Все пути ведут к себе.

Альберто Виллолдо «Город Солнца»

Пролог

…Её считали сумасшедшей. Называли безумной. Смеялись, когда она называла себя другой. А она и была другой. Все ведьмы – как ведьмы, говорила она про себя с гордостью, а я – ключ. Ключ к забытой сакральной тайне.

И слава богу, что забытой.

Ведьма стояла, устало привалившись к стене дома. Ночной туман, жёсткая кирпичная кладка, первый зимний холод – и первый снег невесомой периной на разбитой мостовой. Очень ранний снег – октябрь едва ступил на порог осени.

И придёт время, когда всё будет так же. И те, кто несёт на своих крыльях ранний холод, пойдут по следу.

И сойдутся пути-дороги, и ключ вернётся в город.

Перебрав окровавленные лохмотья плаща, ведьма крепко сжала в ладони амулет. Нет, она не ключ. А ключница. Хранительница врат в тайное убежище стародавних ведьм. В убежище, где они скрывались от средневековых гонений, где хранили знания и артефакты, где учили и учились. Одну ведьму убьешь – потом три родятся, да без знаний они пшик. И ведьма берегла ключи к самому главному.

Она знала, почему хранилище спрятали. Не только из-за знаний. И понимала, что нет ничего вечного, и до здешних тайн захотят добраться.

Да не смогут. Сейчас не смогли, и после не получится.

Вынув ключ из-за пазухи, ведьма прошептала наговор.

Время смерти – время завещаний. Для той, что придёт следом. Войдёт в город. Увидит. Почует. Узнает. Поймёт. И сможет взять ключ.

Она будет такой же. Другой.

Артефакт упал на мостовую, и ведьма устало сползла по стене. Съежилась, обняла израненные колени. Кровь на свежем снегу. Холод по всему телу. Невесомое спокойствие в душе.

Они будут приходить, одна за другой. Притягиваться. И умирать. Одна за другой. Не первые, не последние. Но кто-то сможет выстоять. И не позволит тайне раскрыться. Кто-то, кто… Да, сначала – увидит. А после…

Ведьма улыбнулась.

До свидания.

Часть 1: Город, которого нет

Глава 1

Основное неписаное правило ведьмовства гласит:

«Делай не то, что хочешь, а то, что я тебе говорю».

Терри Пратчетт «Ведьмы за границей»

Работа не ладилась.

Я угрюмо посмотрела на разложенные заготовки амулетов. Соберись, пошепчи заговоры, прикрепи застёжки, начерти охранные символы, сбрызни кровью того, кому предназначается, и всё. Дел – на полчаса. Но – не ладилось. С самого утра. Амулеты валились из рук, архивные записи, которые надо было изучить, законспектировать и оцифровать или перепечатать, рассыпались по полу… Крокодил не ловился. Кокос тоже не рос. И, призналась я себе, уже не первый день. А последние три года. С тех самых пор, как я вляпалась в нехорошую историю, и меня лишили главного – ведьминой силы.

Напоминая, заныла старая рана. На правом локтевом сгибе, там, где у обычной светлой ведьмы искрился под кожей и сиял, вырабатывая магию, «уголь» – средоточие и сердце стихийной силы, у меня темнел непроходящий синяк и кривой шрам «снежинкой», припорошенный искрящейся «золой» – жалкими каплями былой мощи. Их хватало для зарядки амулетов – или агрессивную нечисть в подворотне припугнуть. Но вот для полноценной жизни и работы…

Надо погулять. Развеяться. И опять попробовать забыть. Хотя бы на час.

Я пообещала себе закончить работу… позже, тепло оделась, вышла на улицу и окунулась в странную атмосферу зимней осени – или осенней зимы. Снег на зелёной траве и пожухших цветах. Обманчиво яркое солнце, бездумно голубое небо – и влажный морозец в стоячем воздухе, облачка пара от горячего дыхания. Под ногами – свежий снег вперемешку с жёлтой и зелёной листвой. Деревья и кусты, согнутые под тяжестью сырых листьев и снежных комьев. Внезапная зима в конце бабьего лета. Сумасбродная выходка сибирской природы. Странное, но отвлечение.

