– Тяжелые они, Лиза, блин! Успокойся.

Я кивнула, представляя, как старая женщина тяжело вздыхает на скамейке у магазина, а потом к ней героически подлетает пионер-внучка и забирает полные пакеты месячной нормы продуктов. Бабушка родилась при Сталине. Поколение доверху забитого холодильника и погреба в жилом доме.

Пробежка закончилась. Далее мы выполнили растяжку, передачи в движении, поделали броски с места, с другого места, затем несколько игровых упражнений, на которых всю команду буквально накрыло волной позитива. Все смеялись, а я с превеликим удовольствием наблюдала за этими приятными коррективами в настроении клуба. И все бы ничего, да только сзади неожиданно кто-то подкрался и закричал прямо в ухо:

– Лаврова, берегись!

Я в ужасе отпрыгнула в сторону. Яна стояла рядом и разрывалась от хохота.

– Лиза, черт возьми, с каких это пор ты такая пугливая? – обратилась она, прикрывая искренний смех ладонью.

Я наклонилась вперед и тяжело выдохнула.

– Ты сумасшедшая.

– Ничего подобного! – возмутилась она. – Просто настроение хорошее. Кстати, сейчас уже играть будем. Валерич нас поделил. Я к нему подходила – мы в одной команде.

«Классно», – подумала я. «Надеюсь, запас подобных шуток себя исчерпал».

Звучит свисток. Все послушно собираются в одну линию в середине площадки. Наставник становится перед нами и негромко – вполголоса зачитывает составы на грядущую двусторонку. Под самый занавес прозвучали и наши с Яной фамилии. Все девчонки судорожно заохали.

– Каждое противостояние до пяти забитых мячей, – бурно завершал свою речь Валерич. – Ладно. Быстрей начнем – подольше поиграем. Поехали!

Получилось три команды. Наш супер дуэт первую игру проводил на лавке, оценивая результативные действия двух других противоборствующих коллективов, хихикая над каждым корявым пасом и утопая в овациях при виде красиво разыгранных комбинаций. Свист. Сарказм. Залихватские выкрики, типа: Огонь! Красава! А также гласное УХ! В порыве ультрас, я невольно заметила краем глаза, как моя лучшая подруга периодически массирует свое больное колено. Болит, наверное. Не знаю почему, но я приняла решение не подавать виду и вести себя самым обычным образом.

– Зачем ты дала повязку именно мне? – спросила я, не отвлекаясь от просмотра игры. – Ты же видела, что Олеся взяла на себя обязательства?

Яна чихнула.

– Будь здорова! – поддержали ее Даша с Мариной, сидящие по соседству.

Сказав в ладони жеваное «Спасибо», она развернулась ко мне.

– Олеся слишком высокомерна. И больше настроена на личный успех, чем на общий.

Это правда. Яна отлично понимала отведенную капитану роль.

– Капитан, ведь, Лиз, это не тот, кто сильнее, а тот, кто нужнее. Человек, к которому прислушиваются, за которым пойдет команда. Сколько у тебя синяков?

– Ни одного, – отвечала я, недоумевая.

– А почему?

– Эм…

– А потому, что ты видела лишь спины своих сестер. Они ведь тебе как семья, – обвела она взором всю игровую площадку. – А в семье принято защищать близких. И они это сделали.

По коже без остановки забегали крохотные мурашки. Как дороги и проницательны для меня, порой, оказывались слова. Ее слова. Врожденный альтруизм – святая ниша для человека. И моя подруга казалась бесценной. Той, кто никогда не предаст, не обманет и не выставит в худшем свете. Живущей ради всех. Всех без исключения.

Внезапно тренер, по совместительству подрабатывающий в данный момент судьей, не дожидаясь окончания матча, медленно положил свисток в боковой карман своей олимпийки, окрашенной в цвета сборной России, и направил свой широкий, но в то же время интригующий, шаг в нашу сторону. Мы с Яной естественным образом насторожились, в небывалом доселе темпе поразмыслив над тем, к чему может быть приурочен этот визит. Но ни одной приличной гипотезы в голову не пришло. А меж тем наставник неминуемо сближался с нами и, в конце концов, подошел с каким-то, как мне показалось, устрашающим видом. Мерно он положил руку мне на плечо, отчего я, бьюсь об заклад, проглотила бы от волнения камень.

