1. ПРАВОВЫЕ НОРМЫ И ФОРМЫ ИХ ЮРИДИЧЕСКОГО ВЫРАЖЕНИЯ

1.1. Норма права: форма, структура, разновидности

Нормам права посвящено большое число специально-юридических исследований; в том или ином срезе и (или) контексте данная проблематика затрагивается практически в каждом труде правовой направленности.

В подтверждение этого укажем, что очень наглядно значимость и актуальность, многогранность и дискуссионность вопросов о юридических нормах была отображена таким выдающимся правоведом, как Г. Кельзен, отмечавшим, в числе иного, и субъектно-действенные аспекты и вариации интересующих нас поведенческих правил. Так, ученый высказывал мнение, что интерпретация законодательных предписаний вовсе не обязательно влечет за собой всего одну, «неизбежную» версию восприятия. По общему правилу, оных как раз несколько; причем в случае своей обоснованности и «относимости к делу» (а точнее – к соответствующей норме права) собственно-содержательного примата друг перед другом интерпретационные вариации не имеют. Но ввиду всего лишь конкретных жизненных обстоятельств в сферу позитивного права будет «внедрена» та позиция, что отобразится в судебном решении; а соответствие правоприменительного акта статуту не будет означать наибольшей адекватности в понимании сути истолкованной правовой нормы – оно будет свидетельствовать только о законности самого юрисдикционного акта.

Именно исходя из этих рассуждений, Г. Кельзен выводил положение, согласно которому «судебное решение – одна из возможных индивидуальных норм в пределах общей нормы, а не… лишь единственно возможная индивидуальная норма»^[2].

Не отрицая и значения того, что содержание, количество, а иногда и качество правовых норм находится в зависимости от воли и интересов правовых субъектов, Г. Кельзен обратил внимание на такой неоднозначный аспект тематики правовых норм, как их реализация, практическое осуществление (неизбежно связанное с истолкованием): «традиционная юриспруденция до сих пор не нашла объективно верного пути разрешения конфликта между волей и ее выражением… даже принцип так называемых сбалансированных интересов есть лишь формулирование проблемы, но не ее разрешение. Он не дает объективного стандарта, согласно которому противоборствующие интересы могут быть сравнены между собою для разрешения конфликта между ними. В частности, этот стандарт не может быть извлечен из толкуемой нормы, из статута, где она содержится, или из правовой системы в целом, как это предполагает доктрина балансирования интересов. Необходимость «интерпретации» возникает именно из-за того, что норма, подлежащая применению, – или система норм – предоставляют несколько возможностей, что в действительности означает: ни норма, ни система норм не могут определить, какой из вовлеченных интересов оказывается важнее… Воля проникает в индивидуальную норму в процессе применения статута, при условии, что посредством этого общая норма приобретает конкретное содержание… Закон предписывает нечто абсурдное, но это может случаться; законы, в конце концов, дело рук человека. Норма вообще может быть лишена смысла, тогда никакое толкование не сможет выжать из нее смысла, так как интерпретация не может извлечь из нормы то, чего в ней нет»^[3].

В упомянутом контексте «свободы нормативно-регламентируемого усмотрения» уже отечественный правовед В.Н. Кудрявцев утверждал, что «общая, абстрактная норма значительно удобнее для квалифицированного юриста. Но ведь… законы создаются не только для юристов»^[4].

Представляется, что конкретизированная юридико-нормативная регламентация удобоварима для отображения поведенческих правил запрещающего и, возможно в ряде случаев, предписывающего толка, во всех же остальных ситуациях таковая должна носить четкий направляющий, но не детализированный характер.