В вечернем сумраке лениво трепыхались мелкие снежинки. Я шла то тихими дворами, то оживленно мигающими и сигналящими улицами. Незаметная тень. Одна из тысяч прохожих. Тёмные джинсы, чёрная куртка с капюшоном, надвинутым на глаза, руки в карманах. Днём я худо-бедно с собой справлялась, но когда наступал вечер – и основное время моей прежней работы…

Парк пустовал. По прежде ухоженным аллеям – словно ураган прошелся. Снежный. Сломанные ветки на земле, нелепо согнутые стволы, россыпь зелёно-красно-золотых листьев на свежих сугробах. Обходя внезапные препятствия, я неспешно шла к пруду. Сейчас там точно не должно никого быть…

Но кто-то был.

Я не дошла до берега десяти шагов и, споткнувшись о сломанную ветку, остановилась. Присмотрелась и юркнула за рябину, но поздно.

– Злата, иди сюда! – раздалось повелительное.

Если сама Верховная ведьма Круга и бывшая начальница пришла по мою душу – дело дрянь… Я неловко перепрыгнула через ветку и неохотно побрела по тропе к пруду. По его подмёрзшей и заснеженной поверхности с недовольными криками прыгали утки, охотясь за кусочками хлеба.

Я невольно ухмыльнулась. Поразительно… Главная ведьма округа отставила в сторону свои бесконечные дела и кормит уток… Длинное ярко-красное пальто, синие сапоги, перчатки и шарф, фиолетовая сумка и шляпка на светлых кудрях. Она всегда одевалась броско, попугаисто, выходя в «мир людей». Чем ярче выглядишь – тем меньше подозрений вызываешь, повторяла она часто. На тебя посмотрят, посмеются, но так и не догадаются, кто прячется за забавными масками и костюмами.

– Добрый вечер, Надежда Васильевна.

– Не ври, – отозвалась она, отряхивая перчатки.

– С вами я честна всегда – для вас-то вечер добрый, – я пожала плечами.

Она усмехнулась и достала из сумки очередную булочку. Я с тоской огляделась, мечтая скрыться, и поскорее, но… Вокруг пруда – кольцо пламенеющих рябин, среди них – пять заснеженных тропок… И никаких шансов сбежать.

– Ну? – поинтересовалась Верховная, кроша сдобу. Утки оживлённо загалдели, толкаясь у берега. – Не спросишь, зачем я пришла?

– Соскучились? – предположила я мрачно.

– Нашла тебе подходящее дело.

– Правда? – «удивилась» я. – Опять амулеты?

– Нет, – синие глаза посмотрели на меня прямо и серьёзно. – Поедешь в командировку и кое-что разведаешь.

– Разгребая очередные залежи ценного информационного хлама? – с ответной прямотой и серьёзностью уточнила я, зябко переминаясь с ноги на ногу.

– Прекрати паясничать и подумай над моим предложением, – Надежда Васильевна снова отряхнула перчатки и повернулась ко мне.

Мы с ней одного роста, одной худощавой комплекции, но она подавляла. Повелительным взглядом. И силой, с кровью струящейся по венам и вспыхивающей на левом локтевом сгибе не просто тёмным «углем», но мощным Пламенем, подвластным лишь Верховным ведьмам.

Я отвела взгляд и сухо сказала:

– Нет.

– Злат, послушай… – она коснулась моей руки.

– Надежда Васильевна, это изощренное издевательство. Ещё минуту я потерплю его из уважения к вам, но не больше, – я резко отступила. – Ни для каких командировок я не гожусь, и вам это прекрасно известно. Я калека. Инвалид. Не имеющей силы и ни на что не годный. И – да! – минута прошла. Всего доброго.

Отвернулась, но Верховная уже стояла передо мной.

– А теперь засунь свои комплексы подальше и выслушай меня, – велела она негромко, но в сонной тишине парка её голос показался звонким и тревожным. – Я всегда ценила тебя не за силу или умение ею пользоваться. И не за готовность к любому делу. А за внимательность. Чутьё. Нюх на проблемы. И за мозги, которые, надеюсь, у тебя не сгорели вместе с «углём». И не атрофировались от бесконечного нытья и страданий.

Очень хотелось нагрубить в ответ, но я сдержалась. Не отстанет. Смириться, молча выслушать, кивнуть, уйти – и забыть. Хотя бы попробовать. Опять.

– Злата, хватит. Хватит сидеть по уши в своей трагедии и пускать болотные пузыри, ненавидя весь мир и себя в нём. Выбирайся из этой трясины. Я не трогала тебя… раньше, надеялась, что ты справишься. Выкарабкаешься. Вернёшься к нам. Но ты после наказания стала такой ду… гордой, – и бывшая начальница осуждающе качнула головой: – Не надоело? С потерей силы жизнь не заканчивается.

