Глава 8

Не успел я сесть в машину, как мой мобильный начал отчаянно трезвонить, на дисплее высветился телефон Николетты. Болтовня с маменькой не входила в мои планы, но не ответить нельзя, Николетта настырна, если она хочет пообщаться с сыном, то нет на свете ничего, способного загасить ее порыв.

– Алло, – сказал я и отодвинул трубку от уха.

– Вава, – завизжало из мобильника, – Вава, ты заболел?

Я вздохнул, маменька мастер задавать идиотские вопросы, бесполезно удивляться или возмущаться, надо дать конкретный ответ, тогда есть надежда, что тупой разговор быстро иссякнет.

– Нет, я абсолютно здоров, – заверил я.

– Не сломалась ли у тебя новая машинка? – с нежностью спросила Николетта.

Легкая тревога змеей вползла в мое сердце. Ох, не к добру маменька столь заботлива!

– Вава! Отвечай, – рявкнула она.

– Автомобиль прекрасно бегает!

– Ты в приличном виде?

– Извини, я не понял.

– Ты не пьян?

– Николетта, когда ты видела меня подшофе?

– Помнишь, как ты пришел с вечеринки и упал в коридоре? – гневно оборвала меня маменька.

Я предпочел промолчать. Действительно, был такой случай со мной, тогда еще Ванюшей. Мне было четырнадцать лет, а кто-то из одноклассников (в отличие от маменьки, я не обладаю памятью слона и не назову фамилию искусителя) принес в класс бутылку дешевого портвейна под названием «Три семерки». Мы, ощущая себя взрослыми, «скушали» пойло и потеряли чувство реальности. Портвейна каждому досталось по чуть-чуть, но качество его было столь ужасным, что выпивка мигом сбила юнцов с ног. Но это был единственный раз, когда я предстал перед очами маменьки в непарламентском виде.

– Другие дети радовали родителей, – плаксиво продолжала Николетта, – а я вынуждена была всегда интересоваться твоим состоянием. Ладно, я несла этот крест и потащу его дальше. Приезжай.

– Куда? – напрягся я.

– Ко мне!

– Но…

– Вава, – зашипела маменька, – не смей отказывать! Я специально выяснила: машина работает, ты не болен и, вот уж радость, не пьян. Немедленно сюда! К шести вечера!

Я глянул на часы.

– Хорошо.

– В костюме.

– Есть!

– С хорошим настроением!

– Непременно.

– И с подарком!

– Обязательно! Что ты хочешь? Букет роз или коробку конфет? – безнадежно осведомился я.

– Вава, – торжественно заявила маменька, – ты пентюх! Настоящий мужчина никогда не поставит подобным образом вопрос. Фу! Букет или конфеты! Вот она, тяжелая материнская доля! Как ни старайся, сколько ни воспитывай в ребенке хорошие манеры, все напрасно. Увы, ты просто вылитый отец, никакого благородства!

Я откинулся на спинку водительского кресла, включил громкою связь и вытащил сигареты. Можно спокойно покурить, Николетта оседлала своего любимого конька, она не остановится, пока не припомнит все промахи сына.

– Еще в три года ты… – неслось из трубки.

Я спокойно дымил сигаретой.

– …Павел был абсолютно бездушен, – тараторила маменька.

На мгновение мне стало обидно за отца, выйдя некоторое время назад второй раз замуж, маменька приобрела привычку хаять Павла Подушкина, ругать его книги, беспрестанно повторяя: «Жизнь в нищете закаляет. С первым супругом я все время считала копейки, ничего не имела, экономила на мелочах. Хорошо хоть сейчас, в зрелости, господь послал мне Владимира Ивановича, теперь я могу вздохнуть свободно».

Мой отчим, замечательный дядька, услышав в очередной раз фразу «тяжела и неказиста жизнь супруги романописца», начинает промокать навернувшиеся слезы и галопом скачет в очередной бутик, где, не глядя на ценники, сметает с прилавков содержимое.

– Поскольку это свадьба, – взвизгнула Николетта, – то и подарок должен быть соответствующий.

Я изумился.

– Бракосочетание? Чье?

– Вава! Ты меня не слушаешь!

– Очень старательно внимаю твоим словам, просто не понял, кто и за кого выходит замуж?

– Господи! Я сто раз повторила!

– Нет, не сказала.

– Сто раз повторила!

– Извини, но… Сделай одолжение, назови имена счастливых новобрачных.

– Зизи и Зузу! Вава! Внимание! Ровно в восемь ты должен стоять у подъезда Коки в смокинге, с белым поясом! С букетом и подарком! Все должно быть комильфо!

– Хорошо.

– Не опозорь меня в очередной раз.

– Обязательно, – машинально ответил я и тут же спохватился: – Не волнуйся, я не подведу.

– Слабо верится, – вздохнула маменька, – если явишься трезвым – это уже счастье.

«Ту-ту-ту-ту», – понеслось из трубки, я отключил мобильный и поехал домой.

Значит, у Николетты новая роль, теперь она страдающая мать сына-неудачника, алкоголика и маргинала. Наверное, россказни о тяжелой жизни с Павлом Подушкиным набили оскомину Владимиру Ивановичу, и маменьке пришлось срочно искать новую болевую точку. Интересно, кто такие Зизи и Зузу? Впервые слышу эти клички. И кто из них жених, а кто невеста? Впрочем, вот это уж совсем неважно, разберусь на месте. Маменькины подружки как одна отзываются на идиотские прозвища: Кока, Мака, Зюка, Люка… Зизи и Зузу замечательно дополняют картину. Надеюсь, Нора правильно оценит положение и отпустит меня на шабаш.

