Danelle Harmon

Taken By Storm

© Danelle Harmon, 1995

© Перевод. Е. Никитенко, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

* * *

Пролог

Англия, Лондон, Уэйбурн-Хаус

1810 год

Пожар начался с искры, упавшей в стожок сена, приготовленного на корм лошадям. Лишь струйка дыма, тонкая и блеклая, указывала на грозящую беду, пока сквозняк от распахнутых ворот конюшни не раздул пламя. С ревом и треском стожок занялся в считаные секунды.

Виновник произошедшего с довольным смешком бросил в огонь керосиновую лампу и отшатнулся, когда его опалило жаром, но не спешил покидать место преступления.

Наоборот, его зачарованный взгляд не отрывался от прихотливой игры языков пламени. Жар усиливался, выжимая влагу из каждой поры, грозя опалить брови и волосы, однако злоумышленник медлил, машинально отирая мокрое побагровевшее лицо.

«Это послужит тебе уроком, ублюдок, – думал он со злобным торжеством. – Научит держать слово. Твои лошадки не достались мне, но и тебе придется проститься с ними навсегда…»

Едкий дым сгустился под крышей настолько, что совершенно скрыл балки перекрытий и стекал вниз, словно зловещий темный водопад. Неосторожно вдохнув полной грудью, поджигатель закашлял и вдруг осознал, что промедление может стоить ему жизни. Прикрыв нос и рот платком, он начал отступать к выходу, не отрывая при этом взгляда от разбушевавшегося пламени. Цель достигнута. Никакими силами уже невозможно было отстоять конюшню.

Словно обезумевший демон, пламя пожирало все, что оказывалось на его пути: сено, соломенную подстилку, переборки стойл. Все они были пусты, за исключением последнего, откуда уже раздавалось пронзительное ржание испуганного животного.

Жеребец, к стойлу которого подбиралось ненасытное пламя, был самой ценной лошадью во всей Англии… да что там в Англии – во всем мире! Но злоумышленник и пальцем не пошевелил, чтобы прийти ему на помощь. Наоборот, он с жадностью прислушивался к отчаянному ржанию, вновь позабыв о грозящей опасности и не замечая, как обжигает тело разогретая ткань одежды, как волны жара катятся одна за другой, как сохнет кожа, как удушлив насыщенный дымом воздух. Конюшня превратилась в преисподнюю, резко пахло горящей лежалой соломой, деревом, кожей; казалось, сам земляной пол конюшни занялся.

Наконец инстинкт самосохранения заставил преступника сдвинуться с места. Отвернувшись, он бросился к дверям, но замер, словно пригвожденный к месту. Его настигло уже не ржание, а дикий вопль смертельного ужаса. Воображение живо нарисовало жадные щупальца огня, тянущиеся к бесценному животному, обвивающие его, жгучие и беспощадные. Сожаление на миг коснулось черного сердца.

«Все могло обернуться по-другому, Уэйбурн. Старый ты болван!»

Человек пересек порог обреченного строения. Порыв холодного ночного воздуха был так сладок, что он задышал часто и жадно, стремясь избавиться от привкуса дыма во рту. За спиной ревело и бесновалось пламя, трещали балки, обрушиваясь сверху и ломая подточенные огнем переборки стойл.

«Все кончено», – угрюмо подумал он… и вздохнул. Стук подков стремительно приближался. Человек резко повернулся – раздувая ноздри, дико выкатив белки глаз и высоко подняв опаленный, дымящийся хвост, жеребец вырвался из огня настоящим исчадием ада. Отблески пламени плясали на его крупе и черной как смоль гриве. Он мчался прямо на злоумышленника, словно ангел мести. Со сдавленным криком тот отскочил в сторону и упал, потеряв равновесие. Животное пронеслось мимо. Дрожа от потрясения, человек не без труда поднялся на ноги. Он находился к конюшне слишком близко, и каждый раз, когда очередная балка рушилась, сноп искр вырывался наружу, обжигая его.

Шум стоял такой, что в нем терялись все остальные звуки, поэтому поджигатель услышал крики лишь тогда, когда спасаться бегством было уже поздно.

От темной громады особняка бежали люди во главе с самим стариком Уэйбурном. Слуги тщетно старались урезонить хозяина.

– Шареб! – снова и снова повторял старик. – Шареб!

Оставив мысли о бегстве, преступник укрылся в тени вяза, листва которого уже начала сворачиваться от невыносимого жара. На лице с правильными породистыми чертами появилось удовлетворенное выражение. С улыбкой он следил за тем, как старый граф, путаясь в халате, размахивает руками. Ночной колпак, по-прежнему завязанный под подбородком, нелепо съехал на спину.