– Лаврова, Чижикова, пойдемте со мной, – проговорил Валерич спонтанно, подмигнув каждой из нас по очереди. Мы неловко агакнули, посмотрели вопросительно друг на друга и проследовали за ним. Он шел по темному, слабоосвещенному коридору, покинув зал не со стороны раздевалок, а с другой. Не знакомой ни мне, ни Яне. Такое ощущение, что нас отправили в форт-боярд. Понастроят же. «И куда мы вообще идем?» – уныло размышляла я про себя, пока запиналась обо что-то мелкое, звонкое, металлическое. Будто услышав мои молитвы, тренер тут же остановился и вставил ключ в замочную скважину. Зря только растерялась.

Внутри его переполняли, завоеванные в разные времена, кубки и грамоты, грамоты, грамоты. А также десятки медалей некоторых спортсменов. Якобы выдающихся. Но я их не знаю. Александр Валерьевич довольно грациозно обогнул, стоящий у стены, черный как ночь, стол и уселся напротив. Мы же напоминали оплошавших школьниц в кабинете директора. Вероятно, ему это льстило и он, прижав пальцы один к одному и сложив на них подбородок, принял строжайший вид.

– У каждого из нас, рано или поздно, в жизни случается что-то такое,…что переворачивает все с ног на голову. Чаще всего это происходит именно тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. Когда мы меньше всего к этому готовы…Вот, что становится предопределяющим. Вот, что проверяет нас на прочность. Понимаете, о чем я?

Из вышесказанного, должно быть, я усвоила лишь последнее предложение. Непостижимое бравое красноречие ввело меня в ступор. Этим словам, пожалуй, недоставало грустной мелодии. Валерич, со своим торчащим из расстегнутой олимпийки пучком темных витых волос, на Аль Пачино из «Каждого воскресенья», конечно, не походил, но завораживал нас с Яной в действительности. И это немного пугало. Или много. Я перевела взгляд на искаженное отражение головы наставника в одном из трофеев и подумала, что настало время ответа. Подруга вновь ущипнула за поясницу, взывая меня, вероятно, к безмолвному псевдо консилиуму. Посмотрев друг другу в глаза, и поиграв бровками, мы произнесли наше мнение более чем синхронно.

– Не совсем, Александр Валерьевич.

Он тоскливо скривился и начал шарить среди тетрадей, лежащих у него на столе. Вытащив самую тонкую, Валерич открыл ее в месте, где не было ни одной записи. Нахмурился. Наслюнявил пальцы. Перелистнул. Снова пусто.

– Месяц назад, – ударился он в разъяснения, созерцая чистую клетку. – Порог этого самого кабинета переступил один очень влиятельный человек. В мире спорта он значится как менеджер по подбору игроков.

Я проворачивала в мыслях события позавчерашней игры и искала там образ мужчины в строгом костюме. Уже тогда мне показалось странным его присутствие. Наставник продолжал говорить.

– Он путешествует по стране в поисках талантливых молодых девчонок, у которых при должном отношении и амбициях может появиться возможность заявить о себе на мировом уровне. Но для этого предстоит приложить нечеловеческие усилия. Терпеть, но, стиснув зубы, идти к своей цели.

Его речь становилась эмоциональной. В моем сознании появлялись догадки. Но я не решалась. Не могла…просто не могла поверить во все это. Взирая на Яну, смущенную, краснолицую, я искренне удивлялась. Такой мне ее видеть ни разу не доводилось.

– Вы хотите сказать…– неуверенно взболтнула моя подруга, вытянув руку перед собой и указывая, тем самым, на незаполненную тетрадь.

– Что, Чижикова?

Яна замялась. Я попыталась прийти к ней на помощь и наконец, изложить догадки.

– Нас куда-то берут?

Валерич улыбнулся на одну сторону и еще раз перелистнул. Теперь его взору, да и нашему тоже, предстали какие-то записи.

