Семен встал и включил кофемашину.
– Ты о ком говоришь?
– Сегодня в пять утра в квартиру Шмаковых вызвали муниципальную «Скорую». Увезли двух женщин: Анну Борисовну и Алину Васильевну, мать и дочь. Предположительно: у старшей инсульт, – отрапортовал Кузя, – а у младшей гипертонический криз. Сейчас в базе больницы пошарю, гляну, что у них в картах написали.
– Мне от научно-технического прогресса делается страшно, – вздохнула я, – от умельцев вроде Кузи ничего не скроешь!
– Умельцев вроде Кузи больше нет, – надулся наш компьютерный гений, – один я, уникальный. Но справедливости ради замечу, не во всех медучреждениях тщательно защищают данные.
Кузя взял трубку и сказал:
– Здрассти! Мне надо узнать о состоянии Алины Васильевны Шмаковой. Кто?.. Сережа! И че? Мне к вам ехать?! Ну, ваще!
Он убрал телефон и заметил:
– Сурово ответили: «Сведения сообщают только родственникам, исключительно, когда они приедут в клинику и поговорят с врачом». Вроде все о’кей? А сейчас… небольшой финт…
Кузьмин впился глазами в экран.
– И что? Вот они, Шмаковы! Обе! Нашел. За три секунды. Интересно, кто у них там компьютерами рулит? Отличный пароль на вход в базу больных. Bolniza – один, два, три, четыре. Цифрами! Никогда никому не допереть такое попробовать! Анна Борисовна… упс!
– Что? Говори быстрее, – велел Дегтярев.
– Exitus letalis, – произнес Кузя, – умерла от инсульта. Первый раз в приемном покое скончалась. Ее откачали, отправили в реанимацию, там сердце опять брык. И кирдык!
– Прямо так и написано? – разозлился полковник. – Брык и кирдык? Кто вызвал «Скорую»?
– Алина Шмакова, дочь, – ответил Кузя.
– Оригинально, – хмыкнул Семен. – А увезли кого?
– Анну и Алину Шмаковых, – вздохнул Кузьмин, – совсем они плохие были. Но довезли их живыми! Значит, старались врачи, Шмакова, та, что медиков вызвала, сообщила бригаде, что она и мать руководили уборщиками в зале дома для гостей. Устали, решили перекусить. От гостей остались нетронутые порции горячего. Шмаковы полакомились филе-миньон с грибами. Потом решили взбодриться, выпили кофе и съели нетронутый кусок торта, он лежал на чистой тарелке в той части стола, где сидели хозяин с женой. Вероятно, торт не тронул Федор. Минут через двадцать Шмаковы поехали домой, они очень хотели спать. Что совсем неудивительно, часы показывали полчетвертого, а в восемь они должны были снова явиться на работу. Когда женщины вошли в квартиру, пробило пять. Анна почти сразу потеряла сознание, Алина же, с трудом борясь с тошнотой и головной болью, вызвала «Скорую». Вызов поступил на пульт в пять ноль три минуты. В пять двадцать приехали медики. Через тридцать минут больных принял приемный покой. К врачам претензий нет, они быстро примчались.
– Ночью пробок меньше, – протянула я.
– Пока это все, – заявил Кузя.
Федор хлопнул ладонью по столу.
– Александр Михайлович! Я ваш клиент. Ищите того, кто отравил Свету. Даша заподозрила суицид, но для него нет причин. Никаких. Вообще ни одной!
– Нынче я владелец детективного агентства, – напомнил толстяк.
– И отлично, – отрезал Мухин, – с полицейскими связываться не желаю. Продадут прессе информацию. Вы лучше разберетесь, вам я верю безоговорочно.
– Но если дело не возбудить, то в суд… – завел Дегтярев.
– Суда не надо, – процедил Федор, – мне только данные преступника узнать. И все!
– Самосуд не лучшая идея, – предостерег его Семен.
Мухин встал.
– Не собираюсь я никого в бочку засовывать и цементом заливать. Есть другие способы отомстить. Пусть живет! Нищим!
– А если это баба постаралась? – спросил Семен.
– В чем разница? – скривился Мухин. – Пусть живет! Без денег! Вы найдите того, кто Свету отравил, остальное моя задача. Для вашего спокойствия повторяю: жизни того, кто все задумал и сделал, ничто не угрожает. Совесть Дегтярева может спать спокойно. Если вы согласны, то оформляем договор прямо здесь и сейчас.
Полковник нахмурился, мы с Собачкиным переглянулись.
Я кашлянула.
– Федя, мы вообще-то друзья.
– И что? – прогудел Мухин.
– Что касается меня, то приятелям я помогаю просто так, – воскликнул Сеня.
