К полудню гора из булыжников в конце цепи стала высотой в два человеческих роста, но по ощущениям они продвинулись не далее как метра на три вперёд. Более того, камни как назло становились тяжелее и больше. И тогда Матвей стал замечать в глазах остальных безнадёжность, тесно соседствующую с жуткой усталостью. Подобный взгляд вскоре проявился почти у всех, кроме отца Эльзы.

Часам к пяти, когда Матвей перестал чувствовать собственные руки, он всё же позволил себе сделать небольшую передышку и вышел из тоннеля. Пробывшие долгое время в темноте глаза некоторое время привыкали к яркому солнечному свету, а горячий пот мгновенно остыл под ветрами арктического воздуха.

Он отошёл несколько метров от штольни и заметил небольшой стенд, покрытый грязью, пылью и птичьим помётом. Присмотревшись, ему удалось прочитать, что эта шахта была законсервирована ещё в 1998 году.

Матвей заметил Лейгура, занимавшегося укреплением шахты. Он оголился до пояса, обнажив свою волосатую грудь и спину, исписанную татуировками так, что со стороны это выглядело как ещё одна рубаха. Собиратель лишь различил несколько грубых узоров с острыми углами, скандинавские руны, но остального совершенно не понял.

– Матвей?

Эрик незаметно подошёл к нему и поджал губы в приветствии.

Матвей ответил на приветствие кивком, но промолчал.

Эрик сел рядом, опёрся о стенд, а затем устало проговорил:

– Отправил радиосообщение в Лонгйир, предупредил, чтобы сегодня не ждали. – Он сложил руки на груди. – Да и завтра, наверное, тоже. Ребятам нужно будет отдохнуть от сегодняшнего, набраться сил.

О происходящем ярл говорил так, словно нечто нарушило привычную ему будничную рутину, навалив лишних хлопот. Он не воспринимал это как трагедию, и голос его был спокойным, граничащим с безразличием, отчего на душе у Матвея загорелся огонёк негодования.

– Вы же общались с Машей, верно? – Матвей взглянул ярлу в глаза.

Прозвучавший вопрос на мгновение поставил Эрика в тупик.

– Разумеется, мне довелось немного с ней побеседовать, – ответил он со сдержанной ухмылкой, – умная и крайне талантливая женщина. Она биолог, верно? Я познакомил её с нашими учёными.

– А вы смогли бы поверить, узнав, что такая с виду хрупкая женщина, как она, смогла выживать на протяжении четырёх месяцев в захваченной мерзляками Москве? Всё это время находясь у них под носом?

Эрик издал задумчивое хмыканье.

– Это правда? – спросил он наконец.

Матвей встал и услышал, как хрустнули усталые колени.

– Вы напоминаете меня полгода назад, когда её отец пришёл к нам на станцию и втянул меня в эту спасательную операцию. До самого конца я был уверен – его дочь мертва, и мы идём за трупом, но как только я увидел её… – Матвей замолчал, не в состоянии подобрать слов. – Я лишь хочу сказать, что между нами и Машей были тысячи километров пути, а здесь… – он указал на холм с рудником, – и полсотни метров не будет. Поэтому сделайте милость, ярл Эрик, и хоть немного уверуйте в то, что детишки ещё живы.

Матвей развернулся и воротился обратно в штольню, почувствовав новый прилив сил.

Порой ему казалось, будто время – это живое существо, некая неосязаемая субстанция, со своим коварным нравом и характером. В плохие дни оно тянется издевательски медленно, и каждая минута кажется часом. Время словно упивалось муками ожидания, но когда видело, что день человека выдался хорошим, ускоряло свои тайные механизмы, заставляя пролетать его так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь.

В шахте Пирамиды время решило переменить стратегию, и один из трудных для сотни человек дней заставило пролететь в мгновение ока, и Матвей был тому свидетелем, когда проверил часы на ваттбраслете:

– Без десяти десять, – прошептал он в затихающие удары булыжников в тёмном тоннеле.

Обозначенное Эриком время подходило к концу.

Лишённые сил и почерневшие от угольной пыли люди один за другим выходили из шахты, укладывались на землю и переводили дыхание, и лишь один обезумевший отец, забыв про усталость, растаскивал камни. Но когда в порыве безумного отчаяния он огляделся и увидел рядом с собой заметно поредевшую толпу, то выскочил наружу и, увидев изнеможённых товарищей, принялся кричать на них, хватать за руки и тащить за собой обратно в тоннели. Его крики на чужом для Матвея языке звучали пронзительно, разрывая антарктическую тишь, и не нуждались в переводе.

Вмешался Эрик. Он подошёл к обезумевшему Отто, крепко стиснул его плечи и стал говорить с ним. Тот не слушал, вырвался и бросился обратно в шахту, но по приказу ярла его остановили несколько мужчин, крепко обхватив за грудь.

