В эту самую секунду зрители основательно взялись хлопать. Потребовалось не менее половины минуты, чтобы как следует прожевать этот кусочек культуры. Такой сытный и вязкий. Я осторожно вздохнула и увидела, что на мой стол больше не падает свет. Пылинки перестали кружить по спирали от ДНК, а топинг стал заметно темнее. Как нефтяные проливы. Словно на улице в один миг наступила ночь. Полная дурных дум, моя голова повернулась влево, чтобы взглянуть в окно. В одном метре от него стоял человек в зеленом дождевике и зловеще, с широкой улыбкой, смотрел на меня. Задрожав от неподдельного чувства страха, я захотела сразу же отвернуться. Но он мгновенно очутился возле стекла и, ударив ладонями, прилип к нему своими губами. Оторопев от увиденного, я грохнулась на пол вместе со стулом.

– Что здесь произошло? – подбежав ко мне через считанные секунды, испуганно спросила одна из сотрудниц.

Я ощутила сильную боль в спине и, не поднимаясь, посмотрела в окно. Там было пусто. Свет снова озарял эту часть кафе.

– Там…– выставила я указательный палец по направлению к запотевшему от губ кусочку большого стекла. – Там был человек.

Пышногрудая леди, с бейджиком на угольно-черном жакете, присела рядом со мной на корточки и стремглав покосилась туда же, куда озадаченно глядели мои стеклянные очи. Она, тщательно щурясь, с невероятным упорством, рассматривала стекло и, осевшую в пасмурной проруби, территорию за его объемистыми пределами. Казалось, ей удалось разглядеть отпечаток от уст неизвестного, но…

– Девочка моя, – обратилась сотрудница так, будто вспомнила что-то важное. – Но там никого нет и быть не могло. Вчера под этим окном вырыли котлован.

Я безмолвно оттянула свой взор от ее, полных изумления, глаз и запрокинула голову. Мне вдруг стало ужасно холодно. Я ощутила, как ледяной пот выступил на всем теле, промачивая одежду насквозь. На лбу, под мышками, на спине, животе, в паху. Мое отключенное тело продолжало собирать пыль и тонуть в ознобе, глядя на, изнуренный временем, темнеющий потолок.

– Света, принеси нашатырь! – воскликнула та же девушка, сидящая у моих ног.

Я мгновенно очнулась и опустила голову на уровень ее подбородка. Она, стоя на коленях, выжидающе смотрела в сторону бара.

– Не надо, – с трудом вымолвила я из себя и тут же попыталась встать на ноги. – Со мной все нормально.

Барышня взирала теперь на меня еще более ошарашено. Я огляделась. Вся, сидящая за своими столами, публика смотрела на меня точно так же. Молча и с открытыми ртами. Я сунула руку в карман и, отыскивая бумажник, спросила у только что подбежавшей Светланы:

– Сколько с меня?

Обе представительницы диаспоры местных работников вопросительно глянули друг на друга, в след за чем одна из них, недавно примчавшаяся с маленькой, закрытой ваткой, колбой нашатырного спирта, рванула обратно к бару.

– С вами точно все хорошо? – полюбопытствовала оставшаяся сотрудница напоследок.

– Точно.

Однако она не поверила. Да и я никудышная лгунья. Подоспевшая через пару мгновений обольстительная девушка Катерина, принесла счет и открыла его, поочередно посмотрев в томительные лица меня и своего непосредственного начальника с большой, выпирающей из жакета, грудью.

– С вас четыреста тридцать четыре рубля, – сказала официантка, остановившись на мне.

Я достала купюру номиналом пятьсот рублей и протянула ей, вызвав недовольную физиономию сразу у всех присутствующих. Она сморщила лоб и закинула бумажонку поверх короткого чека.

– У нас наличные уже полгода не принимают, – заметила со вздохом менеджер, вильнув своими объемными формами.

Я, с тюремной подавленностью, начала смотреть по просторам своего кошелька в поисках карты, которой там не было никогда. Катя с жалостью взяла меня за руку.

– Но для тебя мы сделаем исключение.

Я благодарно кивнула, поставила стул на место и подхватила рюкзак.

– Спасибо, – тихо раздалось из моих уст. – Всего доброго.