– И я, – хором подхватили остальные.
Мухин открыл очередную бутылку с водой.
– Вы зарабатываете деньги оказанием услуг.
– Друзьям помогаем бесплатно, – отрезал Дегтярев.
Федор кивнул.
– Понял, не дурак. Расходы за мой счет! Не стесняйтесь. Потребуется кому-то за инфу заплатить? Не экономьте.
– Принято, – согласился Собачкин.
– Ну и договорились! – сказал Федя.
У меня звякнул телефон, на экране появилось сообщение: «Тетя Даша, позвоните, когда освободитесь». Я встала, вышла во двор и набрала номер, с которого прилетело эсэмэс.
– Тетя Даша, – зашептала Катя, – что с мамой?
– Она в больнице, – осторожно ответила я.
– Знаю, но что с ней?
– Мне пока это неизвестно, – соврала я.
– Узнайте, пожалуйста, – всхлипнула девочка.
– Света в реанимации, – выдала я часть информации, – больше я ничего не выяснила, врачи по телефону не говорят.
– Дайте им денег, – посоветовала дочь Светы.
И наш диалог потек, как река.
– Я нахожусь дома!
– Поезжайте в больницу.
– Сейчас не могу.
– Вы же подруги!
– Катя, Света лежит в палате интенсивной терапии, туда не пускают.
– С врачом побеседуйте.
– Я не родственница, доктор откажется что-либо мне сообщать.
– Дайте ему денег!
– Катя!
– Что?
– Давай подождем!
– Чего?
– Ольга Гавриловна все выяснит и сообщит тебе.
– Нет! Нет! Нет! Она меня ненавидит!
– Катя!
– Неприятно правду слышать? Бабка рада! Она давно хотела, чтобы мама умерла!
– Катя! Я понимаю, что ты сейчас взволнована…
– Я спокойно говорю!
– Ольга Гавриловна хорошо относится к Свете.
– Ха-ха-ха! Бабка мечтала, чтобы отец женился на Флоре!
Незнакомое имя меня удивило.
– Кто такая Флора?
– Девушка!
Я глубоко вдохнула.
– Где ты находишься?
– В Огонькове, в торговом центре.
Я посмотрела на часы.
– Могу приехать через полчаса.
– Тетя Даша, – заплакала Катя, – пожалуйста! Мне очень страшно! Меня трясет! Холодно!
– Иди в кафе, купи горячего чая, – распорядилась я, – скажи официанту, что сейчас тетя приедет и заплатит. Съешь пирожное.
– Меня тошнит. Деньги есть, – всхлипнула девочка.
– Ты одна? – уточнила я.
– Да. С кем мне еще быть?
– С Ниной, – предположила я.
– Нет! Мне жутко плохо! Она не поможет! Приезжайте скорей.
– Уже в пути, – ответила я и направилась к гаражу.
Когда я вошла в ресторан, Катя сидела в углу пустого зала, перед ней стоял чайник. При виде меня она схватила салфетку и уткнулась в нее лицом. Плечи ее вздрагивали.
Я села рядом и обняла Катю.
– Тише! Все будет хорошо.
– Тетя Лена накричала на бабушку, – прошептала Катюша, – не знаю, из-за чего они поругались. Но она сказала… сказала… ой! Простите, я только лицо вытру.
Я поняла, что Катя долго плакала. Глаза и нос у нее покраснели, веки опухли, по щекам градом катились слезы.
К нам подбежала официантка.
– У вас все в порядке?
– Здесь есть аптека? – задала я свой вопрос.
– Да, рядом, – ответила девушка, – через два магазина слева.
Я погладила Катю по голове.
– Сходи в туалет умойся. Я принесу капли, ты их выпьешь, и мы поговорим.
Екатерина судорожно закивала, встала и, шмыгая носом, пошла в сторону двери с табличкой «WC».
– Сейчас вернусь, – пообещала я официантке, – принесите что-нибудь к чаю, – и побежала за лекарством.
– Девочка заказала индийский, – крикнула мне в спину девушка. – Вам такой же?
– Да, – ответила я, мне был совершенно безразличен вид напитка.
Сейчас я была готова выпить не только индийский чай, который не люблю, но даже молоко с пенкой.
Когда я вернулась в ресторан, Катюша уже сидела за столом, перед ней стоял чайник и тарелка с пирожными.
Я села напротив и фальшиво бодрым тоном соврала:
– Светлана в реанимации, но ей лучше.
Катя шмыгнула носом.
– Правда?
– Так твой папа сказал, – продолжала я лгать.
Девочка схватила салфетку, покрытую коричневыми разводами, и начала мять ее.
– Мама поправится?