– А пойдите и выжгите свой «уголь», – предложила я едко. – А потом повторите свои слова с той же верой в светлое ведьмино будущее.

Верховная тяжело вздохнула. Посмотрела на меня, как на дитё малое и несмышленое. Собралась разродиться очередным философским, поучительным и пафосным тезисом. Но не успела.

– Это не ваше дело, – отчеканила я и отвернулась.

Надежда Васильевна опять стояла передо мной и вид имела взволнованный. Сдвинув на затылок щегольскую шляпку, она примирительно улыбнулась:

– Конечно, моё. Ты же моя лучшая ученица, моя гордость…

– Была.

– Осталась и всегда будешь.

Видит бог, я терпела…

– Не заговаривайте мне зубы. Хватит. Говорите по существу. И уходите.

Верховная прищурилась, но я стойко выдержала подозрительный взгляд.

– В одном небольшом окружном городке пропадают ведьмы, – Надежда Васильевна взяла меня под руку и потянула по тропинке в парк. Под нашими шагами приветливо заскрипел свежий снег. – И все пропавшие – такие же, как ты. Периферийные, исключенные или сами ушедшие из Круга. Отбывающие временное наказание или наказанные полным выжиганием «угля».

Я пропустила намёк – на то, что мне ещё повезло, мой «уголь» прижгли, «связали», и теоретическая возможность возродить его оставалась, – мимо ушей. Возможность эта была призрачной и иллюзорно-обманчивой. И я давно в неё не верила. Вера – отвратительный друг: обещает, но ни черта не делает.

– Из нашего округа пропало трое, – продолжала она, – из соседних – общим числом пятеро. Но исчезнувших ведьм может быть и больше. Я отправила запрос наблюдателям, но они пока молчат.

Наблюдатели… Орган, надзирающий за нами со времён средневековья, очень редко делился информацией. Хотя именно они и должны наблюдать за оступившимися.

– А кто убивает? – сухо спросила я. – Подозрения есть?

– А кто говорит об убийствах? – Верховная глянула на меня лукаво.

– Вы же сказали – пропадают. Исчезают.

– Вот именно. А пропасть – не всегда умереть. И тебе ли, рождённой управлять пространством и временем, не знать, как ещё можно исчезнуть?

В душе шевельнулось нехорошее предчувствие… и забытый за ненадобностью азарт. Я отвернулась, но поздно. Верховная, конечно, всё заметила и наверняка поняла, что почти победила. И её голос, недавно сухо излагающий факты, сменил тональность, став мягким, уговаривающим.

– Мне нужны твои опыт и знания. И то, о чем я говорила прежде – ум, чутьё, внимательность. Это не жалость, Злата. Ведьм с твоей квалификацией не так много…

– …и все заняты более важными делами у вас на побегушках, – не удержалась я. Жалость задела. – Плюс меня можно использовать как наживку. Что? – и подняла брови в ответ на укоризненный взгляд. – Неужто не подумали об этом варианте? Не верю.

– За тобой обязательно присмотрят, – туманно пообещала Надежда Васильевна.

– Значит, мысль с наживкой неплоха, верно? – заключила я весело. – И я похожа на обычного человека, то есть не наломаю дров, – ибо нечем.

– Вот здесь, – Верховная достала из сумки пухлый конверт, – билеты, адрес гостиницы и номер брони, список достопримечательностей, дела пропавших ведьм и деньги. Вернее, копии дел. А деньги настоящие. Даже если не поедешь – не возвращай. Они уже потрачены задним числом. Но я на тебя надеюсь.

– И поэтому не говорите всего?

Бывшая начальница улыбнулась:

– Расскажу, когда услышу твоё мнение. Да, у города есть тайна. Мы подозреваем, что есть. Понаблюдай, присмотрись, сделай выводы. Мне интересен свежий взгляд – на город, на его обитателей, на странности и обыденности. Я не зажимаю информацию, Злата. Я не хочу, чтобы тебя сбивало с толку то, что… Чего, может, и не существует. Что только показалось.

Она говорила деловито, словно я поеду… А я пока не решила. Не решилась.

– Посмотрим.

– Посмотрим… – повторила Верховная. Огляделась и с удовольствием вдохнула морозный воздух. – Милое место. А погода… Чудо!

А у меня начинали мёрзнуть ноги и руки. И вообще, темнеет, и пора по домам. Лишившись силы, я стала бояться тёмных переулков и одиноких ночных прогулок.

– На чашку чая, как я понимаю, напрашиваться бесполезно, – с улыбкой заметила Надежда Васильевна.