Дамы окаменели и внимательно продолжали отслеживать мои дальнейшие действия. Мне было крайне неловко. То этот странный мужик привиделся за окном, опрокинув со стула и, по меньшей мере, лишив привычной зоны комфорта; то этот расчет наличными, которые, кажется, уже не принимают нигде. А у меня завалялись. «Дура!» – укоризненно воскликнула я про себя и двинулась к выходу. Увидав у дверей мою спину, девушки зашептались. «Chillout» проснулся. Заиграла нежная, словно шелк, спокойная музыка.

– А как же сдача? – осведомилась официантка.

Остановившись в дверном проеме, я повернула голову на бок.

– Это ваши чаевые.

В ответ снова зазвучал тональный каскад перешептываний. Я толкнула вторую дверь и медленно вышла на улицу. Дождя не было, но светло-серый оттенок над головой перманентно вселял тоску. Я наклонилась назад, чтобы отряхнуть от пыли свои икроножные мышцы и заднюю часть бедра, а потом, скрупулезно расстегивая тонюсенькую, как нитка, молнию, сняла спортивную кофту и похлопала ладонью по той ее части, которая совсем недавно лежала прилипшая к полу. Оставшись в одной футболке, мне показалось, что на улице не так уж и холодно. Закончив все мероприятия по отчистке, я закинула кофточку на предплечье и заглянула за угол, где, предположительно, мне померещился человек в зеленом дождевике.

«Нет», – подумала я, увидев, что подобраться к окну, а уж тем более прислониться к его стеклу, практически невозможно. «Этого просто не может быть»…

* * *

Дверь в раздевалку, как и всегда, открывается с характерным противным хрустом. Затаив дыхание, я стою у нее, будто вольная задумка креативного архитектора, с плотно закрытыми глазками, в ожидании очередного волнительного спектакля. В каких только вариациях мне не представлялась возможная реакция моих верных подруг и просто хороших партнеров по любимой команде. Радость и недовольство, завистливые взоры и удивленные лица. Однозначной ей все равно быть не суждено. А потому было страшно. Вдвойне. Страшно, что могут политься ручьем насмешки. Страшно, ведь я была, как никогда уверена, что лиц, изрекающих такое теплое «Поздравляю» и держащих над головой плакаты и транспаранты, отражающие в красках мои чемпионские истинные амбиции, будет гораздо меньше, нежели лиц с самыми что ни на есть сомнительными эмоциями. Это конкуренция. От этого не убежать. Ни в одной возрастной категории, как бы сильно ты этого не хотела.

Наконец, собрав всю волю в кулак, я шагнула вперед и теперь одной ногой находилась на территории трансформации из повседневной одежды в спортивную форму. Раздевалка была заполнена. На первый взгляд, здесь находились все. Сидели, прижавшись спиной к кабинкам, и болтали босыми хрупкими ножками. Они заметили меня, однако продолжали безмолвствовать. Не дожидаясь, пока кто-нибудь промолвит хоть слово, я решила, выдохнув все волнения, поздороваться.

– Всем привет!

– Привет будущим чемпионам! Виват! – с поразительно откровенным сарказмом и невыносимо пискляво, пустила встречную фразу Олеся.

– Поздравляю, Лиза! – тихо и скромно, но зато предельно чувственно, добавила Настя.

Я встала посередине и сглотнула первый язвительный ком.

– Спасибо. Олесь, я просто хотела сказать…

– Ах, ты хотела! – перебила она. – Ну, давай, поведай нам, как это ты затесалась в ряды обладателей столь престижной путевки. М?!

Леся была на год старше и вдобавок гораздо раскрепощенней, что нисколько не добавляло мне навыков в этом «словесном, что называется, карате», а лишь давило на меня с адской силой, словно тяжеленный бетонный блок.

– Я хотела сказать, что ты, без сомнения, тоже достойна играть за…

– Тоже достойна?! Нет, я ослышалась?! Ты сказала: «тоже достойна?» – голос у нее становился все более агрессивным, а жесты всеохватывающими. Остальные девчонки сидели молча, а некоторые, чувствуя значительную неловкость, и вовсе опустили свои хмурые головы. – Я забила на семь мячей больше тебя, отдала больше голевых передач, в каждой игре превосходила тебя во всех компонентах, а ты просто берешь и заявляешь мне, что я «тоже достойна»?! Нет, ну ладно Яна, она явный лидер и капитан, ведущий за собой коллектив, но ты! Ты даже на общем фоне не выделяешься!