– Непременно! – опрометчиво пообещала я, не говорить же правду, что никто из врачей не знает, что будет сегодня ночью и уж тем более завтра утром.
– Тетя Лена кричала, что ее сестра умрет, как Флора, – забормотала Катя, – что бабушка никогда не хотела, чтобы папа женился на маме. Что она вообще всегда была против всех его невест. Одна Флора ей нравилась, но ее по указке Ольги Гавриловны убил Гоша. А потом он сам умер.
Я потрясла головой.
– Флора? Гоша? Кто они? Пей чай, пока не остыл!
Катя взяла чашку.
– Никогда этих имен не слышала. Вдруг бабушка решила убить и мою маму?
Я погладила Катю по голове.
– Солнышко, в твоем рассказе концы с концами не сходятся. Сначала ты говорила, что бабушке нравилась одна Флора, а теперь утверждаешь, что ее лишили жизни по приказу Ольги Гавриловны. Наверное, ты что-то напутала!
– Нет, – всхлипнула Катя, – спросите у тети Лены. Хотя она вам наврет, скажет: «Я не разговаривала с мамой Федора». Мать Нинки лжет так здорово, что ей все верят! А бабка часто повторяет: «В каждом дому по гнилому кому. Про семейные дела и тайны никому сообщать не надо, говоря о своих неприятностях, сама себе яму роешь. Сейчас подружка тебя выслушает, посочувствует. А через год ты с ней поругаешься, и она мигом растреплет всем про твои секреты. Что в семье случилось, то в семье и похоронилось, на большую дорогу не выкатилось». Нам с Нинкой ничего серьезного не рассказывают, типа, мы маленькие. Я это случайно услышала! Ночью пошла за аптечкой, голова раскалывалась, иду мимо спальни бабки, а из-за двери голоса. Не надо говорить, что подслушивать плохо! У меня и сейчас черепушка раскалывается!
Девочка вытерла лицо все той же салфеткой, которая стала напоминать тряпку.
– Бабушка бубнила: «Лена, успокойся. Лена, тебе дурь в голову пришла. Лена, прекрати истерику». У нас в семье других Лен нет, только мать Нинки. И кто еще мог ночью в доме находиться? Только свои.
– Катюша, – спросила я, – ты любишь папу?
– Да, – выпалила девочка.
– Тогда попробуй понять, как ему сейчас тяжело. Ольге Гавриловне тоже несладко…
– Тетя Даша, – перебила меня Катя, – бабуля хороший человек, но специфический. Если она к кому-то нормально относится, то до смерти замучает замечаниями. У мамы адское терпение. Бабка ей каждый день обязательно что-то противное скажет. «Куда в туфлях в гараж, на дворе декабрь», «Опять не ужинаешь? Глупо на диете сидеть». В понедельник в очередной раз стала мою мамулю жизни учить: «Зачем купила сумку за космические деньги? Точь-в-точь такие задешево найти можно». Я, как это услышала, так разозлилась! А мамулечка всегда смеется, никогда не сердится на старуху, она ей ответила: «Федор велит мне в дорогих вещах на людях появляться. Якобы по внешнему виду супруги судят об успешности мужа». Бабка отрезала: «Глупость несусветная! Не слушай Федю». Мамуля ей: «Не хочу его расстраивать». Мне просто противно стало их слушать. Мама совсем без характера! Наподдать надо бабке за вечные придирки.
Я поманила официантку.
– Писатель Бернард Шоу на вопрос: «Какие слова ярче всего свидетельствуют о любви к человеку», ответил: «Идет дождь, возьмите зонтик».
Катя заржала.
– Шизанутый! Любовь – это когда дарят цветы, дорогие вещи, ювелирку, говорят, что ты самая лучшая, прекрасная…
– Писатель считал, что настоящее чувство не вспышка эмоций, а проявление ежедневной заботы, – пояснила я, вынимая кошелек, – не страсть, не пожар, а ровный огонь. Зачем я все это говорю? Если ты на самом деле любишь папу, то постараешься не осложнять его жизнь, не скажешь, что бабушка и Елена поругались. Пойдем, отвезу тебя домой.
– Нет, – возразила девочка, – я сама доберусь, не хочу, чтобы кто-то знал о моей встрече с вами. Можете выяснить, что за люди Флора и Гоша?
– Попробую, но не гарантирую успеха, – предупредила я.
Катя вдруг засмеялась.
– Ой, да ладно. Знаю, что вы работаете у своего любовника, а он владелец детективного агентства.
– Александр Михайлович мой давний друг, – возразила я, – и у него есть жена Марина.
Екатерина ухмыльнулась:
– Кому это мешает?
– Ты о чем? – уточнила я.
– Жена не стена, подвинуть можно, – заявила собеседница.
О проекте
О подписке