От вырвавшегося у Отто крика отчаяния у Матвея кровь застыла в жилах.

Всё было кончено.

Люди стали возвращаться в посёлок, угрюмо опустив головы. Некоторые бросали последние взгляды на штольню, будто из её темноты вот-вот появятся трое детишек, измазанные в грязи и пыли. Другие, напротив, шли быстро, словно желая поскорее убраться от проклятой шахты.

Стоявший рядом Лейгур выдохнул.

– Ну что, пойдём? Мы сделали всё, что смогли.

Матвей молчал и всё глядел на холм. Вот ведь странно, он совсем не знал этих детей, но не хотел сдаваться.

– Может, надо ещё немного разгрести? Может…

– Матвей, будь они живы, то хотя бы откликнулись. Да и на счёт кислорода Эрик прав.

«Боже, ну как же так? – звучало в голове отчаяние».

– Ты иди, я догоню.

– Матвей…

– Ступай, я догоню.

Он ощутил как большая рука коснулась его плеча и ободряюще хлопнула, а потом послышался шорох удаляющихся шагов.

Склеп, вот что теперь напоминал ему этот холм. Громадный склеп, для трёх несчастных детишек.

С этим возникшим образом пришло и окончательное признание – они мертвы. Нильс, Аксель и Эльза, убитые свалившимися на них камнями или задохнувшимися от нехватки кислорода – не важно. Они мертвы.

Нечто зашевелилось в груди Матвея, стало не по себе. Он почувствовал, как внутри него разворачивается борьба надежды и отчаяния, и первая нещадно проигрывала.

Но вдруг в небе промелькнуло белое пятно. Матвей задрал голову, прикрыл глаза от яркого солнца и увидел свою загадочную знакомую, ту самую сову, посещающую его каждое утро.

Птица спланировала на штольню, вцепилась когтями в одну из верхних балок над входом, спрятала морду под правым крылом и принялась вычищать перья. Затем что-то отвлекло её и массивная голова повернулась в сторону запада. И вот она посмотрела прямо на него, и на мгновение Матвею почудилось будто в этих жёлтых глазах с чёрными бусинками он разглядел осуждение.

Он повернулся и захотел позвать Лейгура, но исландец был теперь уже далеко, а спугнуть сову криком ему не хотелось.

– Чего же ты хочешь от меня? – прошептал Матвей, не отрывая взгляда от птицы. Она напомнила ему мудрого стража из детских сказок, охраняющая проход в древнюю обитель.

Матвей отважился сделать шаг вперёд, сова не дрогнула. Он ускорился, а затем и вовсе побежал, пока его таинственный преследовательница вдруг не расправила широкие крылья с чёрными полосками и не взмыла ввысь. Матвею только и оставалось наблюдать, как птица скрылась за холмом, оставив после себя витать в воздухе один только пух.

И вдруг из пыльной темноты шахты раздался одинокий и хриплый кашель. Матвей вздрогнул, всё тело окатило ледяным потом, а язык на мгновение отнялся. Как только немота отпустила тело, он бросился ко входу, в три широких шага преодолел расчищенную за день территорию и приложился ухом к холодному камню.

Детский кашель вновь заставил его вздрогнуть, и на крохотный миг он почувствовал растерянность, пытаясь понять, как лучше всего поступить. Но долго он не думал, руки сами схватили булыжник и сдвинули с места, затем второй, третий…

– Эй! Держитесь! – кричал он в пустоту, щурясь от вновь поднявшейся пыли.

Рукав куртки разошёлся по шву. Плевать. Едва не выдрал ноготь, в спешке схватив один из камней. Вспомнил он наличии перчаток в кармане, быстро надел и вернулся к делу.

Снова кашель, раздавшийся где-то там далеко, но в то же время так близко. Он видел их там, троих, в кромешном мраке, задыхающихся от нехватки воздуха…

Матвей не чувствовал усталости. Булыжник за булыжником, камень за камнем сдвигали его трясущиеся руки.

Раздался взволнованный голос сзади.

– Матвей? Ты чего делаешь? – Лейгур подошёл к нему и схватил за руку.

Матвей отпрянул от исландца и, не отрываясь от дела, произнёс:

– Кашель. Я слышал кашель… – Острый конец камня порезал его кисть. – Да помоги мне! Позови остальных!

Лейгур на мгновение замер, словно разрываясь между несколькими решениями. Он выбежал к выходу, положил указательный и большой палец в рот и свистнул так пронзительно, что у Матвея заложило в ушах, а после присоединился к разгребанию завала.

Минуту спустя Лейгур вытащил из груды тяжеленный камень, и находившееся под ним заставило обоих в ужасе отвернуться.

– Боже… Боже… – Матвей укусил собственный кулак, не в силах справиться с бурей нахлынувших чувств.