– Может, им нужен игрок более созидательный… – отвечала я с дрожью в голосе, едва сдерживая напор.

Олеся противно исказила свою, и без того кривую, гримасу.

– Созидательный?! Лаврова, ты всего один матч провела в качестве капитана и у тебя совершенно поехала крыша? Я же сказала – у меня в разы больше голевых передач, чем у всех здесь, вместе взятых!

– Олесь, может, хватит? – вступила с очень строгим тоном в разговор Даша.

Для меня это стало приятной, завораживающей все точки моего тела, неожиданностью. Только сейчас, в этой паузе, мне удалось заметить, что Яны нет в раздевалке.

– Хватит?! Что хватит?! То есть, Даш, ты тоже согласна, что Лаврова у нас куда более перспективный вариант, да?

Внезапно, в прикрытую дверь за моей спиною, бегло постучали три раза. Все перевели взгляды и с неподдельным интересом смотрели на нее, жаждая продолжения. Я развернулась. В раздевалке воцарилась полная тишина. Спустя пару мгновений, в дверь постучали повторно. Девчонки замерли и, не моргая глядели в одном направлении. Видимо, удостоверившись, что заветного «войдите» никто не произнесет, неизвестный плавно приоткрыл занавес и из темноты появился утомленный Александр Валерьевич.

– Я не помешал? – спросил он в манере, свойственной не самой доброй его стороне. – Чего это все замолчали?

«Похоже, что он все слышал», – подумала я и опустила голову ниже. Исподлобья мне было видать, что остальные барышни проделали то же самое.

– На тренировку выходим! – продолжал более сурово наставник. – Лиза и Олеся идут со мной. Остальные в зал.

Увидев, что все по-прежнему не двигаются со своих мест, будто намагниченные иголки, пристыв к аноду, Валерич рассвирепел.

– Чего сидим?! Марш, говорю, на площадку!

Заметались. Шумно. Я с тревогой поднимала свой постыдный пугливый взор, в надежде, что Александр Валерьевич уже ушел, но тщетно. Взгляд наставника, точно бортпроводница на выходе из вагона, поймал меня за руку и настойчиво попросил предъявить билет, которого я не брала.

– За мной, Лаврова, – произнес он вполголоса и сразу же двинулся к выходу.

Я растерялась. В панике, мне никак не удавалось найти свободной кабинки, чтобы оставить там сумку и пуститься вслед за наставником. Только когда почти все девчонки уже покинули раздевалку, долго копошившаяся, в своих вещах, Настя медленно подошла ко мне, красочно улыбаясь, забрала рюкзак и молча указала своими крохотными зрачками на выход. Я глянула в ее озорные глазки грустно и отстраненно, а она, в свою очередь, топнув одной ногой и вытянув губы в струну, сделала повторное указание. «Мне и в первый раз было предельно ясно, чего ты от меня хочешь», – не решилась сказать я ей вслух и, устало выдохнув, бросилась вдогонку за тренером.

Вышла из раздевалки. Прикрыла дверь. Весь этаж был как на ладони. Рядом лишь длинная лестница, и, слабо доносящееся с ее верховины, эхо девичьих криков. Не раздумывая подолгу, я поскакала вверх по ступенькам, предполагая, что недовольный наставник ушел к себе в кабинет. За лестницей меня ждал вытянутый, постепенно темнеющий, коридор. Я шла по нему подавленная, разбитая, косилась на, неравномерно размазанную по стенам, свежую краску цвета хаки и горестно размышляла о том, что радостью тут и не пахнет. Мама всегда говорила, что у любой медали есть две стороны. А я и не понимала, о чем она, казалось, так нелепо твердит. «Теперь, похоже, что понимаю», – подвела я черту, остановившись в шаге от, распахнутой настежь, двери того самого, забитого под отказ кубками и грамотами, кабинета.

– Заходи, Лиза, – очевидно увидав мою тень, упавшую на свет, исходящий из тренерской, произнес Валерич немного громче обыденного своего тона.

