Профессора Василич упрятал в каюту, так что конфликтов удалось избежать, хотя и без этого вечер получился очень странным. Гостья за милую душу уплетала тетины тефтельки с гарниром, при этом вдохновенно рассуждая о том, как чудесно живет ее прекрасный бессмертный народ среди девственных лесов, питаясь буквально солнечным светом и цветочным нектаром. На вопросы она отвечала уверенно и с удовольствием, но несла полный бред. Утверждала, что к ученым никакого отношения не имеет и вообще является чистокровной представительницей древнего мудрого народа эльфов.

На этом слове у меня в голове все-таки щелкнуло, и картинка сложилась. Я вспомнила, что еще до Затмения существовала религия, адепты которой поклонялись вот этим существам. Кажется, назывались они толкиенисты, по имени человека, которого считали своим пророком. Потом, кажется, религия эта раскололась на ортодоксальную ветку и либеральную, которая о Перворожденных отзывалась гораздо более вольно. Некоторые их истории я даже читала, они замечательно шли в качестве развлекательной литературы. Просто не получилось связать мифического персонажа со вполне реальной свихнувшейся сотрудницей научной базы.

Общался с ней в основном дядя Боря, проявляя чудеса словесной эквилибристики; мы все, включая его жену, диву давались.

Тетя Ада в это время по собственной инициативе украдкой выдернула у Владычицы волосок, и через некоторое время вернулась из медотсека в глубокой задумчивости. Мы едва дождались, когда гостье надоест рассказывать сказки и она начнет зевать, интеллигентно прикрывая рот узкой ладошкой с кукольно-ровными пальчиками. Подозреваю, в конце концов тетя все-таки не выдержала и добавила ей в чай какое-то снотворное.

Дунивиэль великодушно согласилась остаться на ночь у нас на борту и была сопровождена в каюту, а потом мы привычным составом собрались на военный совет.

– Боренька, скажи-ка, дружочек, и почему я от тебя прежде таких сладких речей не слышала? – подозрительно поинтересовалась тетя Ада.

– Ну ты же не душевнобольная, правда? – поморщился капитан. – Был у нас второй пилот, в эту же сторону углубленный. – Он демонстративно покрутил пальцем у виска. – Тоже вот так изъяснялся. До чего прилипчивый говор – словами не передать! У нас весь экипаж через месяц так разговаривал, пока капитан не нашел замену.

– Мама Ада, а что анализ-то показал?! – Братец задал самый интересный вопрос, и о талантах дяди Бори присутствующие временно забыли.

– В том-то и дело, что анализ показал нормального человека. Так что вот эти уши, – приставила она ладони к голове на манер заячьих ушей, – и все прочее может быть только какой-нибудь сложной пластикой. Чтобы понять, какой именно, надо провести подробную диагностику. Но мне совершенно непонятно, зачем бы ей такое понадобилось и кто мог с ней это сделать?

– Так, может, сама? – предположила я. – Мы же не знаем, как она выглядела. Вдруг она фанатичка и сама себя так изуродовала? Профессор-то ее узнал, значит – не удивился. Хотя я, честно говоря, все равно не понимаю, как она умудряется двигаться вот так… брр, натурально – робот! Может, у нее там внутри какие-нибудь части организма тоже заменены на протезы?

– Всякое может быть, – развела руками тетя.

– М-да, любите вы, женщины, себя уродовать во имя сомнительной красоты, – насмешливо заметил, качнув головой, штурман.

– Просто юные наивные девочки пытаются понравиться привередливым мужчинам. Это с возрастом, и то не ко всем, приходит осознание, что красота – чистота и здоровье, а все остальное зависит от умения себя подать, – возразила мудрая капитанская жена.

– Вот тут, Адочка, позволь не согласиться, – возразил Василич. – Это…

– Ладно, как минимум одно мы выяснили: обитатели базы живы, просто они оттуда разбрелись. Потому что коллективно тронулись умом. – Капитан оборвал философский диспут в зародыше. – Могли они «утомиться» до такого состояния естественным путем или это какое-то стороннее воздействие?

– Я, конечно, не психиатр, но… Иногда больной может, как это называется, «индуцировать» впечатлительных окружающих. Но не думаю, что здесь именно тот случай. Если я не ошибаюсь, при подобном развитии ситуации больной убеждает здорового в реальности собственного бреда. То есть, наверное, они бы тогда все бродили по лесу, изображая мифических созданий. А у профессора, как говорит молодежь, «кора треснула» совсем в другом месте, – задумчиво проговорила наш бортовой врач.

– То есть все-таки внешнее воздействие. – Дядя Боря медленно кивнул. – Как бы нам с ними заодно не вляпаться!

