Паутина дорог снова и снова ложилась под ноги. Пути расползались безликими и беспомощными тенями. Она послушно приводила туда, куда нужно – но всегда поздно.

Слишком поздно.

Шамир жался к моей руке перепуганным щенком – мелким, глупым. Сначала изорвал всё в клочья и лишь потом испугался. Я старался сердиться на него, но не мог.

Он ведь ещё такой молодой, наш мир. Старый годами, но юный делами. У него нет самого главного – свободы. И жизни. Мы учимся на своём опыте каждый день, ошибаясь, делая выводы, снова пробуя. У Шамира такой возможности нет и не будет, ведь каждая его ошибка – всегда катастрофа для живых существ. Он может только наблюдать.

Теперь он это понимает. И скулит, что больше так не будет.

Вероятно.

Но нам и этих бед – с лихвой. И даже более чем.

…Опять остывшие следы. Мёрзлые. Мёртвые. И очень давние.

Похоже, тварь всё-таки спряталась. Залегла где-то в пределах. Поняла наконец, что я не отступлюсь. Решила выждать. И – кто дольше протянет, у кого больше запас жизни.

Но ничего. Если я не успею, моё дело продолжат потомки. Беспомощными жертвами искры больше не будут.

Стужа – так его уже называют в народе. И под таким именем запомнят. И под этим же именем он вернётся. Снова.

В прошлом же его звали…

– Ося! – орало на ухо.

– Твою мать, Зим!.. – рявкнула я зло. – Ты нарочно, что ли?!

– Конечно! – не понимая сути, огрызнулся знающий. – А как иначе до тебя докричаться! Нашла, где и когда спать!

Я села и протёрла глаза. Конечно, я лежала. Конечно, у столба. Конечно, я казалась спящей.

– Не твоё дело, где и когда я сплю! – в моей ладони яростно вспыхнуло солнце. – Ещё раз разбудишь – спалю к Забытым, понял?!

Зим отшатнулся:

– Ты чего это?..

– Я не сплю, глупое ты хладнокровное! – я сердито сверкнула глазами, и куртка на знающем задымилась. – Я вспоминаю! Или, может, ты и этого не знаешь – почему искр называли помнящими? А?

– Вы – хранители всей памяти Шамира, – нервно протараторил Зим. – И можете вспомнить всё что угодно. Что случалось с любой искрой. Это мне Травна написала, – добавил виновато.

– Вот и представь себе, что именно сейчас, через последнюю искру в чарах, я почти вспомнила, как на самом деле звали Стужу, – едко поведала я. – Но ты разорался, и я проснулась. И живи теперь с этим всю жизнь, болван! И получится ли сно… – я обернулась к столбу и замолчала.

Искры погасли. Все.

– Она к тебе в руку прыгнула, я видел! – снова затараторил знающий. – Я ещё и поэтому, в общем…

Я быстро осмотрела руки и выдохнула с облегчением. По левой ладони расплывалась угольно-чёрная многолучевая звезда. Я провела по ней пальцем, и она подмигнула робкой искоркой. Хвала Шамиру, прицепилась… Значит, есть шанс досмотреть воспоминание.

– А зачем ещё? – спросила я устало. – Почему – «и поэтому»?

– Вот, – он поспешно вытянул из кармана куртки цепочку. – Покопался. В пятой, что ли, яме было… Это не его – не создателя? Похож на наши «имена».

Я взяла амулет и протёрла его рукавом. Многогранник, весь во вмятинах, пара уголков сбита, ледяной на ощупь – но я его узнала. Как узнала и материал – серебристое стекло. Амулет искры.

– Сначала такие штуки появились у нас, у старой крови, – я снова тщательно и осторожно протёрла находку Зима. – Но из-за Забытых носить их стало опасно, зато «имена» появились у знающих – благодаря всё тем же безлетным. Мы, однако, носили амулеты не для имени – а для обозначения себя, то есть к какой ветви старой крови принадлежим. Имена на амулетах точно писали все говорящие. А остальные – по желанию. И здесь…

Я снова запалила солнышко. Зим боязливо попятился и бочком-бочком придвинулся ко мне, юркнул за мою спину. И заинтересованно вытянул шею, уставившись на свою находку. А я вертела амулет и щурилась, пытаясь разглядеть среди вмятин и трещин имя. И нашла-таки.

