Поэт вслед за своим путеводителем спускается в третий круг Ада, где Вергилий усмиряет адского Цербера. Сластолюбцы и обжоры. Признание призрака Чиакко и его речь о будущей судьбе Флоренции. Грешники, ожидающие дня Страшного суда, и их слабая и смутная надежда на прощение.
1 Когда опять от тяжкого забвенья
Очнулся я, о муках душ скорбя,
Лишившись чувств своих из сожаленья,
4 Я снова увидал вокруг себя
Ряд призраков и новых мук картины.
То был круг третий Ада, где, губя
7 Все встречное, струился дождь на льдины;
Проклятый, страшный дождь, и крупный град,
И грязный снег слетали на вершины
10 Угрюмых скал. Зловоние и смрад…
Там Цербер отвратительно ужасный,
С тройною пастью, лаял, дикий взгляд
13 Бросая вкруг, и с жалобой напрасной
Тонули тени, вспугнутые им.
Цвет грозных глаз его – кроваво-красный.
16 Он отличался бешенством своим,
Когтями лап и безобразным чревом.
Неутомимой злобой одержим,
19 Он грешников царапал с адским гневом
И на клочки их кожу разрывал…
О, грешники! Достались муки все вам!
22 Пронзительный их дождик бичевал;
Они, как псы, уныло завывали…
То грудь, то спину призрак укрывал,
25 Где гнойных язв следы не заживали,
То беспрерывно двигался, кружась,
Чтоб хоть движенья муку облегчали.
28 Едва заметил только Цербер нас,
Как у него раскрылась пасть тройная,
Сверкнул огонь его кровавых глаз,
31 И задрожал от злобы он, не зная,
Кто нас привел, как мы сюда зашли.
Тогда рукой горсть праха поднимая,
34 В пасть гадины мой спутник ком земли
Швырнул без слов. Как по добыче вывший
Смолкает жадный пес, когда в пыли
37 Теребит тихо жертву, так, открывший
Тройную пасть, умолкнул Цербер вдруг,
Чудовищные челюсти смеживший.
40 Рев, в трепет повергавший все вокруг,
В минуту стих. Мы дальше подвигались,
Стонали всюду призраки от мук
43 И нашими ногами попирались,
Склонясь к земле от адского дождя.
Все тени распростертыми казались,
46 Когда я шел близ мудрого вождя;
Лишь только тень одна с земли привстала,
За нами очень пристально следя.
49 «О, ты, сошедший в Ад, – она сказала, —
Узнай меня, коль это можешь ты.
Ты был рожден, когда еще не знала
52 Я этих адских мук». «Твои черты, —
Я отвечал, – быть может, изменились
Среди страданий вечной темноты
55 И так под адским ливнем исказились,
Что мне тебя припомнить средства нет.
Кто ты? Иль Небеса так возмутились
58 Твоим грехом, что ты покинул свет
Для этих отвратительных страданий?»
«В том городе, – мне тень дала ответ, —
61 Где много так завистливых созданий,
Я был, как ты, на этот свет рожден.
И жил, не зная тяжких испытаний,
64 Мой грязный грех – обжорство, бог мамон.
Известен я под именем Чиакко{29}
И за порок обжорства осужден
67 Томиться под дождем в жилище мрака.
На эту казнь, за тот же самый грех
Не я один здесь осужден, однако:
70 Приговорили к казни этой всех
Отверженных, что вкруг меня теснятся».
И после слов и после жалоб тех
73 Умолкла тень. «Чиакко, удержаться
Нельзя от слез, – я вновь проговорил, —
Твои страданья видя… Может статься,
76 Ты будущность Флоренции открыл:
Скажи, что с этим городом случится?
Иль нет людей там праведных? Иль пыл,
79 Пыл мятежей в нем ввек не прекратится?»
И призрак отвечал мне: «Вновь и вновь
Мятеж за мятежом там разразится,
82 И долго будет литься граждан кровь.
Сперва Лесные{30} сделают восстанье,
С насилием изгнав своих врагов;
85 Продолжится три года ликованье, —
Потом падут Лесные, наконец,
И гордость Черных, после испытанья,
88 Поднимет, ими вызванный, пришлец{31}.