– Если бы вы пришли в другое время и с другим предложением, я бы не отказала, – ответила честно.

– Я скучаю по тебе, – бывшая начальница мягко сжала мой локоть. – Скучаю не по ведьме, а по человеку. Ты всегда была такой солнечной, светлой, отзывчивой, щедрой на случайные улыбки, тепло и доброе слово… И я надеюсь, что однажды ты вернёшься. И к нам, и к себе прежней.

Зря, едва не буркнула я, но промолчала. Не хватало ещё нарваться на нотацию, ввязаться в спор, а потом обнаружить себя в компании Верховной за чашкой чая и философской беседой о «быть или не быть», а если быть, то как… Хватит на сегодня.

– Провокация провалилась, – констатировала я, – давайте расходиться. Вы – человек занятой, а у меня, знаете ли, с некоторых пор режим.

Она снова посмотрела на меня как на дитё малое, с ноткой сожаления, и, кивнув, провела левой ладонью по воздуху, открывая портал в свой офис в краевой столице. Я наблюдала за ней с неприкрытой завистью и злостью на судьбу. Когда-то и я так умела…

– Злат, – тихо произнесла Верховная напоследок, – я ничего не предлагаю и ничего не обещаю. Ни следующих подобных дел, ни пересмотра приговора. Даже если докопаешься до истины, даже если найдёшь возможного виновника пропаж… Здесь и сейчас я предлагаю тебе просто встряхнуться, отключиться от проблем и найти новый путь взамен потерянного. И вспомнить, кто ты. А ты – ведьма. Даже без силы «угля». Не забывай об этом. И береги себя.

Надежда Васильевна ушла, растворившись в морозном воздухе, оставив после себя облачка пара от последних слов и тающее мерцание охровой «двери». Я помялась, сжав в руке конверт, подождала – не то подставы, не то иного чуда – и быстро отправилась домой. Почти бегом, но всё такая же незаметная, как прежде.

Дома – в однокомнатной студии на окраине, что я снимала на «пенсию по инвалидности» плюс добавочные за «боевые заслуги», выбитые для меня Верховной, разумеется, из жалости, – было темно, холодно и отвратительно пусто. Яркий свет я не любила, обходясь торшером, отопление ещё не дали, а ждать меня некому. Кроме…

Включив светильник в прихожей, я с раздражением заметила, как моё отражение сменяется чужим, и руки дрогнули, роняя конверт. Ненавижу…

– Привет, подруга, – улыбнулся из зеркала сутулый паренёк с зализанными назад тёмными волосами, высоким лбом и неприятно прищуренными бесцветными глазами.

– Сгинь, – огрызнулась я, снимая куртку.

– Ты поедешь, – заметил он невпопад.

– Исчез!

– Ах, какие мы сегодня нервные! – ухмыльнулось моё безумие. – А всё из-за совести, да? Говорят, порой она портит убийцам жизнь. Вон, Раскольников из-за неё на каторгу пошел, а ты…

– Заткнись! – я едва удержалась от желания швырнуть в изменённое отражение снятым ботинком. Не поможет, только чужое имущество испорчу.

– Ладно-ладно, – он миролюбиво поднял руки, – я пришёл, только чтобы сказать. Ты поедешь. Ты засиделась. Закислилась. Забыла, что значит быть ведьмой. Ты поедешь – и наживкой станешь добровольно, – лишь бы вспомнить. Забыться. И забыть.

Я молча отвернулась. Сняла второй ботинок, поставила обувь на полку и подняла конверт. Замёрзшие без перчаток руки покраснели и мелко тряслись. Поеду – не поеду, какая разница…

– Ушёл, – попросила я устало.

Парень помедлил – и растворился в зеркальном отражении прихожей. Я почувствовала, как мой затылок перестал буравить чужой взгляд, и обернулась. И снова – я. Длинные ярко-рыжие волосы, собранные в неряшливый хвост, лицо – в крупных веснушках… и не только лицо. «Солнышко тебя поцеловало», – говаривала Верховная. А я думала, что поцелуями дело не обошлось. Солнышко меня изнасиловало, со вкусом, не раз и без фантазии.

Погасив свет в прихожей, я прошла на кухню, включила чайник и взобралась на подоконник. Квартиру неплохо освещали многочисленные многоэтажки-«муравейники», уличные фонари, мерцающий серебристый снег и собственно чайник. Обняв колени, я бездумно смотрела то на улицу, то на лежащий передо мной конверт, то на слабое силуэтное отражение в тёмном окне. Сейчас – опять меня. Пока…

Эта дрянь обнаружилась три года назад. После острых приступов вины, ужасов с прижиганием «угля» и ярости от потери силы и привычной жизни я впала в отчаяние, спряталась от мира, разговаривала только с собой… И так и обнаружила – что не только с собой. Кто-то из наблюдающих об этом прознал, доложил Верховной, а она сразу собрала консилиум.