– Он на протяжении месяца следил за вашей игрой, – будто бы прочитал наставник в своей тетради. – Видел ваши яркие победы на региональном отборе. И сделал у себя в записной книжке кое-какие пометки. Показать?

Я онемела.

– Конечно, – радостно выдавила подруга, щипая за поясницу.

Валерич развернул тетрадь в нашу сторону и подвинул на край стола. Мы подошли ближе. Склонили головы. Мелким прописным почерком было ясно написано: «7 и 12 без рассмотрения. Чем быстрее, тем лучше. Вопросы по поводу проживания улажены как вы и просили. Жду звонка. Александр»

– Что это значит? – спросила Яна, задыхаясь от неугомонных волнений.

Наставник перевел взгляд на меня, видимо, в надежде, что я догадалась о скрытом смысле послания. Однако, довольно-таки опрометчиво. Башка не варила у нас у обеих. Увидев, что наши уста не размыкаются даже на миллиметр, он облокотился на спинку стула и, кажется, пригорюнился.

– Ну, во-первых, – достал он конверт из-под календарика. – Он зачем-то отправил мне эту тетрадь с почтового отделения в соседнем районе. Видимо, он человек великого романтизма, и сообщения в твиттере, вотс апе и смс ему чужды. Ну а во-вторых, – положил Валерич тетрадь на стопку и, демонстрируя свой оскал, пристально всматривался в наши глаза. – Ну, вы чего, девки?! Это ведь ваши! Ваши номера!

Ущипните меня.

– И ты, – качнул головой наставник в район моего живота. – И ты, – проделал он схожий трюк с Яной. – Теперь едете…

– В другой город? – порозовев, перебила моя подруга.

Наставник выпучил оба глаза, взглянув на нее с долей сомнения.

– Чижикова, ты своего тренера в могилу хочешь свести? Конечно, вы едете в другой город!

– Из какого он клуба, – спросила я с дрожью в голосе. – Этот…как его там…

– Менеджер?

– Точно.

Валерич снова заулыбался.

– Этот клуб – один из составляющих фундамента нашей сборной. Серебряные призеры Российской Суперлиги в минувшем сезоне. Этот клуб – «Лада».

* * *

Мы бежали домой сломя голову. Внутри каждой из нас разрывался маленький динамит с неописуемой будоражащей эйфорией. Эндорфины выскакивали наружу в виде глупой улыбки, мысли были сконфужены, ноги, как следствие, заплетались, а еще ведь промелькивало волнение. Необъятное, недюжинное оно заставляло сердце выпрыгивать из груди. В эту минуту я, наконец, поняла, где зародился плод последнего конфликта между родителями, и мне хотелось, как можно скорее попасть домой. Не слыша никого и ничего, полностью затуманив сознание, я с горечью прокручивала моменты последних изречений наставника.

– Квартиру вам предоставит клуб, – произносил он так, словно вынужден был оправдываться. – Вы будете жить в ней втроем. Из взрослых на переезд в Тольятти у меня существовал только один вариант. И я очень боялся этот шанс упустить, потому что без родителей – в интернат, мне вас отправлять совсем не хотелось. Поэтому два дня назад, Лиза, я разговаривал с твоей матерью. Она замечательный и решительный человек. Вы едете с ней.

«…два дня назад, Лиза, я разговаривал с твоей матерью, твоей матерью, твоей матерью…» – крутилось безостановочно в моей голове.

Яну, в свою очередь, также ждал непростой, драматичный шаг – ей предстояло проститься, возможно, даже, как это ни пафосно, цинично и, к сожалению, столь же прискорбно, навсегда со своей единственной престарелой сожительницей – родной бабушкой. Можно только представить себе всю натянутость этого горького расставания. Ведь больше у Яны не было никого.

Домчав до перекрестка, которому отвелась роль нашего с ней разлучника, мы не сказали друг другу ни единого слова. Лишь трогательный перегляд на прощание. Но мысли были у каждого о своем. О личном.

