Глава II
Валерьян

В Казани в те времена, когда туда прибыли подрастающие дети Толстые, их дядя Юшков был известен и уважаем, и в доме часто бывали гости, устраивались приемы и балы. Маша поступила в Казанский Родионовский институт, и все там казалось ей ново и весело, хотя учиться было непросто – она не привыкла к подчинению и усидчивости, любила уединяться, поздно вставать и подолгу мечтать, лежа на диване. Но в институте появились подруги, разговоры о юношах, о любви, секреты, альбомы, балы, тайные симпатии. Любимый брат Лев увлекся Машиной подругой по институту Зинаидой Молоствовой. Гулял с ней по саду, посвящал ей шуточные стишки. Уже после отъезда из Казани он интересовался в письме к общему знакомому А. С. Оголину: «И здорова ль Молоствова? Одолжите Льва Толстова…» Отношения их так и не переросли ни во что серьезнее этой легкой влюбленности. Лев изучал арабо-турецкую словесность в Казанском университете, считавшемся очень хорошим. Ректором был в то время знаменитый Лобачевский, учили добросовестно, однако Лев, своевольный, как все Толстые, очень быстро охладел к учебе, не пожелал следовать заданной программе и подчиняться правилам. Он стал пропускать занятия, перевелся на юридический факультет, а потом и вовсе бросил университет. Сергей и Дмитрий также поступили в Казанский университет, и оба закончили его. В Казани брат Митенька стал «чудить». Он и всегда был странноват, иногда вспыльчив, резок, страдал тиком (подергивал головой) и почти ни с кем не дружил, а теперь, когда ему исполнилось 14 лет, он вдруг отказался жить в комнате с братьями, поселился отдельно и задумал стать аскетом. Он не обращал внимания на свою внешность, не развлекался, отказался учиться танцевать и следовать светскому этикету. Всюду ходил в одном и том же студенческом сюртуке. На математическом факультете у Дмитрия был только один друг – бедный оборванный студент Полубояринов. «В Митеньке, должно быть, была та драгоценная черта характера, которую я предполагал в матери и которую знал в Николеньке и которой я был совершенно лишен, – писал о нем Лев Толстой, – черта совершенного равнодушия к мнению о себе людей».

Несмотря на то что у всех братьев и сестры характеры были непростые, они дорожили друг другом и не доводили размолвок до серьезных длительных ссор. 11 июля 1847 года Маша вместе с братьями подписала раздельный акт на наследство в Тульской палате гражданского суда. Обычно женщинам в таких случаях ничего существенного не доставалось, так как считалось, что они обеспечат себя замужеством. Но братья Толстые выделили любимой сестре ее часть от наследства: 904 десятины земли в Пирогове (имении брата Сергея), точнее – в так называемом Малом Пирогове – удивительно живописном месте на реке Упе.

Для Льва Толстого это был период метаний и поисков себя: он отправился в Петербург, чтобы снова учиться на юридическом факультете, но, сдав первый экзамен, передумал и на второй не явился. Он мечтал стать в столице «светским человеком», но в результате «ничего не сделал, только прожил пропасть денег». Увлекался то игрой в бильярд, то в карты, все увеличивая свои прежние московские долги. Задолжал и ресторану Дюссо, и лучшему петербургскому портному Шармеру. Чтобы расплатиться с долгами, он продал лошадей, хлеб; позже ему придется продать и огромный родовой дом в Ясной Поляне, строительство которого начал еще дед Волконский, а закончил отец Николай Ильич Толстой, где родились все дети Толстые. Он устроился в губернское правление канцелярским служителем Тульского дворянского депутатского собрания, но прослужил недолго. В это время он уже мечтал жениться и подыскивал невесту, пережил несколько влюбленностей, но никак не мог сделать выбор.

Дом, в котором родились братья и сестра Толстые, проданный в 1854 г. в село Долгое Тульской губ.

Фотография П. В. Преображенского. 1898 г.

За его сестру Машеньку решение приняли ее тетушки, подыскав ей жениха из рода Толстых, – это был сын Машиной троюродной тетки Елизаветы Александровны Толстой, урожденной Ергольской – сестры Татьяны Александровны. Невесте он приходился троюродным братом, служил с 19 лет в гусарском принца Оранского полку, был награжден орденами Святых Анны 3‑й степени и Станислава 3‑й степени, дважды награждался денежными премиями и вышел в отставку накануне свадьбы в чине майора. Звали его Валерьяном Петровичем Толстым (1813–1865). Он хорошо говорил по-французски и по-немецки, был статен и полноват, с большими щеками, с пухлыми, загибающимися назад пальцами. В «Юности» Толстой впоследствии описал Дубкова – «тип Валерьяна, любящий и имя, и отчество, и вещи, имеет маленькие, закругленные, пухлые ручки, похожие на кисточки». Маше было 17, мужу вдвое больше. Тетушки были довольны тем, как все удачно сложилось, и даже фамилия осталась та же. Никто и не подозревал в то время, чем обернется для Маши этот брак. Однажды она признавалась сестре Софьи Андреевны Татьяне Андреевне Кузминской, что была тогда очень «ребяча» и ей было «безразлично, за кого выходить замуж». Через много лет дочь Марии Николаевны Варвара Нагорнова вспоминала в своем юношеском дневнике:

«21 декабря 1864 года.