Указанное выше позволяет усмотреть, что обращение к области правовой структуризации и систематики невозможно без рассмотрения вопроса о правовой норме (норме права). Более того, в интересующем нас контексте таковой представляется ключевым, так как нормативное правовое положение находится в основе и самого правового строения, и любого упорядочения юридической материи вообще. Это обусловлено тем, что без наличия правовых правил нормативного характера невозможно и существование их строевого, структурного или иного классификационного (систематизированного) ряда. Например, в вопросах структуры права значимость норм проявляется, в частности, в том, что именно они (и изначально, и в конечном итоге) должны обеспечивать единство юридической ткани различной видовой (в том числе и по уровню) принадлежности. Именно свойства элементарных, можно сказать первичных, правовых звеньев (т. е. норм) создают обобщенные характеристики, представления о тех или иных правовых областях (образованиях, ассоциациях). Например, сформулированные в Уставе Организации Объединенных Наций нормы, отражающие основные принципы международного права, проявляются во всех иных международных правовых документах, в наднациональной правовой регламентации в целом^[5].

Хотелось бы обратить особое внимание на то, что именно проблематика правовой нормы (а не, например, статьи нормативного правового акта) имеет ключевое значение для вопросов систематики права. Это верно даже в том случае, если под строением (и (или) системой) права понимается упорядоченность и взаимосвязь предписаний, содержащихся только в писаном юридическом материале.

Весьма яркое высказывание на данный счет встречается у А.Ф. Черданцева: «введение нового акта в силу в определенной мере меняет установившиеся внутрисистемные связи. Следовательно, вводя в действие новый нормативный акт, законодатель должен предусмотреть и издание сопутствующих норм (коллизионных, оперативных и т. п.), которые упорядочили бы внутрисистемные связи права, нарушенные изданием нового акта. Внутрисистемные связи норм права необходимо учитывать и в процессе реализации норм права (при толковании, применении и т. д.), ибо любое общественное отношение, как правило, урегулировано лишь определенной совокупностью взаимосвязанных норм. Таким образом, анализ существующих связей в праве имеет не только теоретическое, но и практическое значение, ибо помогает выявить дифференциацию права и его интеграцию, те характерные моменты, которые придают системе права единство, целостность, а ее элементам взаимосвязанность»^[6].

Весьма значим вопрос о правовых нормах и непосредственно для области законодательной (и подзаконной) юридической систематики. Причем здесь он неразрывно связан с такими специальными конструкциями, как отрасль и институт законодательства. В данном срезе представляется обоснованным и верным существующее в юриспруденции положение о том, что юридические конструкции способствуют логичности связок правовых норм, последовательности, взаимной увязанности и согласованности их изложения, а также недопущению и (или) преодолению реальных юридических пробелов, надлежащему техническому отображению юридико-поведенческих правил^[7].

Следует согласиться и с тем, что «первичные ассоциации норм… это – общность не равноправных предписаний, а скорее одна основная норма со «свитой» сопровождающих ее конкретизирующих предписаний… Статьи нормативного правого акта – это типическая форма выражения и закрепления ассоциации нормативных предписаний. Изучение структуры кодифицированных нормативных актов… свидетельствует о том, что статьи во все большей степени используются законодателем для группировки правовых предписаний, т. е. в систематизационных целях»^[8].

В связи с этим исходным, особо значимым и интересным представляется вопрос о структурном строении самой правовой нормы (нормы права); о составляющих таковую элементах обязательного и (или) факультативного толка. Этот вопрос имеет большое значение для исследования и решения специально-юридических проблем систематики права и законодательства (в широком значении последнего), видов и соотношения различных формально-юридических источников, качества писаного правового материала. По верному замечанию А.Ф. Черданцева, «единство, целостность и взаимосвязанность элементов системы права вытекают из единства генетических связей норм права»^[9].

Тем не менее в правовой доктрине обозначенный вопрос «традиционно» решается поливариантно. «Отправной точкой» его рассмотрения является дефиниция нормы права, которую по «общему правилу» принято определять в качестве общеобязательного, формально-определенного поведенческого правила, исходящего (посредством установления или санкционирования) от государства или, соответственно, уполномоченных субъектов международного права и, в случае необходимости, обеспечиваемого посредством принудительных сил корреспондирующей организации публичной власти. Данное определение представляется обоснованным, отображающим и суть, и характерные («коренные») черты (т. е. признаки) нормы права.