– Ну что? – оживился знающий, когда я сунула амулет в карман штанов.

– Ясен, – тихо ответила я.

– Это же парень из твоей сказки, – сразу сообразил Зим. – Который из искр с неба… ссыпался. Но он же… выдумка?

– Видимо, нет, – отозвалась я ещё тише. – Видимо, он всё же существовал. И, видимо, именно обрывки его воспоминаний я недавно увидела.

– А что там… ну?.. – он замялся.

И пусть помучается. Такое знание из-за него упустила…

– Обманный город из пыли и зноя, – я пожала плечами. – Вечная жара даже зимой и земляные времянки для ночлега вместо Сердца. Долгая охота за Стужей. Ясен, кажется, был не из тех, кто убегал и прятался. Он выслеживал Забытых. Стужу – точно. И точно знал, что Стужа залегла в спячку, – поколебалась и добавила: – И всё-таки Стужа – это мужчина, да. И Ясен откуда-то знал, как его зовут.

Зим опустил глаза и пошёл красными пятнами.

– Не обещай, что больше так не будешь, – сухо предупредила я. – Просто не делай.

– Прости, Ось, – искренне попросил он. – Я учту.

Меня качнуло. Два погружения подряд, пожалуй, слишком… Я опёрлась плечом о столб и неожиданно для себя сообщила:

– Меня зовут Верна. Осю придумал мой наставитель, Ветрен, когда я ещё плохо соображала после Гиблой тропы. И она меня раздражает. Как собачья кличка.

– Верна… – повторил Зим. – Спасибо. Я, к сожалению…

Как говорил Силен, лучший способ прийти в себя – начаровать что-нибудь интересное. И с меня не убудет. Наоборот, работа с кровью, хоть и то же погружение, придаёт сил.

– Это можно вспомнить, – я протянула руку. – Забывают голова и душа, не кровь. Я восстановила часть своей памяти через собственную кровь. Хочешь, в твоей покопаюсь? Пока мы здесь? Это довольно сильные чары, и лучше ими заниматься под землёй.

– Ты меня простила… – с облегчением улыбнулся знающий. – Я, правда, больше не… Да, хочу.

– Нет, не простила, – на моих пальцах появились искры-колючки. – Но у тебя есть и память, и мозги. И мне хочется верить, что ты небезнадёжен. Надо только знаний набраться. Сядь. Кровь пущу.

И уселась на пол первой. Зим сразу плюхнулся рядом и любопытственно протянул руку. Из-за столба обиженно пискнула Вёртка: мол, а я-то зачем кровь брала? Ничего, мысленно объяснила я, может, ещё пригодится. И как напророчила… зло.

Кровь Зима не показала ничего из старого прошлого. Ни-че-го. Я раз за разом погружалась в образы, но видела лишь бесконечную череду лиц знающих или обитателей Солнечной долины. И лишь раз подобралась близко к воспоминаниям о Гиблой тропе, но вместо новых образов – сплошная снежная пелена. Снег стоял стеной и не пропускал дальше.

Я вспотела, взбодрилась, устала, снова взбодрилась, вновь устала, но пробиться через снежную круговерть к памяти прошлого так и не смогла. Её словно не существовало.

Но ведь так не бывает!

– Ну что? – донёсся издалека голос Зима.

Я открыла глаза и мрачно признала своё поражение:

– Ничего. Твоя память сокрыта. Или стёрта. Не знаю. И не понимаю, как это возможно. Ты вообще ничего не помнишь?

– Мне тоже всегда казалось, что со мной что-то не то, – знающий хмуро качнул головой. – Все вокруг меня понемногу вспоминали – кто старое имя, кто семью, кто родной город… Через три-четыре года, но хотя бы имя всплывало. А у меня…

– …снег, – я спалила остатки крови и отряхнула руки. – Стеной. И не ври мне теперь о пределах Забытых и мечте детства. Зачем тебе туда надо? И не там ли ты погиб, а?

