Глава 9. Аксинья

Как только открывается дверь, в глаза сразу бросается сидящий за столом Вячеслав Борисович. На нос спущены очки в толстой черной оправе.

Он еще и слепой… Без галстука. Светло-голубая рубашка расстегнута только на одну пуговицу, когда положено на две.

Застываю в проеме под строгим взглядом. Мужчина прочесывает меня им сверху вниз без какой-либо эмоции на вновь гладковыбритом лице.

– Вы по какому вопросу, Аксинья? – Утыкается в бумаги.

Раздражающе громко шелестит ими и вновь глаза на меня, только очки успел снять.

– Больше картошки нет. Привезут завтра.

Ха-ха.

– Я на собеседование. К Вам!

Оглядываюсь на Тамару. А ей и уходить не хочется. Уши греет, улыбку прячет, ни шагу из кабинета не сделала, стоит и смотрит то на меня, то на своего босса.

– На собеседование? – переспрашивает. – Вы? К нам? То есть ко мне?

Резко меняется в выражении лица. А я, зуб даю, увидела, как он улыбнулся. Теперь вот опять мистер строгость. Складывает бумаги ровной стопочкой, несколько раз стучит ею по столу, чтобы, не дай бог, какой-нибудь не выбился из ровной колоды документов.

Душный какой-то.

– Присаживайтесь. У нас открыта вакансия официанта и повара цеха заготовок. Как раз ваша специальность, – смотрит в упор. Взгляд странный.

– Я бы, конечно, хотела должность директора, но согласна и на официанта. Как говорится, чтобы понять специфику работы, нужно начать с низов. Папа так говорит.

Надеюсь, отец узнает, кем мне придется работать, и ему станет стыдно.

– Папа дело говорит.

– Не всегда.

Перекрещиваемся взглядами.

– Значит, официантка, – растягивает слова, не отводя от меня свои светло-зеленые глаза. – Прошу, – кладет передо мной один из листов, который достал не глядя. Фокусник, блин.

«Требования к работнику…».

Читаю с умным видом. Для полноты образа тоже не хватает очков. Но я молодая, и со зрением все в порядке.

Да, официантка – не предел моих мечтаний. Но когда собираешь мелочь из подстаканника в машине для утренней чашки капучино, начинаешь задумываться.

Не такую жизнь я себе загадывала. Ох, не такую…

– Опыт работы? – Вячеслав, мой незнакомец, с которым меня прям свела судьба, смотрит будто сквозь меня. Скольких таких, как я, он сегодня расспрашивал?

Если я никого не видела, это не значит, что их не было. Может, поэтому он снял галстук и расстегнул пуговицу? Когда вокруг много красоты, становится жарко. А официантки должны блистать красотой.

– Нет. Но я знаю все меню Вашего ресторана наизусть, – широко улыбаюсь.

Мистер «Ларгус» громко хмыкает. Я распрямляю плечи и спину. Принимаю удар.

Мы с ним вместе чистили картошку, он показывал мастер-класс. Это будет считаться привилегией или там «связями» для того, чтобы устроиться на работу?

– Сколько горячих блюд предлагает наш ресторан? – склоняет голову вбок.

– Шесть. Мое любимое – запеченная дорадо под сливочным соусом. – Пальчики оближешь. И я так давно ее ела, что рот наполняется слюной, а рецепторы ждут, когда же им поступит кусочек нежного белого мяса.

– Фирменный салат? – прищуривается. Неужели я вызвала интерес у господина «унылое лицо»?

– Теплый, с тунцом. Обожаю его, – желудок урчит.

Вот блин. Я не ела со вчерашнего вечера. И то это была лапша быстрого приготовления. Говорю же, мне срочно нужны деньги!

– Самый дорогой…

– Тогда я была сказочно богатой.

А сейчас нищая, без крыши над головой. Еще и через три недели Новый год. Мой любимый праздник. Самый ожидаемый, самый чудесный!

