Во дворце Грегора встретили со всеми почестями, которые только можно оказать человеку его положения – что, разумеется, было приятно. И все-таки Грегор порадовался бы больше, прими его король Карлонии по упрощенному протоколу, то есть без парадного строя придворных, без пушечного салюта и без поднесения хлеба с солью. Увы, в этот раз поднос держала не прелестная юная леди, а дородная пожилая дама с крупным, прямо-таки мужским носом и заметными усиками. Подставив щеку для поцелуя, дама застенчиво потупилась и вздохнула так глубоко, что ее мощная грудь, обтянутая роскошным платьем, заколыхалась, неприятно напомнив хо-ло-дьец. Коснувшись губами мягкой щеки дамы, Грегор отломил положенный кусочек хлеба, прожевал и уже привычно произнес все положенные при этом слова, подумав, что доскональное соблюдение этикета – удивительно утомительное занятие!
Его величество Якуб Четвертый, ожидавший гостей в тронном зале, был уже немолод, примерно лет шестидесяти с небольшим, и походил на медведя даже больше, чем Войцеховичи, притом на медведя матерого, нагулявшего жирка по щедрому лету, а потому раздобревшего, неуклюжего и с виду безобидного, что могло обмануть лишь тех, кто совершенно ничего не знал о медведях. Седой, круглолицый и краснощекий, на троне он сидел грузно, тяжело опираясь руками на широкие подлокотники и выпятив живот, обтянутый долгополым одеянием из золотой парчи. Разумеется, одеяние было так расшито драгоценностями, что от разноцветного сверкания рябило в глазах, а увиденные Грегором до этого местные щеголи показались блеклыми и простоватыми.
«Князю Григорию» король обрадовался как родному и, едва прозвучали этикетные славословия, поднялся с трона, распахнув объятия. В толпе придворных восторженно и удивленно зашумели – похоже, такую честь карлонский монарх оказывал нечасто. Незаметно вздохнув, Грегор покорно вытерпел королевское благоволение – и радушные объятия, от которых у него едва не затрещали кости, и громогласный рык по-карлонски, раздавшийся над самым ухом.
Майсенеш тут же негромко перевел, что его величество счастлив видеть столь достойного гостя и дарует князю титул Друга Карлонии. Судя по новому аханью придворных – весьма почетный.
На этом, к счастью, официальная часть встречи закончилась, и церемониймейстер объявил, что король приглашает избранное общество к столу. Грегор, едва пришедший в себя после вчерашнего, незаметно содрогнулся от ужаса и решил, что будет крайне умерен и воздержан решительно во всем – и в еде, и в употреблении вина! По дороге в зал для пиршества король в знак особой милости взял его под руку и на хорошем дорвенантском языке принялся расспрашивать, понравилась ли князю карлонская столица. Старательно примеряясь к неспешному, но широкому королевскому шагу, Грегор похвалил местную архитектуру и даже припомнил неприличный фонтан с хвостатыми девами. Его величество Якуб от этого пришел в полный восторг и спросил, правда ли, что один из придворных короля Аластора тоже построил перед дворцом какой-то необыкновенный фонтан в честь королевского подвига?
– Королевского? – поморщился Грегор. – Если бы! Лорд Фарелл изволил увековечить собственные заслуги, причем в свойственной ему манере – шутливой на грани непристойности. Этот фонтан изображает демона, которому разрывает пасть стоящий на задних лапах кот.
– Кот?! – поразился король. – Почему же кот?!
– Так лорда Фарелла прозвали при дворе, – сухо пояснил Грегор. – Итлийский кот короля… Скульптор изобразил кота в сапогах и в берете, так что образ весьма узнаваем. Как по мне…
Договорить он не успел, потому что король разразился хохотом, остановился посреди очередного зала и, бросив руку Грегора, хлопнул себя по животу, приговаривая:
– Кот! Ну надо же, кот в сапогах! А этот парень – отменный шутник! Мне говорили, что там фонтан с котом, но про сапоги рассказать не догадались! Что, неужели и вправду настоящий кот? И под хвостом все как положено?