Зим опустил глаза и глухо произнёс:

– Там. На перевале, недалеко от пределов. Это правда. И, наверное, всё же от любопытства. Там я очнулся после Гиблой тропы. И…

– Ну-ну? – я заинтересованно прищурилась: остро запахло новой тайной.

Знающий помедлил, а потом быстро стянул с себя куртку, расстегнул рубаху и стащил её с плеча:

– Вот. Любуйся.

На белой коже под ключицей льдисто поблёскивала… карта. Я подсела ближе и присмотрелась. Припомнила карту Обжитых земель и поняла, что нет, этот отрывок явно не отсюда. Две вертикальные черты рядом, полукруг третьей сверху, над ними… Горы, явно. И «верхние» горы находились не на севере, а на юге. Клочок земель по ту сторону наших безымянных гор. Пределы Забытых.

– Это я нашёл, когда очнулся, – пояснил Зим. – Не знаю, откуда она взялась. Не знаю, кто её сделал и зачем. Но раз она есть, то куда-то ведёт. И я очень хочу узнать, куда. На Обжитые земли непохоже – значит, пределы.

– А почему раньше туда не сходил? – я выпрямилась. – В пределах не так жутко, как говорится в сказках. Порождения чар Забытых, конечно, встречаются, но редко. Искры давно извели большую часть гадости, испытывая новые чары.

– Страшно было, – он поморщился и натянул рубаху на плечо. – Без силы-то я человек. Зимой работы навалом, а потом – ни капли чар. А просить кого-то… Объяснять придётся. А об этой карте даже наставительница Снежна не знает. Никто не знает.

– И правильно, что скрыл, – одобрила я и встала. И верно, полегчало после работы с кровью. – Ладно. Давай на выход. Всё, что мы могли здесь найти, нашли. Есть хочу.

– А есть? – оживился Зим.

Я вспомнила, где бросила вещи:

– Немного. По дороге сгрызём.

И помыться хочу, да. Всю ж пещеру на карачках проползла… Рубаху и штаны – только выбрасывать. Но прежде – в сугроб.

Пёс уже ждал нас у входа-выхода. Мы шустро собрались и, напоследок оглянувшись на пещеру, отправились за безлетным. И обратный путь не заметили, истребляя мои припасы. А пока рот Зима был занят едой, я напряжённо обдумывала его тайну. Скрытая память, карта пределов… и Шамир, конечно же. То, что он видит Шамира, очень важно. И, кажется, у меня есть тому объяснение.

«Если я не успею, моё дело продолжат потомки…»

Если дело Забытых дожило до наших дней, то почему бы не дожить делу Ясена? Он ведь тоже мог собрать группу тех, в ком желание помочь Шамиру было сильнее страха. И они тоже могли передать дело потомкам. А потомки – всплыть сейчас, подобно мне рассмотрев в тенях на снегу следы новых старых Забытых. И кто-то из них мог вернуть Зима с Гиблой тропы. Чтобы дать знающим ключ. К чему? Сходим – проверим.

Хотя… К Зиму, скорее всего, приложил руку безлетный. Снег покровом на памяти, ледяная карта на коже, глаза хладнокровного, способные видеть то, что не видят ни пишущие, ни говорящие, да и не каждая искра заметит… Что-то ещё есть в нём, кроме карты. Или в карту вшиты чары, которые мне ни за что не распознать. А вот искре постарше… Ладно, об этом я думать не буду. Пока. И без того голова кругом.

Однако безлетные, истинные знающие, конечно, были на стороне Ясена и Шамира. И хоть так смогли оставить подсказку.

Ух, хочу в пределы, хочу-хочу-хочу…

Но сначала всё-таки зачарованная стена. Нет, сугроб. Нет, стена, в туманном кольце же нет снега.

– Зим, а стена видна?