И долго над врагом своим кичиться
Там станет победитель, как боец,
91 Который угнетенья не стыдится.
Два праведника только там живут{32},
Но их народ не знает, не боится.
94 Три страшных искры сердце граждан жгут:
Гордыня, зависть и любостяжанье».
Он замолчал, но я заметил тут:
97 «Тень бедная, прерви свое молчанье
И отвечай, хоть речь тебе тяжка:
Где Фарината? Местопребыванье
100 Где Рустикуччи, Арриго, Моска,
Тегьяйо{33}? В мире добрыми делами
Они известны были. Иль горька
103 В Аду их участь, или Небесами
Дарована теперь им благодать
И мир овладевает их сердцами?
106 Так где ж они? И как мне их узнать?»
Чиакко мне сказал: «Искать их надо
Не в Небесах, – там их не отыскать, —
109 Но ниже, в глубине подземной Ада, —
Ты встретишь их, когда сойдешь туда,
В числе теней: прощенье и пощада
112 Им неизвестны будут никогда.
Прошу тебя: из этих мест унылых,
Когда вернешься к людям ты, тогда
115 Им обо мне напомни… Я не в силах
Вновь говорить. Дождь жжет сильней огня…»
Его глаза, – темно в них, как в могилах, —
118 Перекосились вдруг; он на меня
Взглянул и снова низко опустился
В среду слепцов{34}, чело свое склоня.
121 «Пока, трубя, архангел не явился,
Пока Судья Небесный не сойдет», —
Сказал поэт, – и сильно я смутился:
124 «Казня теней, дождь адский не пройдет.
А в Судный день все тени возвратятся
В свои могилы; быстро в свой черед
127 В свой прежний образ, в плоть преобразятся
И будут ждать последнего Суда».
Вперед мы стали тихо подвигаться
130 По мрачному пространству, и тогда
Смесь грязи и Теней мы увидали;
Про Страшный суд в грядущие года
133 Мы по дороге тихо толковали.
«Учитель! – между прочим я спросил, —
Усилятся ль их муки и печали,
136 Иль ослабеют кары адских сил,
Когда суда последний день настанет?»
«Знай, смертный, – спутник мой проговорил, —
139 Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ближе для него добро и зло.
Хоть эту сволочь адскую не тянет
142 Достичь до совершенства, – не могло
Родиться в них подобное стремленье, —
Но осеняет грешников чело
145 Надежда, и пощады и прощенья
Все ждут они в день Страшного суда».
Мы шли. Не передам я в песнопенье
148 Всего, что говорили мы тогда.
Но вот у спуска Плутуса{35} нашли мы,
Который был врагом людей всегда:
151 Для Плутуса все люди нестерпимы.
Путники спускаются в четвертый круг Ада, где у входа встречают Плутуса. Вергилий его усмиряет, и он падает ниц. Круг, где страдают скупцы и расточители, раскрывается перед путниками. Рассуждение Вергилия о фортуне. Он ведет Данте в другой круг Ада, где тени караются за зверство.
1 «Papé Satán, papé Satán, aleppe!»{36} —
Так грозно адский Плутус зарычал,
Встречая криком нас в своем вертепе.
4 Но мне певец всеведущий сказал:
«Не бойся неожиданной преграды…
Вредить он нам не может… Прочь, шакал!»
7 Он говорил, остановивши взгляды
На демоне: «Молчи и пожирай
Ты сам себя от бешеной досады:
10 Спуститься должен смертный в адский край,
Куда идет по воле Провиденья…
Молчи и злобой внутренней сгорай…»
13 Как мачта корабельная в крушенье,
В морскую бездну с парусом летит,
Повергнута, изломана в мгновенье,
16 Пал Плутус ниц, приняв покорный вид,
А мы все глубже в тартар углублялись,
В вертеп, который грешникам открыт,
19 Которым все пороки поглощались.
О, Боже мой! Могу ль я передать
Ряд новых мук, что предо мной являлись?
22 Ужель за грех так можно пострадать?