– Шареб-эр-рех!

– Стойте, милорд! Опомнитесь! – кричал один из слуг, пытаясь удержать его. – Не делайте этого!

Крыша частично провалилась. Громадный клуб черного дыма, весь пронизанный искрами, вырвался из отверстия.

– Шареб!

– Милорд, умоляю вас! Поздно! Не ходите туда!

– Шареб-эр-рех!

В слепом отчаянии старый граф бросился в самое пекло через распахнутые и уже горящие ворота. Приостановившись на пару секунд, слуги двумя группами пустились в обход конюшни, не столько в надежде пробраться через другие двери, сколько не в силах бездействовать.

Поджигатель вытянул шею, прислушиваясь, и очень скоро услышал крики старика. Пятясь, тот появился в дверях, неуклюже повернулся, хватая ртом воздух и держась за ходившую ходуном грудь. После нескольких неверных шагов ноги его подкосились и он рухнул ничком прямо на занявшиеся полы халата.

Преступник снова прислушался, потом бесшумно покинул свое укрытие и, обойдя лежащего графа, с холодным любопытством уставился на его дымящуюся одежду. Морщинистые веки старика приоткрылись, он поднял голову, чтобы посмотреть на того, чьи ноги маячили перед ним.

– Ты… – выдохнул он. – Я так и знал… из мести, конечно. Не надо было связываться… с тобой.

Наступило молчание, нарушавшееся лишь треском горящего дерева. Где-то позади конюшни слышались крики слуг, звавших хозяина, но двое у дверей оставались как бы отделенными от происходящего: преступник и невольная жертва – лицом к лицу.

Старый граф уронил голову на утоптанную горячую землю, и поджигатель поспешил присесть, чтобы видеть его лицо.

– Увы, Уэйбурн! Это молодой Тристан наврал тебе насчет меня, так ведь? Поэтому ты решил расторгнуть договор?

Вместо ответа Уэйбурн судорожным рывком вытянул руки, пытаясь дотянуться до мучителя, но пальцы лишь заскребли по земле, заставив говорившего пожать плечами и усмехнуться.

– Что тут сказать? Я весь в долгах. Ты здорово подвел меня, и я был бы не я, если бы не возместил это сторицей. А теперь прощай, и да сгинешь ты в аду!

Он поднялся и какое-то время стоял, равнодушно наблюдая за тем, как морщинистая рука пытается до него дотянуться. Наконец слабое движение прекратилось, глаза графа закрылись, и даже в неверном отсвете пламени было заметно, какой пепельный оттенок приобрело его лицо.

В отдалении послышался тяжелый стук подков. Это возвращался к пылающей конюшне жеребец Уэйбурна.

Преступник помедлил, потом решительно направился прочь, во тьму.

Глава 1

«Предлагается вознаграждение в полторы тысячи фунтов за любые сведения о местонахождении леди Ариадны Сент-Обин, дочери графа Уэйбурна. Упомянутая леди исчезла в ночь пожара на конюшне Уэйбурн-Хауса, стоившего жизни ее отцу.

Возраст: 19 лет.

Приметы: невысокого роста, прекрасно сложена, волосы медно-рыжие.

При ней должен быть гнедой жеребец с белой полосой на морде и белыми “гетрами” на задних ногах.

Заинтересованным лицом выступает новый граф Уэйбурн, брат леди Ариадны. Поскольку означенная лошадь по смерти старого графа является его законной собственностью, он намерен приложить все усилия к розыску.

Со сведениями обращаться в Уэйбурн-Хаус по адресу:

Бромптон-роуд, Лондон».

– Думаю, этого достаточно.

«Новый граф Уэйбурн» склонился над роскошным письменным столом в кабинете, унаследованном вместе с титулом, чтобы в последний раз пробежать взглядом строчки составленного документа. Потом поставил размашистую подпись и протянул бумагу дворецкому, застывшему в ожидании.

– Прошу лично удостовериться, чтобы это размножили и отправили в каждую гостиницу, на каждый постоялый двор – словом, в любое мало-мальски приличное заведение отсюда до Кинге-Линн. И пусть «Таймс» напечатает это как можно скорее.

Дворецкий молча вложил в протянутую руку хозяина перчатки, потом головной убор для верховой езды. Тот небрежным жестом нахлобучил шляпу на рыже-каштановые волосы и пошел к двери, бросив уже через плечо:

– Надеюсь, это сработает! Сестра наверняка уже на полпути к Норфолку.

Прежде чем дворецкий успел ответить, дверь открылась.

– Лошадь оседлана, милорд.

– Надеюсь, она достаточно резва, – проворчал Тристан и намеренно громко хлопнул дверью, выходя.