Выслушав мой отчет, хозяйка сказала:

– Ее убили!

– Кого? – уточнил я.

– Олесю, – мрачно пояснила Нора, – кто-то очень не хотел, чтобы она рассказала известную ей правду. Домработницы обычно бывают в курсе практически всех дел своих хозяев. Интересно, какой информацией она владела?

– Олеся скончалась практически на моих глазах, – напомнил я, – никаких выстрелов я не слышал.

– Ты отходил в туалет!

– Но потом, когда вернулся, я не обнаружил ни малейших следов крови, на столе царил порядок, в кафе никто не заходил. Олеся умерла своей смертью, может, от сердечного приступа.

– Кто ей звонил?

Я пожал плечами.

– Понятия не имею.

– Имени она не называла?

– Вроде нет, хотя…

– Что «хотя»? – напряглась Нора.

Я вытащил из кармана диктофон и нажал на кнопку. В кабинете зазвучал мой слегка искаженный голос: «А почему вы все же ушли?» Звякнула ложечка и зазвучало сопрано Олеси: «Причина простая, видите ли…» Раздался звонок. «Слушаю. Ой, здравствуй! Ой, Баян, все…»

Запись оборвалась.

– Потом я ушел в туалет, – пояснил я.

– Приспичило тебе, – сердито воскликнула Нора, – на самом интересном месте! Сколько времени ты просидел в сортире?

– Минут пять, шесть, десять – это предел.

– Нет, она говорила не с предполагаемым нанимателем, – процедила Нора.

– Почему вы пришли к такому выводу?

– На «ты» к будущему хозяину не обращаются. Что она произнесла в конце? Баян?

– Вроде.

– Это кто или что такое?

Я пожал плечами.

– Может, она не договорила? Допустим, фамилия Баянова, Баянкина?

– Или название улицы, – вздохнула Нора, – прозвище, еда какая-нибудь. Допустим, «Баянские котлеты делать не умею». Вполне вероятно, что имелась в виду некая вещь…

– Какая?

– Не знаю! «Баян» на сленге наркоманов означает шприц.

– Давайте еще раз послушаем запись, – предложил я, – мне кажется, что Олеся все же произнесла не Баян, а нечто вроде Баюн.

– Речь звучит нечетко, – отметила Нора.

– Олесе понравились птифуры, она говорила с набитым ртом.

– Ладно, – кивнула Элеонора, – потом послушаю и попытаюсь разобраться: баян, баюн, баям, баюм… Ясно одно: по телефону не убьешь, из трубки не выстрелишь! И не отравишь! Кстати, официантка! Она не могла лишить жизни Олесю?

– Коим образом?

– Ваня! Это элементарно! Подсыпать ей в кофе яду! Интересная версия, – оживилась Нора, – смотри! Олеся предлагает тебе встретиться в кафе, звонит своей знакомой, которая там служит, договаривается о столике, а официантка…

Я кашлянул.

– Нора, простите…

– Не перебивай!

– Маленькое уточнение.

– Говори!

– Кафе предложил я, Олеся не знала, где оно находится. Я выбрал его лишь по одной причине – там всегда пусто, рядом находится книжный магазин, куда я частенько заглядываю, и обратил внимание, что кофейня прогорает: сколько ни ходил мимо, ни разу не приметил там толпы посетителей, вот я и решил…

– Хватит болтать, – вскипела хозяйка, – надо не языком щелкать, а подробно докладывать обстановку!

– Виноват! Исправлюсь! – улыбнулся я.

– Хорошо! Заедем с другой стороны, – мгновенно остыла Элеонора, – то, что Олеся знала больше, чем рассказала следствию, лично мне совершенно ясно!

Я опустил глаза в пол. Только что Норе было абсолютно ясно, что домработницу отравила официантка. Меня всегда поражает аргументация, к которой прибегает подавляющее большинство прекрасных дам. На вопрос: «Ну почему вы уверены в своей правоте?» – следует восхитительный ответ: «Мне так кажется» или «Не имею никаких сомнений». Просто торжество логики и здравого смысла.

– Ваня, ты следишь за моими рассуждениями? – разозлилась хозяйка.

– Я весь внимание, – заявил я.

– Олеся сначала соврала, дала фальшивую рекомендацию, а затем велела позвонить «Марии Ивановне», якобы бывшей работодательнице, а на самом деле своей сестре… Ваня! Где твой телефон? Дай его сюда немедленно.

Я протянул Норе сотовый.

– Меню, звонки, – забормотала та, нажимая на кнопки, – вот! Есть! Секундочку!

Ажитированная сверх всякой меры Элеонора схватила трубку домашнего телефона и спустя минуту затрещала:

– Максим? Добрый день! Помнишь, ты просил помочь вашему сотруднику? Да, да, ему! Можешь взять деньги, он поедет на курорт. Ну что ты, фонд для того и существует, чтобы оказывать помощь. Ничего не надо! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, у меня к тебе есть крохотная просьбочка. Выясни по номеру мобильника его хозяина, имя, фамилию, адрес по прописке. Восемь, девять ноль-три…

Конец ознакомительного фрагмента.