Когда я пошла в тетенькину комнату проститься с мамашей, то она сказала нам, как она это часто делала, чтоб мы не спешили выходить замуж, что Сонечка с Левочкой примерные супруги, что таких редко найдешь и что больше слышно, то муж оставил жену, то жена развелась с мужем. Она ставит всегда в пример свое замужество и уже не раз упрекала Пелагею Ильиничну, что она отдала ее замуж, когда ей было только 16 лет. Я совершенно с ней согласна, да и, признаться, никогда не думала об этом».

Казанский университет.

Любительская фотография. 1900-е гг. (?)

Впрочем, Валерьян умел нравиться женщинам, и Мария Николаевна впоследствии говорила также, что вышла за него по любви. Совсем юная и неопытная, она, возможно, отчасти «додумала» себе эту любовь, ведь ей, как многим рано осиротевшим людям, хотелось поскорее обзавестись собственной семьей, своим домом, принимать гостей, стать хозяйкой и матерью. После свадьбы, которую сыграли в ноябре 1847 года, молодые переехали в имение матери мужа Покровское Чернского уезда Тульской губернии (в 80 верстах от Ясной Поляны). Это было большое, старинное, живописное имение на реке Снежеди. Оно принадлежало матери мужа – Елизавете Александровне и досталось ей от ее тетки по отцу и воспитательницы Татьяны Семеновны Скуратовой. Сестры Ергольские рано осиротели. Их тетушки по отцу, родная – Татьяна Семеновна Скуратова и двоюродная – графиня Пелагея Николаевна Толстая, задумали взять племянниц на воспитание: они свернули билетики с их именами и положили под образа, помолились и вынули, – Таня досталась графине Пелагее Николаевне, Лиза – Татьяне Семеновне. Так что, выйдя замуж, Мария Николаевна очутилась в семье родной сестры своей обожаемой Татьяны Александровны Ергольской, которая постаралась окружить ее любовью и заботой. Свекровь свою Маша сразу полюбила и всегда отзывалась о ней хорошо.

В имении был тенистый, романтичный парк с липовыми аллеями, спускающийся к реке Снежеди. По этим аллеям бродили новобрачные, пытаясь найти общие темы для бесед. Валерьян обожал рассказывать о Сибири, об александровских генералах и жаловаться на судьбу – ему все чего-то в жизни недоставало. Любил красивые вещи и окружал себя ими. И не только красивые вещи любил, но и красивых женщин… Как-то Лев Толстой написал Валерии Арсеньевой, за которой тогда ухаживал, что ему приснилось, будто знакомый Валерии Мортье «целует вас Валериановскими губами, и с ужасом проснулся». Узнав Валерьяна ближе, Маша была несколько разочарована его грубоватыми манерами: например, привычкой смеяться над наружностью людей, отсутствием серьезных художественных интересов и недостатком такта. В 1853 году супруги устроили путешествие в Пятигорск, где их навестил и Лев Николаевич, служивший в тех же местах. Перед его приездом сестра писала брату с удивлением и даже обидой: «Я в восхищении от вида гор. Эльбрус виден из нашей квартиры, это меня приводит в восторг, вообще я очень здесь любуюсь природой, а Валериан, эдакая проза, удивляется, чему я любуюсь?»

Толстой очень соскучился по родным и много ждал от этого общения, но был разочарован. «Приехав в Пятигорск, нашел Машу, пустившуюся в здешний свет. Мне было больно видеть это – не думаю, чтобы от зависти, но неприятно было расстаться с убеждением, что она исключительно мать семейства. Впрочем, она так наивно мила, что в скверном здешнем обществе остается благородной. Валериан благоразумен и честен, но нет в нем того тонкого чувства благородства, которое для меня необходимо, чтобы сойтись с человеком». «Был в Ессентуках. Маша решительно кокетничает». А Валерьян «не сказал ни одного душевного слова». «Встал поздно. Николинька помешал. Только начал писать, как пошел к Маше и пробыл целый день: был в концерте Кристиани. Плохо. Отчего никто не любит меня? Я не дурак, не урод, не дурной человек, не невежда. Непостижимо. Или я не для этого круга? Маша так мила, что невольно жалеешь, что некому понять ее прелести. Дрянь, как Кампиони^[2], нравится ей. Жалко. Завтра обедать в Бештау и писать, писать». Толстой в то время работал над повестью «Отрочество».

М. Н. Толстая.

Фотография. 1850‑е гг

Вернувшись из поездки в Покровское, Мария Николаевна пыталась осваивать роль хозяйки, но чаще проводила время, играя на рояле, подаренном братом Львом. Валерьян с энергией взялся за новые постройки и усовершенствования в имении. Он был практичным хозяином, любил общество, гостей, развлечения и особенно охоту, баловал молодую жену, ни в чем ей не отказывал. Он начал строительство конного и скотного дворов, новой кухни и сарая. Начал строить и новый дом. Отчего-то он спешил с домом и скоро устроил в нем «хорошенькие комнаты» для жены, которая теперь могла часами музицировать, никому не мешая. Сам же Валерьян предпочел остаться жить в старом доме.