При этом в отношении норм международного права принято (в качестве отличительного свойства) особо указывать на то, что они создаются самими суверенными (или первичными) субъектами наднациональной юридической общности (т. е. государствами и (или) борющимися за свою независимость народами и (или) нациями). Таким образом, градация правил социального поведения международного уровня производится в том числе и посредством обращения к категории «субъект права». Позволим себе заметить, что материалистическая природа «лица» лежит и в основе «традиционно» используемого в отечественной юриспруденции классифицировании субъектов права на индивидуальные (физические лица) и коллективные, или групповые (юридические лица и «приравненные к ним» субъекты).

С теоретических позиций это деление представляется неточным. Для подтверждения достаточно привести очень распространенный и простой пример: юридическое лицо может составлять и один физический участник; при этом в качестве организации такое лицо попадает в «коллективную группу», хотя объединения (коллектива, группы), по числу участвующих субъектов, в данном случае и не имеет места быть.

Мыслится, что наиболее корректной является генезисная градация субъектов права на первичные и вторичные. Как указано выше, таковая устойчиво присутствует в международном праве. Если же прибегнуть к общетеоретическому уровню юридического обобщения, то можно заметить, что, за исключением самого физического лица, все иные субъекты права выступают плодом его творения, результатом деятельности. Это относится и к государству, и к межгосударственным формированиям, и к общественным объединениям, и к юридическим лицам. Онтология ни одной из этих ассоциаций априори невозможна без существования представителя рода homo sapiens. Получается, что все иные субъекты права являются производными по отношению к такому участнику юридической жизни, как физическое лицо. Человек же, как представитель рода, является первичным (своего рода безусловным, суверенным) субъектом права. Отсюда и вытекает предлагаемое нами деление лиц на первичных (суверенных, основных) и вторичных (производных), зависящее от природы участников юридической жизни и степени «естественности» (безусловности) исконной принадлежности таковых сфере действия права.

Возвращаясь к вопросу о строении правовой нормы, для объективности укажем, что в отношении отдельных срезов данного исследовательского направления в юридической среде наблюдается достаточно устоявшееся рассмотрение. Это относится к положениям о том, что: 1) логическая структура правовой нормы выражается словесной формулой «если – то – иначе» (что в «переводе» на специально-юридический язык означает – «гипотеза – диспозиция – санкция»); 2) строение оной представлено (по крайней мере, по «классической» модели) условием (гипотезой), непосредственно самим правилом поведения (диспозицией) и мерой юридического воздействия на реализатора правовой нормы (санкцией); 3) без диспозиции нельзя констатировать наличие интересующей нас разновидности социального поведенческого правила.

Вместе с тем, касательно обязательности «присутствия» в каждой правовой норме всех трех составляющих элементов, юриспруденция характеризуется достаточно широкой «палитрой» мнений. Базовые направления решения корреспондирующего вопроса при этом могут быть представлены дихотомией: любая норма всегда (не всегда) содержит в себе все три структурных компонента.

В связи с этим сразу же отметим, что части структурного характера в явлении отсутствовать не могут, ибо они носят для такового константный, закономерный, сущностный, строеобразующий характер^[10]. Констатация факультативности наличия уже сама по себе будет свидетельствовать в пользу того, что речь идет об элементе (ах) неструктурного ряда.

По меткому замечанию Д.А. Керимова, «части правовой нормы настолько органически связаны между собой и настолько непосредственно подчинены целому, что их раздельное существование бессмысленно»^[11].