Слуги уже выстроились в шеренгу на ступенях особняка, чтобы проводить молодого хозяина. Вид его был так мрачен, а губы поджаты с такой угрозой, что тому, на кого падал его взгляд, хотелось отшатнуться, как бы хорошо он ни был вышколен.

– Господь не оставит нашу дорогую леди Ариадну, – чуть слышно проговорила одна из горничных и сделала движение, как если бы собиралась заломить руки, но удержалась. – Я буду молиться за нее, Уильям! Пусть она доберется до Норфолка раньше его…

– У нее несколько часов форы, – откликнулся лакей, почти не шевеля губами, чтобы не привлечь ненароком внимание хозяина (лицо его при этом не утратило выражения подобострастия). – И потом с ней Шареб-эр-рех. Ее не догнать.

Безмолвно, с хорошо скрытым неодобрением, слуги наблюдали за господином. Тот сердито подергал подпругу, проверяя, на совесть ли она затянута, косясь при этом на ни в чем не повинную лошадь с таким видом, словно не мог простить ей, что она всего лишь одна из верховых кобыл Уэйбурн-Хауса, а не самый быстрый чистокровный жеребец во всей Англии. Воздух, казалось, был пропитан этим неодобрением, словно электричеством перед грозой. Слуги украдкой обменивались угрюмыми взглядами.

Несчастья просто преследовали леди Ариадну. Сначала от странной, необъяснимой болезни погибли все лошади на племенной ферме, потом произошел пожар на конюшне, столь же загадочный и еще более ужасный, так как стоил жизни старому графу и едва не погубил и самую ценную лошадь. Последним ударом явилось чтение завещания. Без сомнения, намерения графа были самые благородные… однако трудно, почти невозможно было поверить, что он завешал бесценное животное – чистокровного племенного жеребца по кличке Шареб-эр-рех – такому пустоголовому и безответственному моту, как Тристан, пусть даже тот и был ему сыном.

Разве можно винить леди Ариадну за то, что она украла жеребца и сбежала под покровом ночи?

Молодой граф ничего не знал как о ходе мыслей своих слуг, так и об их симпатиях и антипатиях – и ничуть этим не интересовался. На его привлекательном лице не отражалось и тени сожаления, когда он проходил мимо обугленных руин конюшни. Единственным чувством, оживлявшим его надменную физиономию, был гнев. От него веяло мрачной решимостью, не предвещавшей ничего доброго. Чувствуя это, лошадь опасливо выкатила белки и начала пританцовывать, стоило Тристану приблизиться к ней. Теперь, уже взявшись за луку седла, он обернулся к дворецкому, чтобы дать последние указания.

– Если появится кто-нибудь со сведениями, пусть ждет моего возвращения. О деньгах ни слова! Пока расплачиваться нечем, но деньги появятся, как только этот жеребец появится у меня в руках. Помоги мне бог, чтобы это случилось как можно скорее!

С этими словами молодой хозяин Уэйбурн-Хауса вскочил в седло, поднял лошадь на дыбы и вскоре уже скакал к воротам поместья.

* * *

– Скорее, сэр! Это рядом, на улице!

Колину Николасу Лорду достаточно было взглянуть на собаку, чтобы понять, что она умирает. Вокруг собралась небольшая толпа зевак, преисполненных сочувствия, но бессильных помочь. Увидев Колина, женщина с раскрасневшимся, встревоженным лицом бросилась навстречу.

– Вы ведь ветеринар, сэр, правда? Так мне сказали! Умоляю, сделайте что-нибудь, спасите беднягу Гомера! Я не знаю, что будет с сыном, если собака погибнет! Доктор, прошу вас, прошу!

Требовательный жест ветеринара заставил зевак отступить. Крупный черный мастиф лежал на боку. Тело его было сведено судорогой, зубы оскалены в гримасе агонии, глаза остекленели. Мальчик лет шести-семи почти лежал рядом, обнимая худенькими руками массивную шею собаки и спрятав лицо в густой мех. Услышав энергичные шаги, он поднял голову. Голубые глаза уставились на Колина с безмолвной мольбой, слезы продолжали катиться по совершенно мокрым щекам.

– Моя собачка… мой песик… – проговорил он, с трудом сдерживая рыдания.

– Позволь мне осмотреть его, ладно? – мягко попросил Колин.

Слезы закапали чаще, но ребенок кивнул и поднялся, укрывшись в объятиях матери. Ветеринар опустился на колени на крупный булыжник мостовой и раскрыл чемоданчик, приговаривая: «Спокойно, дружище, сейчас мы тебе поможем». Рука привычным жестом нашла бедренную артерию собаки. Пульс был, но слишком частый и слабый.