– Может, это они сами доизучались? – предположил Ваня. – Типа неудачный эксперимент и все такое.

– Знать бы еще, какие эксперименты и над чем они ставили! Мы с Василичем пытались найти какие-нибудь записи, но там все зашифровано. Решили глубже не лезть, вдруг дело секретное и нам за это устроят веселую жизнь, если еще не прибьют.

– А мне вот что интересно, – задумчиво протянула я. – Ладно профессор, он хотя бы сидел на базе, но вот эта и все остальные, чем они питаются?! Не росой же в самом деле! А голодающей и истощенной она не выглядит. Да и платье это у нее откуда? Неужели с собой привезла?

– Интересно, – согласно кивнул дядя. – Но, надеюсь, не настолько, чтобы во все это ввязываться?

Укоризненный взгляд был направлен на Ваню, потому что меня в подобном поведении никто заподозрить не мог. Что я, совсем бестолковая, лезть не в свое, да еще и опасное, дело?

Брат скорчил рожу, но кивнул.

– А что нам тогда делать с этой Владычицей? – полюбопытствовала я.

– Ну, до нашего появления она в своем лесу как-то жила и теперь проживет, – отмахнулся Василич. – Навесим на нее какой-нибудь маячок, чтобы спасатели быстрее нашли, и пусть идет, куда шла. Уж за пару дней с ней ничего не случится, а завтра-послезавтра должны прилететь профессионалы. Завтра надо наведаться на базу и доложить, что мы еще одну обнаружили. Или ты, Ален, «Выпь» починишь?

– Посмотрю с утра, что с ней, – не стала спорить я и полюбопытствовала: – А ваш осмотр местности дал хоть какие-нибудь результаты?

Вчера мужчины рискнули запустить автономный зонд, чтобы немного осмотреться в ближайших окрестностях. Судя по их молчанию, ничего интересного не нашлось, но спросить все равно стоило.

– Да какие тут результаты! Кругом сплошной лес, здесь можно десяток крупных городов спрятать, и сверху они будут незаметны, – поморщившись, отмахнулся капитан.

– Так, может… – с надеждой начал Ванька. Глаза горели жаждой знакомства с чужой лесной цивилизацией, но дядя порыва, конечно, не оценил.

– Не может. Если бы тут водилось что-то подобное, на планете не организовали бы пару баз биологов, а развили значительно более бурную деятельность.

– А баз две? – озадаченно вытаращилась я на него. – Но почему мы тогда до сих пор не связались со второй?

– Потому что у нас нет ее точных координат, она находится на другом конце планеты. И если ты забыла, где-то здесь еще пираты шастают, – со смешком пояснил он.

– М-да, действительно забыла. – Я смущенно кашлянула.

– Конечно, можно поискать контакты соседей в информационных базах наших ученых, но, честно говоря, не вижу смысла, – добавил капитан.

На том собрание завершили и разбрелись спать. Никакой информации у нас не имелось, обсуждать оказалось нечего, и я полностью согласилась со старшим поколением: все это – совершенно не наше дело. Явная опасность ученым не угрожала, у нашедшихся самостоятельно сотрудников проблемы только с головой, в остальном здоровье отличное, так что срочно спасать их явно не требуется и можно заниматься своими делами.

Одна мысль не давала мне покоя. Если эта эльфийка – бывшая сотрудница (вероятнее всего, лаборантка), то откуда она взяла лошадь? Если пегас – тоже результат какой-то хитрой мутации и хирургического вмешательства, это объясняло его странный внешний вид, но совсем не отвечало на вопрос происхождения. А еще слабо верилось, что у молоденькой лаборантки могло хватить денег на столь сложную операцию: у нее даже, кажется, форма черепа… не как у нормального человека.

Утром «Выпь» неожиданно проявила покладистость и почти сразу согласилась поработать на благо родного экипажа, так что для отчета нашему капитану не пришлось лететь в дальние края. И я со спокойной душой вернулась к прерванному занятию – исцелению травм корабля. Все остальные вышедшие из строя модули находились под обшивкой, «погорели» исключительно за компанию, и для их починки не требовалось выходить наружу. С одной стороны, конечно, обидно: прощай, свежий воздух и лесной шум. Но с другой – внутри корабля мне было гораздо спокойней.

Собственно ремонтные работы много времени не заняли, я управилась с основными часа за три. Гораздо сложнее было настроить капризное оборудование, и в первую очередь – сбалансировать залатанные двигатели. Чем я, собственно, и занялась, прочно обосновавшись после завтрака в двигательном отсеке с любимым терминалом. Любимым, наверное, потому, что за годы совместной жизни то ли он окончательно принял форму моей головы, то ли голова умялась в нужных местах. В любом случае именно от него я не уставала.

