями пива, я грустно грызла фисташки, не в силах пережить, что он равнодушен к живописи. И к истории. И к кинематографу. Да что там, к культуре вообще. С отрешённым выражением лица я кидала имена, словно в черную дыру:

– Де Лакруа?

– Нет.

– София Коппола?

– Не-а.

– Роман Гари?

Отрицательное мотание головой.

– Ремарк?

– М-м-м, что-то знакомое…

– Ну конечно, – оживилась я. – Эрих Мария Ремарк, знаменитейший немецкий писатель!

– Угу. А что он написал знаменитого?

– Ну как же: «На западном фронте без перемен», «Три товарища» – лучший роман о мужской дружбе!

На лице Гийома застыло выражение мучительного вспоминания.

– Не помню. И вообще сомнительно, что человек с именем Мария может что-то знать о мужской дружбе, – наконец изрек он.

Я поникла головой. Нет, это будет коротким курортным романом и ничем больше! Возможно, и до романа-то «это» не дорастёт, а останется в архиве воспоминаний под грифом «странный молчаливый парень, который привёз бокалы».

В этот момент над нами выросли три красотки в сетчатых чулках и латексном белье – анимационная команда не давала гостям заскучать. Гийом начал было впадать в забытье от энергичного трясения ягодицами гоу-гоу-гёрл перед самым носом, но крепкие голландские ребята обступали нас всё плотнее, вытесняя всё живое мощными татуированными плечами. Пришлось залпом выпить пинту и тихонько ретироваться – маскулинное возбуждение вокруг нарастало слишком стремительно. Мы расплатились, каждый за себя, и поспешили на станцию – если сесть на поезд в 22.15, то можно успеть на второе отделение концерта в нашем любимом джаз-клубе недалеко от Гран-Плас. В любви к джазу мы были солидарны.

***

При упоминании о Бельгии, этой падчерице Франции, на обветренных лицах профессиональных путешественников появляется выражение тоски – зелёной, как коктейль «Грин-Гиннесс», смешанный из тёмного пива и ядрёного мятного ликёра. Заказать недельный тур в эту страну человек может лишь в двух случаях (не считая весьма специфического моего): если он пишет диссертацию по брабантской готике или если он попался на нейро-лингвистические уловки менеджера турагентства. Тоску, одолевающую туриста на третий день пребывания в Бельгии, как водится, заливают алкоголем. А поскольку в непримечательном бельгийском пабе запросто можно обнаружить более сотни сортов пива и для каждого – специальный стакан с собственным названием, Бельгия – лучшая страна для оправданного алкоголизма.

– Что если нам смотаться на денёк в Голландию? – предложил Гийом как-то утром, когда мы, пролистав «Лё Пти Фюте», две трети адресов которого заметно устарели, грустно посмотрели друг на друга.

– А можно так вот запросто – на денёк? – удивилась я его не скованному границами и визами воображению.

Он сдвинул брови.

– Ну да, какие могут быть сложности? Сели в поезд и через два часа в Амстердаме.

Вот оно, первое раскрепощенное поколение, выросшее в Евросоюзе. Когда отечественная дипломатия добьется таких успехов?..

– Давай, конечно! – я подпрыгнула на кровати от возбуждения. Во-первых, я никогда не бывала в Голландии, а во-вторых, это на несколько километров приблизит меня к Маартену.

Мы покидали в рюкзак кошельки и солнечные очки и через два с половиной часа высадились в городе, где люди живут в лодках, где в окнах нет штор и велосипедов в разы больше, чем машин. Проигнорировав музеи мадам Тюссо, Ван Гога, Рембрандта, секса и даже марихуаны, мы бродили по улицам, которые то сужались, провоцируя образование человеческих тромбов, то расширялись до проспектов, заполненных счастливыми велосипедистами. К обеду мы обросли пакетами с сувенирами – ароматическими палочками, экзотическими курительными приспособлениями, галлюциногенными жвачками и мелкими предметами гардероба растаманской расцветки. Этого хватило бы на несколько месяцев жизни в параллельной реальности. И уж поскольку мы здесь, то не грех было на часок-другой заглянуть в эту самую параллельную реальность, к которой мы так основательно подготовились.

Сгущались сумерки, и мы спустились в подвальчик, мало чем отличающийся от обычной брюссельской пивной, – кофе-шоп. Разве только столики были низкими, будто журнальными, вместо стульев – шезлонги, да меню выглядели замусоленными до неприличия. Из-за пятен половина букв расплылось, а те, что остались, не вносили ясности: штудии родственного голландскому фламандского никак мне не помогали. Я передоверила выбор Гийому, ведь он целый год учился в Голландии по программе «Эрасмус». Увидев, с каким выражением трогательного узнавания он читает меню, можно было не сомневаться: в тот год аудитории он посещал нечасто.

Мы раскурили на двоих какую-то длинную чёрную сигарету, не возымевшую обещанного мозгодробительного действия, и, чтобы завершить программу морального падения, отправились в квартал Красных Фонарей.

В обители греха Гийом вёл себя странно: держался от меня на расстоянии, терялся в толпе, прятал лицо, если ему подмигивали девушки в витринах. Когда я спросила, что не так, он доверительно шепнул, что за нами следят. Я рассмеялась, но на его лице не было ни тени веселья: глаза испуганно бегали по головам прохожих, брови ходили ходуном, а рот неприятно выгибался, как бывает в приступе сильных эмоций. Нам пришлось спешно покинуть квартал, несмотря на пантомимические уговоры негритянки за стеклом, приглашавшей нас зайти вдвоём.