Отодвинув губу, он осмотрел десны и убедился, что они почти так же белы, как и зубы. Но не это, а тугое, вспученное брюхо собаки помогло поставить окончательный диагноз.

– Когда он последний раз ел, мадам?

– Несколько часов назад, – ответила женщина, тесно прижимая к себе сына. – Сэр, неужели он…

– Рвота была?

– Только попытки. Я накормила его тушеным мясом с картофелем, он выпил целую миску воды, играл с Томми, а потом мы взяли его с собой в город. Это, знаете ли, очень добрый пес, дети его любят и наперебой ласкают… Боже мой, неужели он умрет!

Ее невольный возглас заставил мальчика вывернуться и броситься к собаке. Вскоре он уже снова полулежал на мостовой, обвивая шею мастифа так отчаянно, словно это могло вернуть того к жизни.

– Гомер, не умирай! Только не умирай, ладно? Прошу тебя, прошу! – Внезапно, не в силах больше сдерживаться, мальчик разрыдался, невнятно умоляя спасти его песика.

Колин водрузил на нос очки, которыми пользовался только во время работы.

– Сделаю, что в моих силах, Томми, а ты пока побудь, пожалуйста, с мамой.

Ребенок подчинился, хотя ему стоило немалых усилий оторваться от собаки. Теперь можно было отдать все свое внимание мохнатому пациенту.

Поскольку животное упало прямо посреди мостовой, это застопорило движение. Останавливаемые на скаку лошади протестующе ржали, скрипели и взвизгивали колеса экипажей, слышались выкрики, полные недовольства, удивления и любопытства. Колин не обращал внимания на суматоху, полностью отдавшись своему занятию. Жадная до зрелищ толпа подступала ближе. Социальные различия ненадолго были забыты, надушенные дамы толкались локтями наравне с давно не мытыми, разящими перегаром бродягами. Ветеринар вдруг ощутил, что задыхается, что ему необходимо пространство и свет.

– Назад, все назад! – крикнул он.

– Дайте же доктору выполнить свой долг! – поддержал кто-то в толпе, скорой на сочувствие и жалость (равно как и на расправу), и все подались назад.

Пес жалобно скулил.

– Вы уже можете сказать, что с ним? – настороженно спросила мать Томми.

– Вздутие кишечника.

– Вздутие… – повторила женщина испуганно.

Колин смотрел на огромное раздутое брюхо красавца мастифа и прикидывал риск того, что собирался сделать.

Если у него заворот кишок, это его убьет, думал он. Однако придется попробовать.

– Видите ли, у него в кишечнике скопилось много газов, по какой-то причине они не выходят. Это случается, и если газы не выпустить, собака непременно погибнет.

Он обвел взглядом лица вокруг, полные сочувствия и любопытства, и остановил взгляд на приличного вида мужчине, поддержавшем его пару минут назад.

– Сэр, не могли бы вы мне помочь? Кто-то должен держать собаку, пока я буду с ней заниматься. Да, именно так. Вы все правильно делаете.

Малыш Томми, до того не сводивший с него полных ужаса глаз, спрятал лицо в материнских юбках, снова залившись слезами. Колин подавил вздох, не желая выдавать свою растерянность. Как и все остальные, мать мальчика неотрывно следила за ним; на ее бледном теперь лице застыло выражение безмолвной мольбы. Ветеринару нередко приходилось видеть такие лица. В нем видели спасителя, чудотворца. Не каждый, далеко не каждый человек становится объектом такой слепой, безоглядной любви, как домашнее животное.

– Делайте, что считаете нужным, доктор, – чуть слышно произнесла женщина.

Настало время действовать. Колин достал из недр своего чемоданчика чистую тряпку, бутылку крепчайшего рома и короткую полую иглу, в которой был единственный шанс на спасение бедняги Гомера. Лицо ветеринара оставалось совершенно бесстрастным, хотя в душе продолжали гнездиться сомнения. Он испробовал это простое средство на овцах, объевшихся свежей травы, но никогда не применял на собаке. Однако выбора не было.

Осторожно ощупав брюхо, Колин нашел нужное место.

Собака почувствовала, что надвигается нечто опасное, и из последних сил попыталась подняться. Ветеринар мягко принудил ее лежать. Он вдруг осознал, что кругом стало очень тихо. Должно быть, кучера экипажей тоже привстали на козлах, чтобы видеть происходящее. Намочив тряпицу ромом, Колин хорошенько протер брюхо, поросшее мягкой темной шерсткой, и придвинулся поближе, прикрыв собаку своим телом от мальчика на случай, если тот найдет в себе храбрость повернуться, потом резким точным движением проткнул вздутие.

У какой-то леди в толпе вырвался испуганный возглас.