Ненадолго в тоннеле повисла ужасающая тишина. Первым заговорил Лейгур.

– Его надо вытащить.

Матвей кивнул и заставил себя вновь посмотреть на страшную находку.

– Я буду убирать камни, а ты… – Взглядом он указал на детскую перепачканную в пыли и грязи руку, торчавшую из-под завала. – Или мы можем поменяться.

– Нет, ты сильнее. Я сделаю.

Лейгур взялся за один из десятка сдавливающих остальное тело булыжников. Матвей коснулся холодной и отвердевшей руки и стал слегка на себя тянуть, пока совместными усилиями не удалось вытащить тело наружу.

В этот самый миг на Матвея упала тень. На входе в шахту стоял отец Эльзы, Отто, его глаза блестели слезами при виде лежащего на земле ребёнка, а тело сводила дрожь. Он бросился к Матвею, но к счастью для него (но к ужасу других родителей из Пирамиды), вытащенным из-под завала оказался один из мальчиков по имени Аксель.

Следом в шахту нахлынули и остальные. Без лишних слов и разъяснений они вновь взялись за работу.

– Пожалуйста, покашляй, пожалуйста… – шептал Матвей.

Второй труп нашёлся спустя пять минут, снова мальчик.

– Я слышал кашель, – объяснял Матвей подошедшему Эрику, хоть внутренний голос и начинал понемногу нашёптывать, будто его разум сыграл с ним в очередную зловещую игру. Не было ни совы, ни кашля, ничего этого не было, а он просто сошедший с ума собиратель.

– Ты уверен? Возможно, это камни упали, или…

Матвей схватил ярла за шкирку и прижал к стене. На мгновение все взгляды обратились к ним.

– Или что? Мне это померещилось, да?!

Эрик не сопротивлялся.

– Просто я подумал…

– Я знаю, что слышал. Это был кашель. – Он ослабил хватку и выпятил ладони вперёд, показывая, что не желает причинять зла. – Я знаю, что слышал…

– Как скажешь.

Оставив ярла без ответа, Матвей молча вернулся к булыжникам и про себя взмолился, чтобы сказанное Эрику действительно оказалось правдой, иначе он и впрямь сойдёт с ума.

Последнее тело нашли лишь час спустя под огромным булыжником, который упёрся о стенку шахты и защитил девочку от града падающих камней, хоть и не полностью, судя по засохшей крови на её лбу, куда, судя по всему, всё же угодил камень.

Никто не осмелился даже вздохнуть, когда Отто взял на руки обмякшее тело собственной дочери и стал нежно потряхивать его, навзрыд проговаривая что-то на норвежском. Кудрявые, испачканные грязью волосы свисали вниз, и глядя на них, Матвей вдруг представил, как должно быть они чудесно блестели золотом в свете местного солнца, дополняя налитые румянцем щёки этой чудной девочки. Но сейчас вместо румянца зияли ссадины и шрамы.

Матвей подошёл к мужчине, коснулся его руки и жестом попросил положить девочку на землю, а остальным приказал разойтись, освободив побольше места. Он приложил ухо к груди девочки, закрыл глаза и прислушался. Минула вечность, прежде чем он расслышал тихий удар сердца.

– Кажется, она жива… – произнёс Матвей, хоть сам и до конца не верил в правоту собственного заключения. Всему виной тот самый внутренний голос, науськивающий ему о собственном помутнении рассудка.

– Лейгур, пожалуйста, мог бы ты…

Исландец всё понял, сел на колени и с одобрительного взгляда отца положил свою большую, лохматую голову на девочку.

Для Матвея настал момент истины.

– Она жива… – прошептал Лейгур, посмотрел на Матвея и после на отца девочки: – Hún er á lífi!

Внезапно произошло не иначе как чудо. Девочка закашляла, тем самым хриплым, болезненным звуком, который слышал Матвей. Глаза её на мгновение приоткрылись, и она стала хватать ртом воздух.

Отец закричал, схватил её и вынес наружу. Остальные бросились за ним.

Мужчина сел на землю и стал гладить девочку по голове, пока в ослабленное тельце вновь поступал живительный кислород. Он нежно шептал ей на родном языке, и в какой-то момент Эльза начала слышать отца, и её лицо стало наливаться слезами.

Радостные возгласы стали нарастать в кучке собравшихся. Все стали шептать имя Эльзы.

Только сейчас Матвей почувствовал, как его по рукам и ногам охватила страшная усталость. В глазах темнело, и он был вот-вот готов рухнуть прямо здесь, но сдерживался. Вид воссоединившихся отца и дочери давал ему ту самую крупинку сил, позволяющей держаться на ногах.

Наблюдая за воссоединением отца и дочери, он не смог сдержать улыбки радости.