С трудом удалось убедить Гийома подняться в вагон поезда, отбывающего в Брюссель: он был уверен, что поезд начинен взрывчаткой. Однако едва коснувшись сидения, моментально забыл о том, что наша жизнь висит на волоске, и заснул мертвецким сном как-то совершенно без предупреждения. Трудность была в том, что билеты были у него, но где именно, я не представляла. Деликатные попытки разбудить результата не дали, и я, не снимая с лица широченной улыбки, предназначенной суровой даме-контроллеру, принялась ощупывать его карманы. Сначала робко, потом настойчиво, а когда дама взялась за рацию, чтобы вызвать подкрепление, – и вовсе бесцеремонно. Я ворочала его обмякшее тело, расстегивала все попадавшиеся на пути молнии и пуговицы, залезала холодными ладонями под рубашку и за пазуху. Съел он их, что ли? Между тем, в вагон пришли ещё двое дюжих молодцев в форме, и мне стало совсем не по себе. Гийом полулежал у меня на коленях, потому что единственное оставшееся непроверенным место на его теле были задние карманы джинсов. Я не понимала, о чём говорили трое контроллеров, но по интонациям чувствовала, что их терпение подходит к концу.

– Вот они, вот они, – радостно воскликнула я, нащупав сложенные бумажки в заднем кармане. Едва я потянула за них, Гийом вдруг проснулся. Да не просто проснулся, а больно схватил меня за руку и стал повторять: «Брось нож, брось нож, брось нож! Полиция!».

– Из Амстердама едут, – усмехнулся самый высокий контроллер. – Что за траву ты курил, парень?

Гийом озирался по сторонам пустыми глазами и стальной хваткой сжимал моё запястье.

– Отпусти! – принялась я выдергивать руку. – Я просто искала билеты!

– Мадемуазель, может, и правда стоит вызвать полицию? – спросил второй контроллер.

– Спасибо, я справлюсь.

Гийом, наконец, отпустил мою руку и обмяк в кресле. Контроллеры ушли. Я, насупившись, смотрела в тёмное окно.

– Прости. Мне сквозь сон показалось, что меня собираются обворовать.

– Да что с тобой не так?! – взорвалась я. – То за нами следят, то поезд взрывают, то тебя обворовывают. Откуда такая мнительность?! Может, ты ещё думаешь, что меня подослало КГБ?

Наши соседи по вагону тихонько вышли.

– Ну, так далеко, положим, моя мысль не простиралась, но…

– Но?!

– Честно говоря, первые дни я был настороже, боялся, что ты можешь меня ограбить ночью или, того хуже, убить.

Я стала хватать ртом воздух. Он подозревал меня в готовности совершить все смертные грехи, но при этом не брезговал долгими поцелуями перед сном! Может быть, все авансы, которые он мне раздавал в эти дни, были всего лишь попыткой заручиться моей симпатией и тем самым нейтрализовать мои коварные замыслы?

– Ты… Ты… Ты больной, вот что! Надо было тебя и убить, и ограбить.

Он рассмеялся и обнял меня за плечи.

– Но мысль, что ты агент КГБ, меня очень возбуждает.

***

В номере отеля, где мы оказались через час, эта мысль его по-прежнему возбуждала. И еще как! Наверно, он лелеял фантазию по мотивам фильма «Никита́»⁶ всё то время пути, что не спал, потому что, едва переступив порог комнаты, принялся страстно целовать меня в шею и срывать с меня одежду в поисках спрятанного на теле табельного оружия. Я увлеченно включилась в ролевую игру, предвкушая бессонную ночь, полную плотских восторгов… В тот самый момент, когда прелюдия должна была перейти в честный половой акт, ритм ласк вдруг подозрительно замедлился. И тональность многообещающих постанываний стала угасать… достигла нижнего регистра звуков… и перешла в храп. Совершенно ничего не обещающий храп. Тяжелое французское тело лежало на мне и храпело. Можно было придумать как минимум четыре объяснения, как я, молодая и красивая, оказалась в такой ситуации: тяжелый день, долгая дорога, хронический отпускной недосып, сочетание лёгких наркотиков с лёгким алкоголем… Но думалось почему-то только о том, что предыдущие сексуальные партнеры щадили мою самооценку.

Кряхтя, я сбросила спящее тело на его половину кровати. Похоже, за этот отпуск я заработаю не только язву, но и массу комплексов. И единственным утешением моему уничтоженному эго будет мелкая месть: я расскажу всем подругам, что любовные возможности французов в кино сильно преувеличены. Придумывая обидне метафоры для их слабого либидо, я заснула ближе к рассвету.

***

С утра Гийом обычно был настроен на основательное знакомство с Бельгией. К обеду его энтузиазм немного утихал, а после обеда он едва заставлял себя передвигаться. Поэтому подъём был бесчеловечно назначен на шесть утра – поезд на Турне отбывал без пятнадцати восемь. Расчёт был таким, что мы успеем осмотреть хотя бы кафедральный собор до того, как Гийома накроет волна послеобеденной лени. А уж в музей гобеленов я, так и быть, пойду одна.

Но мы не сели на первый поезд. Не сели и на второй. Мы были заняты. И пусть шесть утра не самое подходящее время для постельных сцен, медлить дольше было нельзя: практика показала, что к вечеру мы слишком устаём, и если не перенести секс на утренние часы, то велика вероятность обходиться поцелуями до отъезда. И оставшиеся десятилетия я рискую прожить с подозрением, что мужчины спят со мной только потому, что я интересный собеседник.