– Не могу сказать, ваше величество, – процедил Грегор, изнывая от тоскливого позора за весь Дорвенант. – Как-то не пришло в голову туда заглядывать.
– Эх, ну что же вы, князь! – простодушно огорчился король, и Грегор окатило ужасом – он вдруг представил, как его сейчас попросят немедленно вернуться в Дорвенант и уточнить столь необходимые подробности.
А потом при всем карлонском дворе придется эти сведения предоставлять!
– Осмелюсь доложить, ваше величество, – почтительно подал голос Майсенеш, – у кота все как надо. Лорд Фарелл в походе к Разлому был верным спутником и оруженосцем его величества, потому и кот изображен в таком виде. Не только в берете и сапогах, но еще с рапирой на поясе и лютней за плечом, а под задранным хвостом все мужские признаки. С кошкой никак не перепутать!
– Небось еще и мастеру приплатил, чтобы тот его на всю столицу прославил! – хохотнул король, поворачиваясь к боевику. – А ты, молодец, кто таков? Что-то мне твоя физиономия знакома…
– Ласло Майсенеш, ваше величество. – Тот четко поклонился и тут же выпрямился, щелкнув каблуками и вытянувшись в струнку. – Воеводы Майсенеша третий сын. Сопровождаю милорда Великого Магистра!
– В ближниках у князя, значит, – понимающе кивнул король. – Вижу, парень бравый. Вернуться в родные края не думаешь? Братья твои у меня в милости, так и тебе, боярич, место при мне найдется. Брата старшего не любишь, так я вас королевским словом помирю. Дом подарю, невесту сам тебе посватаю. Чай, королю служить не хуже, чем князю?
– Прошу прощения, ваше величество! – Майсенеш смотрел ясно и прямо. – Я служу не князю, а его величеству Аластору и Ордену. Негоже присягой бросаться, мне в том не будет чести, а вам прибыли. Зачем вашему величеству ближник, не умеющий клятву держать?
Толпа придворных, и без того притихшая, смолкла окончательно. Король насупился, и в зале, полном людей, как будто разлилась предгрозовая духота – жаркая, тяжелая, пугающая. Грегор увидел, как поморщился Войцехович, как двое-трое нарядных карлонцев, стоящих к Майсенешу ближе всего, потихоньку отступают, словно стремясь оказаться подальше от высокого дерева, в которое вот-вот ударит молния монаршего гнева.
Похоже, нрав у карлонского короля переменчивый и пылкий, с тем же простодушием, с каким Якуб Четвертый недавно смеялся над котом в сапогах, он способен разгневаться на бывшего подданного, слишком легко отвергающего королевскую милость. Конечно, Майсенеша Грегор понимал и всецело одобрял его преданность Ордену. Но можно ведь было не так дерзко?! Уж историю семьи Ладецки Майсенеш знает лучше самого Грегора!
– Твоя правда, боярич, – отозвался вдруг Якуб. – Если кто одному королю изменит, значит, и другому верности не сохранит. Хорошо тебя отец воспитал, хвалю. Ну, служи тогда моему брату Аластору, если служится. А это тебе на память, воеводин сын! Не каждый день мне так отказывают, чтобы я еще и порадовался.
Он стянул с пухлого пальца перстень, махнул рукой, подзывая Майсенеша ближе. Боевик отчеканил три шага, опустился на колено, и король отечески потрепал его по голове, взлохматив светлые волосы, а потом протянул перстень, который Майсенеш почтительно принял обеими руками.
– Благодарю, ваше величество, – сказал он так же громко и ясно, поднимаясь. – Всегда буду помнить вашу доброту!
– Вот так и живем, князь, – повернулся Якуб к Грегору. – Людей-то вокруг много, да мало хороших среди них. То честные дураки, то умные, но жадные слишком. А умных и притом верных еще щенками разбирают! Ох, тяжко мне, князь. Очень уж страна у меня молодая, резвая, будто жеребенок. Без присмотра и узды ей сложно, а одному мне разве все успеть? Потому я таких, как Ласло Войцехович, у самого сердца держу, что им лишнего и говорить не надо, они сами видят, чем пользу Карлонии принести.