– Вячеслав Борисович, – начинаю официально. Кажется, ему нравится, – а если я Вас еще раз поцелую, примите на работу? О-очень надо.

Да, я в отчаянии.

«Ларгус» хмурится, чуть отшатывается. А я не заразная и по-прежнему вкусно пахну, хоть и не своими любимыми духами, а всего лишь кремом для рук.

Слава выглядит обескураженным, но все же симпатичным. Расстегнутая пуговка, опять же.

– Выходите завтра в первую смену. И… Целовать меня не надо. Больше.

Уф, не больно-то и хотелось, скряга.

Вскакиваю на ноги и огибаю стол, чтобы обнять Борисыча. Порыв такой. Усаживаюсь правым бедром на подлокотник и тянусь. Становится тесно-тесно.

Лосьон после бритья вкусно пахнет. Чем-то хвойным и новогодним. Даже подзависла, пока «Ларгус» не начал покашливать, тонко намекая, что объятий на сегодня достаточно. При этом его ладони так и остались лежать где-то в районе моей поясницы. Большие, с длинными аккуратными пальцами, которые ловко очищали картошку от кожуры маленьким ножом. Это было даже немного сексуально. Век не забуду.

Короче, странный он, Слава этот.

Выйдя на улицу, делаю глубокий вдох, прикрыв глаза. Знала ли Аксинья Воронцова еще месяц назад, что будет несказанно рада работе официантки в своем любимом ресторане? Определенно нет. Да она бы посмеялась в лицо и отправила лечить голову.

Что ж, рада представить вам другую Аксинью.

Аксинья 2.0

В универ еду как на крыльях. Кричащий значок «срочно заправить машину» меня не волнует. Это кажется мелочью. Омыватель в стеклоочистителе закончился, и дворники размазывают грязь по лобовому стеклу. Тоже не беда.

Паркуюсь у главного входа, и тут же рядом со мной ловко заезжает в «карман» ни кто иной, как Белозеров.

А день начинался так прекрасно.

– Ну, привет, – здоровается, в то время как активно жует жвачку со вкусом арбуза и дыни. Ненавижу этот вкус.

– Привет.

Хлоп. Ставлю на сигналку и, поправив сумку на плече, иду к дверям.

– Ходят слухи, что ты работу ищешь?

Закатываю глаза. Раздражение сочится из каждой открытой поры, окрашивая меня в красный цвет. От злости, разумеется, а не потому, что вопрос застал меня врасплох.

– Уже нашла, Белозеров. Твои источники запаздывают минимум на полдня, – приукрашиваю.

Яр не отстает, хотя иду я быстро. Его кеды скрипят и еще сильнее вызывают во мне режущее раздражение.

– И кем? Посудомойкой?

Останавливаюсь как вкопанная. Стало обидно. И не за себя, а за тех, кто и правда моет посуду за такими мажорами, как Ярослав Белозеров.

У меня на раздумья меньше секунды, иначе все последующие слова будут восприняты Яром как вранье, даже если оно будет чистейшей правдой.

– Директором ресторана. Ага!

– Че? Ты и чай-то приготовить не можешь.

Щеки гореть начинают. Да так больно, что я прикасаюсь ладонью сначала к одной, потом к другой. После мороза руки холодные, но совсем не помогают справиться с охватившим меня жаром.

– Я, если интересно, даже картошку умею чистить. А ты? Знаешь, как она выглядит до того, как окажется у тебя в тарелке?

Тычу указательным пальцем в грудную клетку, ломая свои суставы и ноготь. Яр отступает. Взгляд побитый и растерянный. Вокруг нас собираются зеваки. Ставки и все такое – помню.

– Ладно! – говорит громко и зачем-то отряхивает свою клетчатую рубашку, которая совсем ему не идет.

Сразу видно, парень без девушки. Ни цвет не подходит, ни фасон, еще и в страшных кедах расхаживает. Бедолага.