Я шла домой сконцентрировано, пересекая детские площадки, обводя песочницы и качели, минуя малые и большие дворы один за другим. Со мной любезно здоровались бабушки, сидящие у подъездов. На этом жилом массиве меня знает каждый пенсионер. Пожилые люди, как известно, довольно часто общаются между собой, и каждый хвалит своего внука. Или внучку. Ну, это и так понятно. Однако на их теплое: «Здравствуй, Лизонька», я нынче отвечала полным затишьем, лишь слабо кивая в сторону широко улыбнувшегося старика или старушенции. А потом снова смотрела вперед и шла дальше.

Спустя считанные минуты, я добралась до входной двери. Вставила ключ. Один оборот. Теперь надавить. Еще один оборот. Открыто. Захожу внутрь, запираю дверь за собою и, не мудрствуя лукаво, словно пущенная Робин Гудом стрела, влетаю в мамину спальню.

Она сидит на краю постели, не заправленной, перекошенной, накинув на себя лишь голубой махровый халат. Я решаю начать диалог с порога.

– Отец не хотел, чтобы мы уезжали, да?

В воздухе повисла неловкая пауза. Мама настороженно повернулась.

– Подойди, доча, – обратилась она виновато.

Невооруженным глазом можно было заметить, что она вот-вот прослезится. Опять. Я хотела ей закричать: «Прекрати!», но вместо этого подошла с опущенной головою и присела на голые, должно быть, ледяные колени унывающей женщины. Она без особых раздумий заключила меня в распростертые ласковые объятия, прильнув своими губами к моему уху.

– Я всегда говорила, что буду бороться за твои мечты, – сказала матушка жарким шепотом. – Чтобы отец не планировал твою жизнь от и до. У тебя есть шанс – нужно его использовать.

Я сжалась.

– Он просто любит нас и поэтому не хотел отпускать.

– Возможно, – отпрянув назад и стряхнув слезу со своей щеки, мама согласилась со мною. – Нет, в смысле, что любит то – это точно. Но знаешь, Лиза, когда мы были юными, мы грезили о полетах в космос, о создании музыкальной группы с романтичным названием,…а в итоге… в итоге мы вырастали и выбирали совсем иные пути. Бухгалтера, инженеры, филологи. Нужные обществу профессии, так сказать, – пожала она плечами и скорчила лицо безнадеги. – Кто-то даже собирался издать роман и сколотить на его популярности, а затем и экранизации, целое состояние. Но лишь крохотная часть осуществляла свои мечты. На это влияло множество факторов: возможности, истинное желание, мнение родителей…

– Мам!

– Нет, серьезно. Пойми, я очень хочу тебе помочь. А отец твой – прагматик. Нестандартные жизненные маршруты – точно не его страсть. Он только и делает, что твердит раз за разом: «Порядок должен соблюдаться во всем! Порядок в действиях, порядок в делах, порядок в голове, в конце то концов!» Понимаешь? И подход у него, соответственно, весьма и весьма скептический к твоему желанию стать великой спортсменкой.

Не помню, чтобы в словах мамы я когда-либо видела столько гнева по отношению к своему отцу. Я немного поерзала, спрыгнула и прошла в другой конец комнаты, после чего спросила:

– Вы будете разводиться, да?

Она переменилась в лице.

– Эм…

– Да или нет, мам?

С ее уст медленно пропадали губы. Глаза наливались водой и становились хрустальными. Мне стало тошно, постыдно за давление с моей стороны и я бросилась к ней, чтобы обнять, успокоить, утешить. Но поздно. Она взахлеб зарыдала, скрыв голову под, уже промокшим насквозь, халатом.

– Я не знаю, Лиз, – громко вырывалось оттуда.

Меня охватила паника. Я поняла, что необходимо выравнивать ситуацию, но боялась потянуть не за тот рычаг. Грустно. Противно. Совестно. Тут как бы самой не заплакать. Внезапно мама вырывается из объятий и падает на кровать, сворачиваясь в клубочек. Я ложусь рядом и прижимаюсь губами к влажной ворсистой ткани, предположительно в области ее уха.

– А представь, – произнесла я с живым позитивом. – Если я возьму и утру всем нос? Выиграю золотую медаль, и такая подойду к камере, которая вещает на всю страну, покажу язык и скажу: «Это ему, мам!» Круто?

Она убрала халат со своего отстрадавшегося лица, вытирая им сопли, и гласно расхохоталась, хрюкая как поросенок.