Я вздрогнула, но медлить не стала. Ноги выполнили пару несложных движений, и моему взору открылась картина преуспевающего мафиози и его протеже. Наставник вальяжно расположился в своем кожаном кресле, а Олеся стояла напротив, оценивая меня отвратным пристальным взглядом. Я зашла внутрь и поравнялась с ней, после чего Валерич демонстративно облокотился на стол, издавая при этом какие-то странные звуки, и возмущенно начал взирать, сначала на меня, а затем на моего оппонента.

– Ну и что у вас стряслось, девочки? Шкуру неубитого медведя решили публичным образом поделить?

В ответ раздается стопорное безмолвие. Я лишь пожимаю плечами.

– Вы поймите, – добавлял он с открытой жалостью. – Олесь, ты в частности. Стремление ведь порождает готовность к огромным трудностям. Нужно быть сильными, девки, и каждый день доказывать это! Огонь в одном сердце может разжечь пожар гигантских масштабов! Но если этот огонь погаснет, зажечь его снова будет чрезвычайно трудно.

Повесив голову, Олеся подхватила со стола ручку.

– У меня больше не будет такой возможности, – тихо сказала она.

– С чего ты взяла?

– С того, что такие шансы выпадают раз в жизни. И я во всем превосходила Лаврову. Почему выбрали ее?

Валерич посмотрел на меня, прикусил губу и забрал свою ручку обратно, оставив моего ненавистника с застывшим яростным взором.

– Я не знаю, Лесь. Это целиком и полностью их решение. Я здесь никакого участия не принимал, – оправдывался наставник, нервно постукивая о столешницу инструментом для написания. – И потому считаю, что тебе просто нужно порадоваться за свою подругу и, ни в коем случае, не унывать. А впереди, с твоими – то амбициями, у тебя самая, что ни на есть, чемпионская карьера. Я тебе обещаю.

– Ага, конечно. Пусть родители за нее радуются. Лаврова молодец! Лаврова лучше всех! Лаврову ждет успех! – с тошнотой в заряженном воздухе, прорычала, сквозь зубы, Олеся и, решительно развернувшись, в истерическом темпе покинула расположение кабинета, хлопнув дверью, что было мочи.

Мы с Валеричем рефлекторно зажмурились.

– Она успокоится, – тягостно проронил он.

Я глубоко вздохнула.

– Надеюсь.

* * *

Через десять минут зал был переполнен юными гандболистками. И по иронии казалось, что кислорода здесь стало гораздо меньше. Дышать труднее. Двигаться в разы тяжелее. Мои ноги будто прикованы к громоздким свинцовым гирям и я, словно каторжник, волочила их друг за другом. В прогулочном дворике. В полосатой бесформенной робе.

Интуиция или шестое чувство, не знаю, но что-то неустанно подсказывало мне о приближающейся опасности. А может все куда проще? И это не более чем причинно-следственная тривиальная связь? А что? Я – она. Вполне логично. Но от этого разве легче? Вот именно.

– Делимся по шесть человек! – громко, во всеуслышание, разбил загустевшую тишину наставник. – Сегодня будет игровая тренировка!

Я стояла в углу и делала вид, что тушу дымящийся вонючий бычок. Дергаться и проявлять инициативу, в данную минуту, мне хотелось меньше всего на свете. Выражение «набрать в рот воды», как нельзя лучше, подходило для этого случая. Вот я и молчу, заняв удобную статическую позицию. «Кто-нибудь, заберите меня», – молила всеми фибрами своей нано-души маленькая девочка Лиза, а сама глазами продолжала всюду искать следы лучшей подруги. Но ее нигде не было. Меня охватила паника. Паника парашютиста, у которого отвалились стропы.

– Лиза, пойдем! Мы первые играем. Чего ты замерзла? – обратилась ко мне Марина, которая, видимо, нынче является моим непосредственным игровым партнером.

Голова моя превращалась в глобус. Теперь еще и воду придется выплевывать.

– Лиза? Аууу?

– Да, да, Марин, – закивала я, повернувшись и неохотно взглянув на нее. – Я…иду…у…иду.

– С тобой все нормально?

