С замирающим сердцем я спустилась по лестнице и постучала в тяжелую дверь. Она распахнулась, и на той стороне меня встретила Тара. При виде меня ее широкая улыбка сменилась оскалом.

– Ты же знаешь, что Антонио не любит, когда сюда приходят женщины.

Она зарабатывала тем, что открывала дверь, но мнила себя кем-то вроде правой руки президента. Без понятия почему, но все девушки, которым поручали открывать эту дверь, были теми еще сучками.

– У тебя есть секунда, чтобы меня впустить, или я понижу тебя до выноса мусора.

Ее глаза сузились до щелочек.

– Ты не посмеешь.

– Спорим?

Ее щеки вспыхнули от злости, но тут, словно вспомнив что-то важное, она хитро сверкнула глазами и распахнула дверь.

Очевидно, меня что-то поджидало, но не было сил об этом волноваться. Слова Аллистера выбили меня из колеи, и плюс к тому я была неимоверно зла на Туза за то, что он рассказал Аллистеру о случившемся между нами.

Я прошла мимо Тары и спустилась по короткой металлической лестнице.

В воздухе висел сигаретный дым, смешивающийся с приглушенным оранжевым светом. За карточными столами никого не было, кабинки по краям зала пустовали. Несколько мужчин бездельничали у дверей конференц-зала, и до моих ушей донеслось яростное обсуждение изнутри. Я направилась к офису Антонио, чтобы дождаться там конца собрания.

Когда я проходила мимо двери конференц-зала, из группы мужчин вынырнул Лоренцо и преградил мне дорогу.

– Что ты тут делаешь?

– Пытаюсь подслушать ваши тайные планы по захвату мира.

Улыбнувшись, он убрал руки в карманы. Лоренцо был самым милым из всех Руссо, если это слово вообще можно было применить к кому-то из них. Брызги крови и взгляды «Коза Ностра», как правило, убирали даже намеки на слово милый из их описания. Но Лоренцо каким-то образом умудрился быть таковым. Впрочем, я слышала, что он был не только самым милым, но и самым извращенным.

– У тебя вечеринка наверху, – сказал он. – Почему бы тебе туда не вернуться?

– Я вернусь, но сначала мне нужно убить Туза.

– Туз занят.

– Я подожду, пока освободится.

Мне в любом случае нужна была минутка, чтобы собраться с мыслями. «Пока не потушу прелестный огонек в твоих глазах». По позвоночнику прокатилась волна холода. Что это вообще значило?

Я рассеянно попыталась обойти Лоренцо, но он снова преградил мне путь.

– Иди наверх, Джианна.

В памяти всплыл хитрый взгляд Тары.

– Что же такое прячется в офисе моего мужа, чего я не должна видеть? – нараспев спросила я.

– Ничего.

– Ох, Ло, я знаю, что это не твоя вина, но тебе никто никогда не говорил, что ты совершенно не умеешь врать? – Я закатила глаза и протиснулась мимо него.

Перед дверью в офис стоял Джон, положив одну руку на запястье второй. Он не был итальянцем, а потому не мог официально вступить в ряды мафии, но он был доверенным лицом моего мужа с самой первой нашей встречи.

– Новая стрижка? – спросила я, глядя на его лысую голову. Это была наша постоянная шутка.

Он слегка улыбнулся.

– Одолжил немного геля для волос у Лоренцо.

Я спиной почувствовала, как Ло закатил глаза.

– Ну, что могу сказать, мне нравится. – Я подмигнула.

Я взялась за дверную ручку, но меня остановил голос Джона.

– Джианна.

Посмотрев на него, я увидела сочувствующий взгляд. Я уже знала, что за дверью, но за прошедший год чертовски устала убегать от этого. Эти мысли явно отразились в моих глазах, потому что Джон понимающе кивнул.

Я открыла дверь и вошла внутрь.

Она сидела на диване, закинув ногу на ногу и держа на коленях учебник. Подняв глаза и увидев меня, она замерла и выронила ручку.

– Привет, Сидни.

Она сглотнула.

– Джианна.

– Не обращай внимания, – сказала я, плюхаясь рядом с ней на диван и беря в руки пульт от телевизора. – Я просто подожду тут Туза, мне надо его убить. Потом уйду.

Она кивнула так, словно ей все было кристально понятно.

Я пощелкала каналы, остановилась на любимом сериале и поджала под себя ноги.

От Сидни несло дискомфортом, словно терпким парфюмом. Она поерзала в своей голубой униформе, и я поняла, что она, вероятно, приехала прямиком из больницы. Она работала флеботомистом, чтобы закончить медицинское училище. Удивительно, что она все еще продолжала работать, – я знала, что Антонио бы заплатил за все, не моргнув глазом.