– Очень, – сказала она, не переставая хихикать. – Я думаю, ему будет поделом.

– Я тоже.

Мы смотрели друг на друга любящими глазами.

– Ты моя умница, – прозвучал ее сладкий шепот, а пальцы нежно коснулись моих бровей, поднимаясь выше и раздвигая, словно кулисы, упавшую челку. – Александр Валерьевич сказал тебе, когда, ориентировочно, выезжаем?

– В конце месяца. Он решил, что этого будет достаточно, чтобы мы успели собраться и попрощаться с родными и близкими. Ну, разумеется, на какое-то время. А я даже успею сыграть, перенесенную на следующие выходные, игру.

– Ну и здорово.

Мы искренне улыбались. В комнате стало заметно тише. Мама, кажется, окончательно прекратила перманентное швырканье и слезопускание. Быть может, пару раз еще жмакнула, в свой голубой домашний прикид, но на этом посторонние звуки уж точно себя изжили. Я молча наблюдала, как светлеет и высыхает ее лицо. Мне было отрадно, что удалось найти способ развеселить, поддержать, а самое главное – вернуть такое желаемое любвеобильное настроение. Мама снова прикусила губу. Однако, в этот раз, уж точно от удовольствия. Я в этом была уверена, как никогда.

* * *

Над рельсами красуется надпись: «Сибирская». Видимо, я в метро. Ступни, в неказистых черных балетках, разглаживают совсем свежую наклейку лимонного цвета с изображением стрелок. Здесь, по задумке, открываются двери вновь прибывшего вагона поезда. На мне пальто из молочного шоколада. Оттенок приятный, но вижу его впервые. И эта обувь…В левой руке чувствую телефон. Поднимаю его к груди. Какой-то жутко тяжелый. Большой палец прикладываю к центральной, единственной кнопке. Блокировка снята с помощью отпечатка. Так… «вам пришло сообщение». Sms что ли? Ни фига не видно. У меня что, дальнозоркость? Мэссэдж от…

Кто-то хлопнул ладонью мне по плечу. Я обернулась.

– Девушка, простите, вежливо раскланялся передо мной незнакомый парень. Длинные прямые черные волосы и выразительные голубые глаза. Пухлые губы и родинка на щеке. Одет по-простому: легкая куртка, потертые джинсы и кеды. – У вас, кажется, что-то выпало из кармана, – обратился он с нарочитым изяществом.

Я бросаю взгляд на пол и обнаруживаю маленькую алую розу, брошенную между балетками. В мгновение, оценив по достоинству оригинальный способ знакомства, возвращаю взор в исходное положение. Парень исчез. Куда он делся? Мои зубы напористо застучали от неожиданного мороза по коже. Станция будто превратилась в коварный бункер для заморозки. Я взяла себя в руки в буквальном смысле и панически заметалась глазами по всей платформе. Кроме меня, здесь, наверное, человек пятнадцать, но их поведение в высшей степени носило дежурный характер. Так ведут себя все и всегда, ожидая прибытия поезда. Напевают от скуки мелодичные попсовые треки, лазают в телефонах, приплясывают, нервно посматривают в сторону электронного таймера и вздыхают. Воспитанного юноши как небывало. Из рупора громко, но совершенно невнятно, доносится женская речь. Я снова озираюсь по сторонам. Тоннель постепенно стал наливаться яркой снежной лавиной, освещая каждую железяку, блеклые стены и рельсы. «Очевидно, объявляла о прибытии поезда», – мотнула я в голове причинно-следственную цепочку и вновь уместила обе ноги на желтой наклейке. «Сибирская» – замерцало в камне перед моим волнительным взором. Сердце застучало быстрее.

– Хей! – звучит знакомый голос из-за спины.

Я разворачиваюсь и вижу его. С улыбкой и снова тонущего в поклонах.

– Кто ты такой?! – захрипела я, надрывая связки.

Он улыбнулся еще сильнее.

– Люди лгут и убивают, разоряют и заставляют страдать. Прячутся, чтобы не принимать участия. Трусы! Так кто же твой главный враг на пути к идиллии?