Как меж собой сшибаются в смятенье
Харибды волны с ревом, чтоб опять
25 Бежать назад, так в вечном исступленье
Должны сшибаться тени меж собой.
Их много здесь, кричащих в озлобленье.
28 Двойной толпой они вступают в бой
И, тяжести огромные бросая
Друг в друга, поднимают дикий вой,
31 С упреками такими отступая:
«Что бросил ты?» «А ты что не бросал?»
И, двигаясь и вновь в борьбу вступая,
34 Ревут, бегут, как моря грозный шквал,
И снова отступают и мятутся,
И снова бой… Скорбеть о них я стал,
37 Успела жалость в сердце шевельнуться.
«О, кто они? Поведай мне, поэт!
Вон там, левей, – иль мог я обмануться?..
40 Толпа духовных лиц… Сомненья нет:
На них я вижу знаки постриженья».
«Знай, все они, – мудрец мне дал ответ, —
43 Свой разум довели до ослепленья,
И грех их – расточительность. Взгляни
На их толпу, на шумное движенье:
46 Здесь гранью полукруга все они
Отделены от области другого
Греха. Ты угадал – в иные дни
49 Тех призраков, чьи головы сурово
Обнажены, – монахами мир звал.
Здесь можешь встретить папу ты иного,
52 Здесь не один погибший кардинал».
«Но как же между ними, мой учитель,
Знакомых лиц пока я не узнал,
55 Которых грех смутил, как искуситель?»
«Напрасно разглядеть их хочешь ты, —
Мне отвечал тогда путеводитель, —
58 Грехи так исказили их черты,
Что лиц их распознать нам невозможно;
И вечно в этом Царстве темноты
61 Сшибаться будут призраки тревожно,
Пока день воскресенья не придет.
Тогда они восстанут осторожно
64 Из тьмы могил, иные сжавши рот
И с сжатою рукою, а другие
Лишенные волос своих. Как мот,
67 Так и скупец, все блага дорогие,
Все радости земного существа
Теряют навсегда. Грехи такие,
70 Как скупость и безумье мотовства,
Приводят к мукам вечного боренья
Без отдыха, без криков торжества.
73 Так гибельны фортуны искушенья,
Хотя за них людской безумный род,
Не ведая в раздорах пресыщенья,
76 Терзается и много крови льет.
Все золото, и все богатство света
Людей не избавляют от забот
79 И не внесут покой в жилище это,
Где мук неотразим жестокий гнет».
«Но объясни, – я спрашивал поэта, —
82 О, кто она, смущавшая народ,
Богиня, что Фортуною зовется?
Всех благ земных и всех земных щедрот
85 Из рук ее источник вечный льется».
«Безумцы! Ваш рассудок омрачен,
Вам в заблужденье правда не дается», —
88 Сказал мудрец и продолжал так он:
«Так слушай же ты истинное слово:
Мир видимый едва был сотворен,
91 Как власть уж для него была готова,
Чтоб в мире свет равно распределять,
И эта власть, как сам закон, сурова.
94 Над благами земными наблюдать
Другая власть поставлена; власть эту
Фортуною привыкли люди звать;
97 Богатства и сокровища по свету
Дарит и отнимает вкруг она,
Переходя от холода к привету,
100 Любя то те, то эти племена
Иль возвышать, иль в грязь топтать бесстрастно.
Фортуны той над миром власть сильна,
103 Сопротивляться стали б ей напрасно.
Вот почему, порой, иной народ
В падении страдает ежечасно,
106 Другой же процветает и живет
В довольстве, не смущаемый бедами:
Фортуна всех незримо стережет,
109 Как лютый змей, сокрытый под цветами.
Ей ум людской – пути не преградит,
И, властвуя над нашими умами,
112 Она провидит все, она царит
В пределах власти, данной ей. Преграды
Ни в чем ей нет. Вперед она спешит,
115 Как будто ждет там, впереди – награды.
Вот вечная фортуна какова.
Ее хулить нередко люди рады,
118 Ей вслед бросая гневные слова,
Хоть к ней питать должны благоговенье.
Она же под лучами Божества,
121 Не замечая общего хуленья,
О проекте
О подписке