Точнее, не уставала обычно, а тут… то ли работа оказалась уж очень напряженной, то ли не надо было сидеть в нем восемь часов кряду, но к концу дня у меня заломило в висках, зазвенело в ушах, да и глаза начали нестерпимо слезиться, так что пришлось работу бросить. Но уходить я не спешила, в конце концов, не одна я устала, кораблю тоже надоела возня с его внутренностями. Так даже самому терпеливому пациенту в конце концов надоедают изнуряющие непрерывные обследования и процедуры, и требуется хотя бы краткосрочный перерыв. В общем, стоило как минимум извиниться и поблагодарить за покладистость.

Несколько секунд я просто сидела в кресле в углу, предназначенном специально для бортмеханика – не на полу же ремонтными работами заниматься! – а потом, озаренная идеей, сбегала в свою каюту и вернулась со скрипкой. И сама успокоюсь, и извинения будут принесены в самой приятной нам обоим форме.

Терминал я, правда, надевать в этот раз не стала: при его виде начал отчетливо ныть затылок и чесаться лоб.

Тот факт, что корабль любит мою музыку, лично для меня был очевидным, но с окружающими этими мыслями я не делилась. Даже несмотря на то, что могла доказать это вполне аргументированно и даже научно: давно уже известно, что звуки оставляют определенный след в окружающем пространстве, а гармоничные звуки положительно влияют на любых живых существ. Так чем, спрашивается, корабль хуже? Может, он не способен расти или размножаться (хотя мысль, конечно, интересная), но в его основе лежит биоэлектроника, вполне сходная строением с нервной тканью высокоорганизованного животного или даже человека. Так что, проигнорировав кресло, я устроилась на коленях посреди небольшого вытянутого помещения – эта поза казалась мне наиболее удобной – и с обычным трепетом открыла футляр, знакомый до каждой царапинки.

Сегодня настроение было странным. Во всяком случае, именно эта мысль пришла в голову, когда я расслабилась, позволив рукам жить своей жизнью. Мелодии лились… нервные, тревожные. Не трагические – таких я попросту не знала, да и не любила, – но пронзительные и напряженные. Они пахли предгрозовым ветром, висящим в воздухе электричеством и почему-то морской солью. Но зато сегодня на меня снизошло вдохновение – почти такое, как в любимые моменты выхода из прыжка. Прикрыв глаза и полностью отрешившись от окружающего мира, я качалась на незримых волнах, несущих шапки пены к бесконечно далекому и даже как будто несуществующему берегу.

А потом… это был не звук и не прикосновение, то есть я ничего не услышала и не почувствовала, но сложилось впечатление, что кто-то взволнованно меня окликнул. Я инстинктивно распахнула глаза – и музыка волей случая оборвалась на самой пронзительной и тревожной ноте, а я в полном шоке уставилась на… нечто, стоящее прямо передо мной. Хотела бы закричать, но горло от страха перехватило болезненным спазмом, и я в панике замерла, как тот кролик перед удавом.

Это походило на гротескную человеческую фигуру. То есть две руки, две ноги, условно обозначенная голова. Только очертания казались нечеткими, как у едва начатой статуи, для которой скульптор пока только наметил основные детали. Заметив мой взгляд, нечто качнулось в мою сторону, и по спине пробежал холодок, а на лбу, кажется, выступила испарина.

Это была не статуя. Это был сгусток малянисто-черной непрозрачной массы, поблескивающей в лучах света. Он не шел – перетекал из позы в позу, и очертания фигуры расплывались, смазывались. Расплывались незначительно, но я в ужасе наблюдала за приближением этого существа, а в голове билась угрюмая мысль, что, наверное, лучше бы прямо сейчас упасть в обморок от страха. Тогда я хотя бы не увижу, как оно начнет меня жрать.

Инопланетная тварь – а быть чем-то земным и понятным оно не могло по определению – протянула ко мне руку. Шарик на конце руки, отдаленно напоминающий кулак, растекся сначала подобием клешни, а потом разделился на ладонь с пальцами. Мне показалось, что пальцев четыре.

То есть конечности нечто тянуло не совсем ко мне, а как будто к скрипке, но я в этот момент вдруг очнулась и прошептала – хрипло, едва слышно:

– Не надо, пожалуйста!

Что именно «не надо», я и сама толком не знала, но прижала скрипку к себе, как мать прижимает дитя, которое желают отобрать. Смотрела на стоящее надо мной существо с мольбой, снизу вверх, и почему-то у меня не возникло даже мысли о сопротивлении.