На пару мгновений Грегору показалось, что светлые, будто выцветшие глаза карлонского короля смотрят с намеком, но Якуб Четвертый тут же отвел взгляд и махнул рукой в сторону призывно раскрытых дверей пиршественного зала…
…Возвращались из дворца уже хорошо за полдень. Войцеховичу, на пиру перебравшему медовухи, вместо лошади подали небольшую открытую карету, которую здесь называли возком. Слуги застелили возок мягким ковром и набросали подушек, так что немолодой стихийник устроился со всем удобством и вскоре уснул. Грегору тоже предложили возок, но он, едва представив, как трясет карету на неровной карлонской мостовой, наотрез отказался. Зато лорд Ставор тоже предпочитал верховую езду и по дороге любезно рассказал о некоторых традициях карлонского двора.
Оказывается, титул Друга Карлонии и вправду был довольно почетен. Он означал, что Грегору позволяется первым заговаривать с королем, не дожидаясь прямо обращенного к нему вопроса или приказа, писать его величеству без посредников, пользоваться многими другими привилегиями, а главное – купить в Карлонии дом или поместье, не будучи карлонским подданным!
– Немалая честь вам оказана, князь, – учтиво сообщил Ставор, пока они неторопливо ехали по залитым солнцем столичным улицам. – Меня вот, к примеру, его величество таковой до сих пор не удостоил, а вас при первой же встрече одарил.
– Его величество был очень милостив, – согласился Грегор, подумав, что поместье в Карлонии ему решительно ни к чему, но если придется часто приезжать сюда по делам Ордена, то собственный дом это и вправду удобно. – Признаться, я удивлен такому благоволению.
– К чему же удивляться? – чуть приподнял брови влашский некромант. – Заслуги ваши широко известны, а если вы своему королю столь верно и славно послужили, значит, человек вы поистине достойный и короне Карлонии тоже немалую пользу принести можете. Если пожелаете, конечно! Его величество Якуб славится щедростью и упорно собирает у своего трона всех, кто готов служить великой Карлонии.
– Но я не из числа его слуг, – возразил Грегор. – Я урожденный дворянин Дорвенанта и подданный короля Аластора.
«Короля, которому ты не нужен, – возникло в мыслях само собой. – Которому, если быть откровенным, ты глубоко противен. Ты напоминаешь ему о родном отце, имя которого при дворе покрыто непристойным и неблагодарным забвением. И о позоре, пережитом в юности, который он якобы простил, но разве мог забыть на самом деле? Ты хотел спасти Дорвенант ценой его жизни и едва не преуспел. И ты, наконец, неудобный супруг женщины, которую он хотел бы видеть то ли своей любовницей, то ли доверенной наперсницей, а ты мешаешь ему в этом… Неудивительно, что при дворе короля Аластора тебе, так много сделавшему для Дорвенанта, не положено даже тени радушия, которым готов одарить гостя король Якуб – ни за что, просто из надежды, что ты, возможно, окажешь услугу будущей Карлонской академии. Конечно, ведь ты же не итлиец, всегда готовый развлекать короля и бегать по его поручениям, словно паж! Ты не строишь ему неприличных фонтанов, не делишь с ним продажных девок, не варишь ему шамьет… Ну и зачем ты ему нужен?! Только для того, чтобы в очередной раз оскорбить? Забрать у тебя сына и жену, опозорив род Бастельеро?!»
– Жизнь переменчива. – Лорд Ставор пожал плечами и, обернувшись, глянул на эскорт Грегора, дисциплинированно держащийся в нескольких шагах позади. – Иногда люди рождаются в одной стране, но счастье и благоденствие находят в другой. Вон молодой Майсенеш родился карлонцем, но дал присягу королю Аластору и, кажется, вполне доволен своей судьбой. А этот юноша, который построил забавный фонтан… Он, кажется, итлиец? Я слышал, его величество Аластор вообще благоволит южанам? Его ближайший советник то ли из Фраганы, то ли из Арлезы…
– Его личный фехтмейстер, – сухо уточнил Грегор. – Бывший фраганский офицер.