– Джианна… – Она запнулась, и ее голос потяжелел от эмоций. – Я не знаю, что мне сказать, чтобы ты знала, как я жалею обо всем.

Предательство скрутило мои внутренности железной хваткой.

Все это она уже сказала в сотнях писем, голосовых сообщений, СМС и паре личных визитов, которые я быстро прекратила. Скажите что-нибудь слишком много раз – и оно потеряет всякое значение.

– Если бы я могла вернуться и все исправить…

– Нет, нет, нет, – пробормотала я, покачав головой, глядя в телевизор. – Не спи с Чадом. Он только на прошлой неделе переспал с Киарой за твоей спиной!

Сидни посмотрела на экран и вспыхнула от раздражения.

– Я слишком хорошо тебя знаю, Джианна. Тебе не настолько плевать, уж точно не на меня.

Горло обожгло горечью.

– Ты и правда меня знаешь. Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо. И именно поэтому я не могу тебя простить, Сидни.

Выйдя замуж и переехав в Нью-Йорк, я записалась на несколько курсов в колледже. «Поможет тебе освоиться в городе», – сказал Антонио. Меня восхищала его щедрость и та свобода, что он предоставил, ведь раньше у меня не было ничего подобного. Там я и познакомилась с Сидни. Я хорошо помнила, как мы часами смотрели в потолок и разговаривали о жизни, прижавшись друг к другу на ее двухэтажной общажной кровати.

Это была первая настоящая дружба в моей жизни, но когда она закончилась, мое сердце выдрали из груди далеко не в первый раз. В моей груди было пусто с пяти лет, и порой на месте эмоций оставалось только онемение. Некоторые называли это депрессией. Я называла это жизнью.

– Ты же знаешь его, – сказала она тихо.

Я знала. Знала так хорошо, что мне даже было ее жаль. Но перестать думать о том, что они вместе, не помогало. Как и знание того, что они встречались уже год, совершенно не заботясь о моих чувствах.

– Я не хотела, чтобы это произошло. Мне все это было отвратительно.

– Возмутительно скучная тема, – вздохнула я. – О, знаю, давай поговорим о том, каков мой муж в постели.

Она издала раздраженный звук.

– Прекрати. Прекрати притворяться, что тебе все равно.

– Ты хочешь от меня честных эмоций? Ладно. – Слова сорвались с моих губ. – Я ненавижу тебя. Ненавижу тебя за то, что ты сделала. Ненавижу за то, что ты продолжаешь это делать. Ненавижу за то, что ты ведешь себя так, как будто это со мной тут что-то не так. Ты мертва для меня, Сидни. Так достаточно эмоционально?

«Ты мертва для меня».

«Ты мертва для меня».

«Ты мертва для меня».

Слова бесконечным эхом отдавались в комнате, словно заело пластинку.

Ее лицо побледнело, а голос стал таким тихим, что ее было едва слышно.

– Мне так жаль, что я сделала это с тобой.

– Мне тоже, – прошептала я.

Тишина обволокла нас. Она притворялась спокойной, мирной сущностью, но не могла скрыть острых краев. Мы сидели в неуютной, обманчивой тишине. Для нее это было наказанием. Для меня – обычным существованием. Дрожащей рукой она делала свое домашнее задание, а я смотрела телевизор, стараясь не жалеть о сказанном. Но я жалела. Она еще была жива, а мои слова уже меня преследовали.

Через пятнадцать минут в комнату ворвался Антонио, а сразу за ним и Туз. Они о чем-то спорили, но оба замерли, заметив наше присутствие. Вероятно, сидящие бок о бок жена и любовница выглядели очень занятно. Мне захотелось сделать зрелище еще более странным.

Я улыбнулась.

– И что, даже не поздравишь жену с днем рождения?

– Господи, – пробормотал Туз, – у нас нет на это времени.

Я бросила на него прищуренный взгляд.

– Знаешь, на кого у меня нет времени? На тебя!

Это было детским и незрелый ответом, так как времени у меня-то было навалом, учитывая, что у меня не было работы и ни капли ответственности, что явно читалось в лице невпечатленного Туза.

Отец и сын стояли рядом. Вдвоем они были словно кирпичная стена. Несгибаемая природная сила. Или что-то, чему можно молиться.

Мой муж перевел взгляд с меня на Сидни и, в каком-то отвратительном, извращенном смысле, мне показалось, что ему нравится видеть нас рядом.