– Прости, – добавляет чуть тише.

Скрещиваю руки и жду дальнейшего. Понятно же, что будет, но все же… У Аксиньи 2.0 есть кое-какие баги.

– Ты такая сейчас вся… Не знаю, как к тебе подступиться! Я думал, поообижаешься, побегаешь и вернешься. А ты вон на работу устроилась. Еще и директором. Прости меня, ну!

Подхожу к предателю ближе. Знакомый аромат, который я вдыхала на протяжении последних лет, зудит в носу. Смешивается там с ароматом геля после бритья. Последний упорно держит оборону.

Кладу ладони на грудную клетку Ярослава и поглаживаю несколько раз.

– За что, Яр, тебя простить?

Он продолжает смотреть, и я вижу, что он скучал. Так-то мы не чужие друг другу.

– Рубашку смени. Она тебе не подходит.

– Хорошо, – часто-часто кивает.

– А если надеваешь, то желательно отгладить. Это же не лен.

Снова кивает.

– Пойдешь со мной на свидание?

Прищуриваюсь. Это все сделанная ставка или ему и правда хочется пригласить меня куда-нибудь и попробовать помириться? Ничего уже не понимаю.

– Ох, Ярослав, – откидываю волосы за спину, – я теперь очень занятая. Учеба, работа… Запишу тебя в лист ожидания.

Глава 10. Вячеслав Борисович

Будильник звонит ровно в шесть тридцать утра. Мне даже не надо открывать глаза, потому что я и так не спал.

Зачем я принял ее на работу? Ведь никогда не отличался быстрыми и необдуманными решениями. Скорее, всегда тянул с ответом, раскладывал по полочкам и по таблице с минусами и плюсами. Как, например, с приездом в Россию.

Здесь ничего нет для меня, мой дом совсем в другом месте. Моя мама француженка, а отец русский. После трехлетних скитаний из одной страны в другую родители обосновались в Париже и уже больше никуда не выезжали.

И когда мой близкий друг Жюль попросил меня переехать сюда на год и присмотреть за его рестораном, я думал неделю перед тем, как ответить железное «нет».

А потом случилось то, что заставило передумать. Вот уже одиннадцать месяцев и две недели я здесь, в практически чужой для меня стране.

Возвращаясь к Аксинье… Заколдовала, ведьма. Хороший сон – это основа всего, а девица меня его лишила.

По утрам у меня пятнадцатиминутная зарядка, прохладный душ, который заканчиваю контрастным, и только потом завтрак. Три яйца, ветчина из индейки, тост из цельнозерновой муки и кофе.

С наступлением холодов машину грею дольше. В это время обычно открываю рабочую почту, но сегодня обхожу «Ларгус» со всех сторон.

И что ей не понравилось в этой машине?

Путь до ресторана уже выучен мной наизусть. Тринадцать минут и семнадцать секунд. Иногда светофор перед последним поворотом может прибавить еще пятьдесят секунд, но я все равно укладываюсь в заложенные пятнадцать минут.

В девять ноль-ноль я открываю двери «Oh la la», а работать мы начинаем с двенадцати дня.

После меня приходит шеф, за ним его повара, потом официанты. Кроме Аксиньи. Этой девицы нет и в двенадцать дня, и в час, и в два.

Это к лучшему. Определенно.

Ну пришла вчера, ну взял ее на работу, сегодня-то другой день. Магнитное поле изменилось, принятые решения тоже. Я не хочу ее видеть здесь, и она, по-видимому, не горит желанием надеть униформу.

Мажорка.

Аксинья заявляется ровно в пять вечера. В шубке, на каблуках, с прической. От девицы пахнет чем-то вкусно-цветочным, что вызывает аппетит, но я не голоден в привычном понимании этого слова.

Взгляд останавливается на мне, а брови ползут вверх. Она как бы даже возмущается, что я так пристально изучаю злостную нарушительницу.

– Вы должны были прийти в первую смену, – смиряю недовольным взглядом.