Через два месяца исследовательских пыток и бесконечных изучений ведьмы, работающие со сферой души, постановили: я не одержима ни духом убитого, ни чьим-либо ещё. Но из-за шока и затяжного стресса слегка тронулась умом, и у меня развилось оригинальное раздвоение личности. Пассивное, безопасное и статичное. Сформировавшись в некий «рудимент», частичка моей личности и души застыла в одном образе, никак себя не проявляла (кроме глупых разговоров через отражающую поверхность) и не эволюционировала. К счастью. И от меня отстали, велев раз в полгода проходить осмотр. Во избежание.

Говорят, совесть – это умение выносить мозг самому себе. А я ухитрилась вынести не только мозг. Без анестезии провела трепанацию души, а исцелиться после не смогла.

Конверт притягивал, но я стойко его игнорировала. Заварила травяной чай, нашла в буфете пару последних пряников и вернулась на подоконник. Снова посмотрела на конверт и вздохнула. Глупо в моём положении ждать чуда, но что-то внутри его ждало. И рефлексы ждали, что вот-вот из «угля», источника ведьмовской силы, появится первая информация – о прошлом, настоящем и немного о будущем… Но он иссяк, доступ к чудесам прижгли… А значит, пора спать. И жить, как прежде.

Открыв окно, я без сомнений швырнула подачку Верховной в снежно-осеннюю ночь. Магическая вещь всегда возвращается к своему хозяину… Захлопнув оконную створку, я одним глотком допила чай, разделась, разгладила сбитые за ночь простыни и легла спать.

Доброй ночи, Злата… Нет, врать нехорошо. Просто ночи. О том, что что-то может быть добрым, я давно и успешно забыла. На всякий случай.

…Первая метель танцевала на узкой улице, срывая с деревьев зелёные листья, путаясь в жухлой траве. Тёмная сгорбленная фигура сидела, привалившись к стене дома, обняв колени и запрокинув голову. Потрескавшиеся губы, белое лицо, лохмотья плаща, босые ноги. Кровь на свежем снегу.

Я подошла ближе, и фигура шевельнулась. На меня уставились глаза – чёрные, бесконечно уставшие, голодные, сумасшедшие. С минуту мы молча смотрели друг на друга, а потом она пробормотала:

– Уходи. Уходи отсюда. Не смотри. Не видь. Ты не та. Не надо тебе здесь быть и меня видеть. Слышишь? – и истошно взвизгнула, приподнявшись: – Пошла прочь, коли жизнь дорога! Убирайся!..

…и я проснулась. Комнату заливало обманчиво тёплое солнце, одеяло валялось на полу, и страшно хотелось пить. А руки и ноги были ледяными, словно…

Сев, я обняла колени. Не может быть… С «углём» я потеряла способность – и право – видеть сны-предвестники. И ладно, сон про будущее, такие и обычные люди видят. Этот сон – из прошлого. Я насмотрелась их предостаточно, чтобы распознавать мгновенно. Старое, очень старое прошлое, не один год минул…

Подтянув одеяло, я поправила подушку и выругалась. Из щели в наволочке выглядывал приснопамятный конверт. Дражайшая Надежда Васильевна, чёрт бы вас побрал… И руки зачесались взять. Распечатать, проверить догадку о сне… Я закрыла глаза и восстановила картинку – дом, фигура, метель. Сосредоточившись, прочитала и адрес – Дружбы, 13. А что если…

Едва я взяла конверт, как на белой бумаге проступили слова – область, название города, адрес гостиницы. Открыв ноутбук, я завернулась в одеяло и пошла на «кухню». Включила чайник и вернулась обратно. Запустила браузер, набрала в поисковике название города и адрес. И сразу, по первой же ссылке, нашла городскую легенду.

«Она пришла с первой метелью – никому не знакомая, безумная старуха» – начиналась статья. Весь день бродила по городу, оборванная и босая, то бормотала, то кричала, а потом устроилась на ночь у дома по адресу Дружбы, 13, и утром её нашли мёртвой. Замерзшей в сугробе. И в этот же день в город пришли беды. Сначала пожары, следом – болезни. А потом стали умирать нерождённые дети.