Я не касалась его с октября, когда сказала, что больше не буду. Но он становился все настойчивее день ото дня, а я начинала тосковать без человеческого контакта. Мне нужны были руки и губы на моей коже, возможность потерять себя в блеске пота и похоти. Желание росло сильнее с каждым днем, и я знала, что он выжидает, когда я не выдержу. Может, Антонио порой и поднимал на меня руку, но никогда не пытался изнасиловать. По моим предположениям, это был грех, в котором ему было бы слишком стыдно признаваться. Или, что более вероятно, он просто думал, что мое сопротивление было игрой, которую я вот-вот проиграю, и победа принесла бы ему неимоверное удовлетворение.

К счастью, то, как он смотрел на меня и Сидни, вызывало у меня тошноту. Я поднялась на ноги и расправила платье.

– У тебя есть какие-то причины не праздновать наверху с людьми, которые пришли специально ради тебя? – спросил Антонио.

– Да, вообще-то есть. Мне нужно пристрелить Туза. Так как я сейчас безоружна, разрешаю тебе сделать это самому.

Он закатил глаза и направился к своему столу.

– Порадуй мою жену, сын. У нее день рождения.

Я повернулась к Нико, победно сверкая глазами, как сестра, только что выигравшая спор с братом. Хотя, конечно, это было немного странным сравнением, учитывая, что мы переспали.

Нико покачал головой, направился к двери и открыл ее.

– У тебя есть секунда на то, чтобы сказать, что тебе нужно. И тебе нельзя в меня стрелять.

– Это мы еще посмотрим, – пробормотала я, обгоняя его в дверях.

В тот момент, когда мои босые ноги коснулись холодного бетона в коридоре, воздух разорвал первый хлопок. Мое лицо обдало порывом ветра, в ушах зазвенело. Джон с громким ударом упал на пол.

Я уставилась на красные брызги, которые стекали по стене передо мной.

Воздух выбило из моих легких, когда кто-то резко прижал меня к стене, закрывая собой.

Хлопок.

Еще один.

– Черт, – прорычал Нико, ударив рукой по стене у моей головы. Он резко развернулся, прижавшись спиной к моей груди. Воздух прорезало еще три выстрела. Они звенели в ушах и отдавались дрожью в костях.

Что-то горячее и мокрое впиталось в мое платье. Я коснулась того места и поднесла руку к глазам. Алый цвет покрывал мои пальцы, словно краска.

Так много крови.

– Туз, – выдохнула я. – О боже мой, Туз. – Мои руки задрожали.

Кто-то схватил меня за запястье и затянул обратно в офис мужа.

– Не выходите из этой комнаты ни при каких обстоятельствах, – сказал Антонио. Темнота его души выплеснулась в глаза и наполнила их чернотой. Он захлопнул дверь, и я отступила на шаг, обретая равновесие.

– О боже мой, Джианна! – Сидни кинулась ко мне. – Где тебя ранили? – Она ощупала мои руки и живот, пока я невидяще смотрела на дверь. Не найдя на мне ни царапины, она выдохнула: – Чья кровь?

– Туза.

– О боже мой.

Выстрелы свистели за дверью один за другим, а потом все стихло. Стало так тихо, что я слышала собственное сердцебиение.

Она посмотрела на дверь.

– Сидни, нет, – предостерегла я.

В ее глазах промелькнуло смятение.

– Я могу помочь.

– Нет. – Мой голос стал настойчивым. – Ты слышала, что сказал Антонио.

Ее глаза наполнились слезами, начавшими капать с нижних ресниц.

– У меня плохое предчувствие, Джианна…

– Ты любишь его.

– Да, – выкрикнула она. – Я не хочу жить без него.

Она сделала шаг к двери, но я схватила ее за руку. Я не могла позволить ей пожертвовать собой ради любви. Не могла. Любовь не стоила того. Любовь приносила только боль. Я сжала пальцы сильнее, когда она попыталась сбросить мою руку. Но затем выключился свет, и тьма обрушилась на нас, протягивая к нам длинные, ледяные пальцы.

С моих губ сорвался сдавленный звук протеста; мне снова было семь лет.

«Ты вообще когда-нибудь затыкаешься, девчонка? Позорище. Ничтожество. Как тебя любить такую? Шлюха».

Легкие сдавило, я не могла вдохнуть.

Запястье Сидни выскользнуло из моих пальцев и исчезло в темноте.

«Ты мертва для меня».

– Нет, – вскрикнула я, упав на колени и пытаясь вдохнуть.

Желание Сидни сбылось.

Ей не пришлось жить без него.

В свой двадцать третий день рождения я стала вдовой.