– Вроде бы, – промямлила я, всецело ощущая себя тем самым географическим атрибутом, который изо всех сил крутят непослушные ученики во время урока.

Она посмотрела на меня с подозрением, но это было уже чересчур. Я взяла себя в руки и проследовала за ней на площадку, где все уже рассредоточились по позициям и теперь пристально наблюдали за тем, как я, озираясь по сторонам, старательно ищу себе место на этом поле. Мои ноги застыли. Кажется, здесь.

Раздался пронзительный свист из дешевого пластмассового предмета, застрявшего между губ покрасневшего, словно рак, Александра Валерьевича. Он положил начало, на первый взгляд, рядовой игре. Тренировочной. Легкой. Не скованной. Такие противостояния со стороны не выделяются ничем сверхъестественным. Но моими глазами и глазами Олеси все виделось совершенно иначе. Каждое мелкое единоборство сопровождалось скрытыми вспышками ярости. Каждый спорный мяч – оглушительными дебатами. Все это больше походило на, натянутую до предела, тонкую нить. Любое неловкое действие запросто оборвет ее.

Мяч у нас. Мы в позиционной атаке. Передаем поочередно его друг другу, в поисках наиболее выгодной точки для совершения голевого броска. Я замахиваюсь. Отдаю снаряд под себя. Ира подхватывает его и устремляется в угол. Там все перекрыто. Осознав, что бросить снова не получается, она передает мяч Марине, а та, в свою очередь, каким-то чудом вклинивается между защитницами, но ее тут же крепко обнимают со всех сторон и полностью обездвиживают. Звучит свисток. Это семиметровый.

– Лиза, держи, у тебя получится, – протягивает мне мяч, заработавшая право на этот бросок, партнёрша.

Я в полном недоумении.

– Эм…

–Давай, Лиза, ты сможешь!

– Я? Я… Хорошо, – так и не приходя в себя, лепетала я, с трудом шевеля своими губами.

Беру снаряд в правую руку и поднимаю его на уровень того же плеча. Сжимаю изо всех сил. Он так и направил предательски соскользнуть с моих мокрых, от пота, ладошек. В эту секунду, время для меня как будто остановилось. Я слышала, как не спеша бьётся моё сердце, сотрясая весь зал. Как каждая, просочившаяся сквозь поры, капля пота падала со лба вниз и с грохотом разбивалась о покрытие под моими ногами. Я делаю длинный замах. Все смотрят на меня, и лишь голкипер не сводит с мяча свой внимательный, полный концентрации, взор. Сейчас. Нет. Ещё пару мгновений. Ложный. Ведётся. Время начинает бежать. Я зажмуриваюсь и бросаю с отскоком. Вратарь отражает, но снаряд медленно скачет обратно. Я делаю движение к нему навстречу и…получаю сокрушительный удар в голову, после чего падаю на паркет без сознания.

– Лиза! Лиза! Очнись! Лиза! – кричала Настя, ухватившись за меня, на границе истерики и сумасшествия. Но я уже не возвращалась. Тогда она повернулась к Олесе. – Ты! Ты! Зачем ты это сделала?! Ты ведь нарочно её ударила, да?

Настя срывала голос, однако нарушительница нисколько не выражала своего сожаления. В зал вбежал Алексей Борисович. Все смешалось, словно в аду у Данте¹⁰и голоса стали неразличимыми. Но среди сутолоки и нескончаемого ужаса был отчётливо слышен неумолимый крик – лишь одно слово: «Лиза…»

* * *

Темно. Голоса. Вокруг были лишь голоса.

– Ещё одну дай. Ещё одну, Свет, я попросил тебя.

– Сейчас. Это мои перчатки.

Белый свет. Его слабая струйка. Я ничего не чувствовала. Все, окружающее меня, пространство, было затихшим и непроглядным. Лишь два преспокойных голоса.

– Вот кровь. Смотри, где я показываю.

Кое-как, постоянно зажмуриваясь и вновь открывая глаза, я смогла разглядеть головы врачей в колпаках и масках. Наполнив воздухом грудь, я попыталась хоть что-то сказать.

– Что… что здесь происходит?

– Тише, – шикнул один из них в круглых, сдвинутых на нос, очках. – Вам нельзя волноваться. Закройте глаза.

Мне стало не по себе.