Тишина – единственный простор,

где дух расправляет крылья.

Антуан де Сент-Экзюпери «Цитадель»

Пролог

Дремень оправдывал своё прозвище – он дремал, привалившись спиной к стене. Над вечно сонным знающим подшучивали все кому не лень, но Дремень не обращал на это внимания.

– Сон, – говаривал он со знанием дела, – это не только усталость тела, но и состояние души. И если она устала, надо дать ей как следует выспаться. Хуже не будет. Лучше – тем более.

С низкого потолка сползали корни, с щербатых стен – пыльная паутина, а пол местами сочился гнилью. Древний коридор – узкий, тесный, хлипкий, того и гляди обвалится. Дышать тяжело – спёртый воздух требовал нескольких вдохов вместо одного и свербел в носу. Но Дремень и на это не обращал ни малейшего внимания.

Он спал. И писал во сне.

Народы Шамира считали всех пишущих одинаковыми – создателями туманных пророчеств, которые к тому же не всегда сбываются или сбываются, но вкривь да вкось. Пишущих это вполне устраивало – иные свои тайны они не раскрывали даже сородичам. Они тщательно хранили их в кругу семьи, развивали, укрепляли. И замалчивали.

И оказалось, не зря.

Вспоминая забытое прошлое, многие опытные пишущие узнавали в беде, нагрянувшей на Шамир, почерк своего народа. И с тех пор тайны прятались пуще прежнего, даже в семье не каждому доверяемые.

Дар внутри дара, между собой назвали одну из своих главных тайн пишущие. Чары внутри чар. И путь внутри пути – свой для себя, у тех, кто не ленится работать с чарами не только так, как научил Шамир, но и как душа требует.

Так род Мирны научился создавать внутри общего для всех пути пишущего собственный, вписывая себя и свою семью во всевозможные предсказания, от незначительных до великих.

Так род Дремня исстари создавал предсказания с помощью снов, когда писать и тратить кровь было без надобности. На место каждого слова, каждой связки приходил образ, и Дремень сначала складывал из них картинку, а потом из череды картинок – пророчество. Которое, впрочем, как у всех пишущих иногда не сбывалось вообще, а иногда – вкривь да вкось.

Но любому пишущему не это важно (хотя народы старой крови давно убеждены в обратном). Строя новый дом на фундаменте истории и знаниях прошлого, пишущие не всегда понимали, что в итоге получится – не то лачуга, не то величественный замок, не то крохотный острог, не то большой город. Важно было, чтобы строение не рассыпалось.

Искры погибали от злоупотребления силой без своей защитной песни. А пишущих убивали обломки неверно выстроенных пророчеств. Потому – да! – важно, чтобы оно не рассыпалось. Поэтому (хотя народы старой крови, опять же, навсегда убеждены в обратном) писали пишущие примерно так же часто, как говорящие говорили. То есть как можно реже. И хорошо, если вообще повода не было.

Но нынче такое время…

Дремень почти закончил, когда стена за его спиной нагрелась, а по коридору медленно пополз удушливый жар. Быстро добавив в картину последний образ, он проснулся и вскочил на ноги – и точно не спал. Бодрый, быстрый, внимательный, собранный. Сжал кулак, и сквозь пальцы забили горячие лучи крохотного солнца.

Хватит ли этого? Пишущие, горячая кровь, – третий по силе народ старой крови и отнюдь не боевой. Поэтому – на всякий случай… Он, помедлив, вынул из кармана грязных штанов смятое письмо.

На всякий случай – чары искры. Хотя она усердно пыталась выдать их за осень. В свой рабочий сезон у неё бы получилось. А вне его жар искры просачивался повсюду. И, получив письмо, Дремень отчётливо понял, кто скрывается за неприглядными обличьями знающей Осны. Невероятная, канувшая (вроде как) в небытие искра. Боевая раскалённая кровь – и ярость испепеляющего солнца в любых, даже самых простых чарах.

За стеной послышались слабые голоса. Не спи пишущий постоянно – не развей он с пелёнок невероятный слух, чтобы просыпаться от любого подозрительного звука, – мог бы и не заметить. Дремень снова прислушался и удивлённо присвистнул.

– Не то хозяева, не то гости, не то соседи… – пробормотал он.

Нет, скорее всего, соседи. Голоса встревоженные, испуганные. Да ещё и этот красноречивый жар…

Его чары стену не взяли, но искра – это сила. Пишущий берёг её до поры до времени, и сейчас чутьё подсказывало: пора. Он развернул измятое письмо, на котором искрила единственная руна. Ещё две, помогающие, Дремень уже использовал, а последнюю, разрушительные осенние чары с каплей жгучего летнего солнца, придерживал. И, да, пользуясь подходящим подземельем и одиночеством, хладнокровно спал и делал свои дела. До выяснения причин заточения. Которого теперь нет смысла ждать.

Дремень положил клочок бумаги на ладонь так, чтобы она оказалась посередине, добавил своих чар и с размаху прижал руну к стене.

Одновременно с этим случилось ещё несколько событий.

С той стороны стены «соседи» тоже использовали нечто подобное, разрушительное – и каменная кладка попросту испарилась. Превратилась в пепельное облако.

Источник жара подал голос – визгливый, разочарованный и, показалось, отчего-то обиженный. В лучших чувствах.

Потолок опасно дрогнул, предупредительно уронив пару камней.

Но за вдох-выдох «до» Дремень услышал отчётливое и властное:

– Ты нас не тронешь, тварь!

И камни – все камни, включая потолочные – подземелья тоже превратились в душное облако пепла. Причём безо всяких чар.

Пишущий довольно зажмурился и улыбнулся: его сон сбывался быстрее, чем планировалось, и так ярко…

Шамир, спасибо… Ты всё-таки рискнул выступить против тех, кто волнами накатывает на Обжитые земли из пределов Забытых. И ты дашь нам, старой крови, немного времени – вспомнить, узнать, понять, договориться и приготовиться. Укроешь ненадолго от невзгод, как птица-мать укрывает мощным крылом своё гнездо.

Хотя бы сезон затишья – без бед, противных случайностей и прочего отвлекающего. И тишины. Взаймы.

Ты знаешь, Шамир, мы – благодарные дети. И мы всё, до мгновения добра и спокойствия, тебе вернём. Сторицей.