Верным представляется и указание на то, что «…«клеткой» системы права является правовая норма. Ее понятие… должно наряду с социальной природой и содержанием нормы отражать ее структуру, свойства, лежащие в основе системообразующих связей между нормами и их группами. Наиболее близкие к этому требованию определения содержат указания на то, что правовая норма есть модель правоотношения. Уточним данный признак. Во-первых, только центральная часть нормы (диспозиция) есть полная модель правоотношения, описывающая три группы его элементов: субъекты, их взаимосвязи (права и обязанности), объекты. Гипотеза нормы – это описание юридического факта, порождающего данное правоотношение, а санкция – часть модели другого, обеспечивающего правоотношения. Во-вторых…. все общественные отношения… (это —Д.А.) связи между субъектами по поводу объектов. Следовательно, названные три элемента присущи любому общественному отношению. Структура моделируемого правоотношения соответствует структуре регулируемого неправового отношения, поскольку первое есть форма второго. В-третьих, совокупность моделей правоотношений, содержащихся в структуре системы права, т. е. все право, представляет собой общую модель правовой жизни общества. Деление системы права на структурные элементы и их группировка основываются на трех видах системообразующих связей между правовыми нормами: связи по однородным субъектам, по их однородным взаимосвязям (правам и обязанностям) или по однородным объектам. В любой системе права имеются элементы, выделенные по каждому из трех оснований. Три вида связей, т. е. три основания классификации норм, и есть критерии, по которым строится система права. Политические, экономические, социокультурные и иные факторы, обуславливая содержание права (какие субъекты, по поводу каких объектов, какие права и обязанности должны исполнять), тем самым определяют строение его системы. Данное представление следует конкретизировать путем выяснения свойств исторических типов системы права. В литературе иногда недооцениваются структурные различия этих типов, в результате системы права различных типов предстают как почти одинаковый набор отраслей»^[12].

Тем не менее, как мы уже говорили, по проблематике строения правовой нормы (и корреляции таковой с вопросами систематики права) есть и отличные мнения. В частности, отдельного, по меньшей мере «обзорного» внимания заслуживает неоднозначная, по нашему мнению, позиция С.С. Алексеева по вопросу о составе правовой нормы. Для дальнейшего понимания прежде всего необходимо подчеркнуть, что ученый отличал правовую норму от элементов (статей, частей, пунктов) нормативных правовых актов.

Более того, он уделял особое внимание их соотношению, выявлению между ними различий: «в большинстве случаев логическая норма обнаруживается в нескольких статьях нормативного правового акта или даже в разных нормативных актах… Усиливающийся процесс специализации права приводит к тому, что элементы логических норм все более рассредоточиваются в нормативных актах», «правовое предписание и статью нормативного акта нельзя отождествлять. И дело не только в том, что в одной статье закрепляется по большей части несколько предписаний, но, главным образом, в том, что предписание и статья – явления разноплоскостные, и поэтому допустимо говорить лишь о соответствии их друг другу Нормативный юридический акт и все его подразделения (разделы, главы, статьи, отдельные фразы правового текста) относятся к внешней форме права, представляют собой способ документально-словесного изложения содержания права. Правовые же предписания – первичные явления развитой правовой системы, относящиеся к ее содержанию… При неофициальной и некоторых формах официальной инкорпорации предметом систематизации служат части текста нормативного акта, например отдельные статьи. Но при консолидации, а тем более при кодификации законодательства предмет систематизационных действий составляют непосредственно юридические нормативные предписания, а не статьи (хотя они принципиально и совпадают)… Сами по себе «статьи, пункты, абзацы и т. д.» – это именно части текста нормативного акта, выражающие нормативные предписания. Выражающие, а не образующие»^[13].

Данное утверждение представляется истинным и с сугубо гносеологических, и с онтологических, и с феноменологических позиций.

Добавим также, что, по нашему мнению, правовая норма отличается целостным (цельным) характером своего строения. В соотношении, во взаимодействии с иными элементами правового бытия норма права «предстает в нерасчлененном виде», так как «элементы делимы в себе, но они неделимы по отношению к существенным отношениям системы, элементами которой они являются. Но если фиксированы структурные отношения объекта (а объект – всегда система), то в таком случае элементы необходимо предстают как неделимые части системы». Под элементом «имеется в виду минимальный компонент системы или же максимальный предел ее расчленения»^[14].

Все компоненты правовой нормы связаны друг с другом именно с необходимостью, т. е. являются не только обязательными, но и нерасторжимыми, структурными частями. Кроме того, именно сама норма права (а не ее отдельные части) взаимодействует с иными проявлениями правовой среды и способна к вхождению в состав более крупных, объемных структурных звеньев. Это также свидетельствует о ее совокупной целостности.