«А Роверстан – наполовину арлезиец, – опять непрошено всплыло в памяти. – И вправду, сплошные южане! Разве что канцлер с командором пока что из Трех Дюжин, но как знать, надолго ли?»
– Наверное, очень достойные люди, раз попали в такую милость, – с равнодушной учтивостью отозвался Ставор, даже не подозревая, с какой безжалостной точностью каждое его слово ранит Грегора. – Его величество Аластор вырос в простоте, вот и соратников подбирает себе под стать, невзирая на древность рода и заслуги предков. Опять же, молодость, пылкость! Сами знаете, как оно бывает, кажется, что старики ничего-то не смыслят, незачем и совета у них спрашивать. – Ставор усмехнулся с неожиданным добродушием, и его суровое темное лицо словно осветилось изнутри. – Я вот своих сыновей учу-учу, чтобы слушали старших, а они ведь тоже, бывает, брыкаются, словно жеребята! Простите, князь, не знаю, сколько у вас детей…
– Только сын, – с удивившей его самого тоской ответил Грегор. – Всего полгода как родился… – И добавил, намеренно и с огромным удовольствием отбросив ненавистные имена: – Стефан Малкольм…
– Штефан? Доброе имя! – обрадовался лорд Ставор, лишь чуть-чуть исказив правильное произношение. – У нас так тоже детей называют! А что один, так не беда, какие ваши годы, князь! Сыновей непременно нужно много иметь! А то ведь не дай боги, как у короля Малкольма вышло, пусть ему тепло будет в Садах. Было трое, а остался один…
«И тот бастард, – молча продолжил Грегор. – Единственный, не знавший отца… Разве мог Малкольм предположить, что его корона достанется не принцу, а… конюху?! „Вырос в простоте“? Ставор удивительно деликатен в суждениях! В навозе – было бы куда точнее! Ничего удивительного, что в ближайших друзьях у него наемник-итлиец, у которого чести и гордости… как у кота под хвостом!»
Внезапно заболела голова, Грегор поморщился и потер лоб свободной от повода рукой. Определенно, третий кубок медовухи был все-таки лишним… Пьется это странное вино легко и приятно, а потом тело тяжелеет, мысли же вроде бы остаются ясными, но несутся вскачь, обгоняя одна другую, а из глубин души поднимается все, что скрывал даже от самого себя. Давние обиды, накопившаяся злость, болезненная застарелая тоска по какой-то другой жизни, светлой и теплой, полной любви, которую не придется покупать или вымаливать…
Неужели он не заслужил простого человеческого счастья? Уважения окружающих, почтения в собственной семье? Вот как Ставор, который тоже некромант, Избранный, аристократ… Решительно во всем подобный Грегору, ничуть не лучше! Но у него есть верные друзья – тот же Войцехович. Дети… И если он говорит о них с такой радостью, значит, его дети этого достойны! Он станет одним из основателей Карлонской академии, оставив свое имя навсегда известным каждому, кто будет в ней учиться… Это ли не прекрасная судьба, достойная и правильная? И почему?! Почему все это досталось не Грегору?! Вместо темного ледяного дома, где его никто не ждет? Вместо коллег по Ордену, которые его предали? Как и жена, и отец…
– Я смотрю, вы устали, князь, – прервал его мысли сочувственный голос Ставора. – Признаться, и сам сплошные пиры не люблю. Ничего, скоро делом займемся! Я вас о многом расспросить хотел, что нашего искусства касается. Мы, Ставоры, больше по кладбищенскому мастерству, а вы, говорят, проклятийник знатный?
– Да, смею надеяться, – отозвался Грегор, искренне благодарный за перемену темы. – Меня учил дед, а он был мастером проклятий. Но у нас в роду имелись некроманты и других направлений. Ритуалисты, мастера призраков… Сам я больше всего практиковал проклятия, но в обоих аспектах, и наложение, и снятие…
О проекте
О подписке