– Не-а. Никто не видел. Только ощущали чары и не могли пройти. Упирались во что-то. Ну и чары её не брали.

Никто не видел – а я увидела. Как искре не увидеть работу искры?

Стена тянулась с запада на восток, в версте от воронки. Стена – это водопад мелких искр, льющихся с угрюмых утренних небес, и его край был так высоко, что не рассмотреть.

Зим тоже попробовал пройти, причём с разбега и с какими-то чарами, но бодро отлетел обратно, с «душой» и «матерью» приземлившись в ледяную грязь. Я же рисковать не стала. А вдруг пройду. Или чары на меня непредсказуемо подействуют. Или я – на чары. И по-прежнему на всю округу – ни одного обработанного камня.

– Я иду обратно, – сообщила, развернувшись. – К Норову и псу.

– А я ещё попробую, – предсказуемо решил Зим, потирая ушибленное седалище.

– Тогда до встречи у саней, – я оправила грязную шубку. – Но если вдруг не застанешь, то я в сугробе. Моюсь. И чтоб не подсматривал!

Знающий смерил меня насмешливым взглядом и многозначительно фыркнул. Да, этот мой облик такой же страшный, как и все нынешние. Но знал бы он, как выглядят искры на самом деле… И так хочется верить, что Силь прав и однажды ко мне вернётся моё лицо…

Я бросила тоскливый взгляд на стену искры, развернулась и побрела обратно. Помыться, переодеться, почистить верхнюю одежду и обувь, поспать… Примитивно, но сейчас я поняла, что готова всю жизнь жить по такому простому плану, лишь бы не было никаких Забытых. И лишь бы мы сейчас справились.

Пёс уже вернулся в своё тело и грел Норова. Который, впрочем, и так не замёрз – моя искра давала много тепла. Зато он проголодался, соскучился и рвался на подвиги. Я согрела извозчику харчи из Гостевого и предупредила, что мы ждём Зима. И бегом, разгоняя усталость, поспешила в вожделенный сугроб.

И, отмывая себя снегом, остро ощущая, как разгорается кровь и вспыхивает внутреннее солнце, я впервые задумалась о том, была ли в искре такая реакция на холод изначально. Или её вложил в нас – в прежних нас – Шамир, чтобы мы могли противостоять Стуже?

Если так… то среди почитателей Забытых были и безлетные. Наверное. Но то, что сейчас они, истинные знающие, молчат…

Говорящие, пишущие, поющие… молчащие?

Весна – пора будущего: тает снег, определяются работы – и составляются примерные планы, предсказываются пишущими вероятные дела. Лето – пора настоящего, это работы и песни, ведущие и облегчающие путь. Осень – пора прошлого, обсуждения, бесед, воспоминаний и метких уточнений, помогающих и прошлое понять, и настоящее с будущим через прошлое. А зима? Всё-таки вневременное молчание?

И снова же впервые я задумалась: как ещё называли безлетных? В них тоже должна быть сила – и направляющая чары, и защищающая от них же. Может, это молчание – касающееся тех знаний, которые они хранили в себе со времён собственного сотворения? Может, никто, кроме них, не должен знать?..

Или их молчание – что «островки» в крови помнящих. Не то Шамир запретил им рассказывать… не то самим не хочется. А о чём не хочется говорить и вспоминать, от чего хочется спрятаться – в теле пса, в облике вестника или на Гиблой тропе, подальше от живых? О том, за что стыдно. А коль так… то безлетные в деле. И тогда карта на коже Зима обретала такой же смысл, как и активность направляющего меня Шамира. Они не смогли остаться в стороне… ибо виноваты.

Зим сказал, что он среди знающих лет пять – и уже с картой. Тот, кто её сотворил, узнал обо всём раньше Шамира и оставил предупреждение. А кто мог предупредить? Кто точно знал, что скоро кое-что завертится? Да, безлетные – как истинные знающие. Или те, кто следовал за Ясеном. Или…

А если это ключ не к правде, а к западне? И сделал её Стужа? А мы найдём и…

Ух, мама-мамочка…