Я ее ждал, как бы.

– Ой, – прикрывает ладошкой рот. Она как кукла с длинными ресницами и вздернутым маленьким носиком. – Я уволена?

Да! Да, Аксинья, ты уволена!

– Нет.

Девчонка расплывается в улыбке, и я читаю это в ее глазах. Серо-зеленых. Или серо-голубых. Они меняют цвет после каждой смены настроения.

Калейдоскоп какой-то. У меня в детстве такой был, и я ненавидел эту игрушку.

Провожаю ее до раздевалок, вручаю бейджик, куда вставил напечатанное имя, и жду, когда мадемуазель переоденется.

Минута, две… Десять. Не девчонка, испытание для моих нервов.

Спрашивается, что тебе еще под конец года не хватает, Слава? Жизнь текла своим чередом, я свыкся с одиночеством, и мне наконец-то стало хорошо. Я почти почувствовал себя счастливым, а тут эта!

– Вячеслав Борисович, у меня проблема! – кричит и сразу же открывает дверь.

На кухне тут же тишина. Ни звука даже от плит. Все – все! – на нее пялятся. Потому что стоит в белой рубашке, которая не застегивается на ее… Типа груди. Она в кружевном бюстгальтере. В глазах двоится. Пуговицы натянулись, и да, верхние не застегиваются.

У кого-то падает нож.

– Это даже обидно, не находите? – наезжает и на меня идет.

И куда мне смотреть? Взгляд соскальзывает вниз, как бы я ни старался прибить его к глазам девицы.

– Что именно, Аксинья? Читать мысли не входит в мои рядовые человеческие способности.

– Размер формы. То на пятьдесят размеров больше даете, то на столько же меньше. Так, для справки: размер моей одежды «M», бедра девяносто два, талия шестьдесят один, грудь девяносто пять. Объем чашки «C», обувь – тридцать семь, перчатки – семь, капроновые колготки можно двойку. Натяну.

Щеки девицы вспыхнули. Глаза зеленющие, как майская зелень. Аксинья зла и чертовски соблазнительна.

И что значит «объем чашки»?

Отхожу на безопасное расстояние, но аромат с ее волос продолжает долетать. А мы на кухне, здесь столько запахов, что ими наесться можно до отвала.

– У вас здесь есть что-то типа профсоюза, куда я вправе подать жалобу?

– Нет.

– Надо будет организовать.

– Полагаю, вы хотите его возглавить? – я спрашиваю в шутку, но на лице Аксиньи нет и капли шутливости. Она серьезна в своих намерениях.

Получается, опоздала она, недовольна она, что-то требует она, а виноват один я.

– Подумаю над вашим предложением. И принесите мне, наконец, нормальную блузку.

Хлопок двери. Еще минуту стоит тишина, а потом вновь звуки кухни.

И я дышу.

Ее грудь выглядит натуральной.

Дополнительной формы нет. Но есть моя запасная рубашка. И что я делаю? Да, несу ее Аксинье.

При мысли, что она наденет мою рубашку, пусть и чистую, прокрученную тысячи раз в барабане стиральной машины, отжатую еще тысячи раз и высушенную, то есть лишенную даже обломка моей ДНК, у меня учащается пульс.

Отдаю Аксинье в высунутую в дверь руку и слышу снова хлопок на весь ресторан.

– Надеюсь, она не от забытого гостя? – выходит через еще десять минут. Итого: она переодевается полчаса вместо положенных и прописанных в регламенте десяти минут. – Или какого-нибудь уволенного сотрудника?

– Это «Charvet» (Прим. автора: легендарная парижская марка рубашек высшего класса).

Нетонко намекаю. Ну какой уволенный сотрудник? У меня голос садится от возмущения.

– Это что-то крутое, да? Я не сильна в мужских брендах.

– Ну… – Я смущенно улыбаюсь.

Докатились. Одиннадцать месяцев и две недели же держался!