В Карабахе мы и стояли между враждующими общинами. Тогда в Москве не придумали ничего лучше, как создать в Нагорном Карабахе Особый комитет под управлением Вольского, большого партийного функционера, присланного из Москвы. Если честно, то его не любили ни азербайджанцы, ни армяне. Он воспринимался как типичный наместник Центра, присланный сюда в качестве своеобразного прокуратора. Ну а мы соответственно были его преторианской гвардией. Только не удивляйтесь, что я знаю про прокураторов и преторианскую гвардию. Не забывайте, что моя мама была библиотекарем, и в детстве я читал достаточно много книг. Фактически это было моим единственным занятием. А вот учился я плохо, с трудом окончил школу на тройки и даже не сделал попытки поступить в институт. Считал, что все равно не попаду.

Можете себе представить, чего только я не увидел за несколько месяцев, пока мы дислоцировались в Карабахе. Армянская община не доверяла официальному Баку, а азербайджанская община не доверяла местной власти в Степанакерте. Да еще и город потом переименовали так, как он назывался раньше, – Ханкенды. Наши офицеры, не особенно стесняясь, продавали оружие обеим сторонам – автоматы, пистолеты, патроны, даже гранаты. За хорошие деньги можно было взять на одну ночь бронетранспортер с солдатами и поехать пострелять «на охоту». Меня в ночные охоты не включали – знали, что я из Башкирии, и не привлекали к этим «забавам». Офицеры считали, что нужно давить азербайджанцев-мусульман, и выходили на охоту, радостно сообщая, что идут убивать «чернозадых». Хотя справедливости ради стоит сказать, что когда деньги платили азербайджанцы, то наши офицеры с такой же охотой выходили охотиться на «хачиков». Время было такое, когда все разваливалось и всем было на все наплевать. Если в стране нет твердой власти, если исчезает страх перед законом, все моральные категории уже просто не работают. Деньги становятся главным стимулом.

В девяностом нас перевели в Киргизию, где было тоже очень сложно. Там враждовали узбеки и киргизы, и снова приходилось вставать стеной между двумя враждующими общинами. Только на этот раз мусульмане убивали мусульман. И убивали с особой жестокостью. В общем, лучше не вспоминать, как нас повсюду прессовали. А в девяносто первом меня наконец демобилизовали. Летом я вернулся в Уфу и уже там смотрел по телевизору августовские события в Москве. С первого сентября я устроился охранником в местный ночной клуб «Золотая антилопа». Глупое название, говорят, был такой мультфильм. В клубе потихоньку приторговывали наркотиками, тусовались дешевые проститутки, приходили уже появившиеся в больших количествах бандиты и рэкетиры. А через несколько месяцев «вожди» трех союзных республик подписали в Беловежской Пуще какие-то бумажки, и Советский Союз окончательно перестал существовать.

Честное слово, к этому времени мы все так дружно ненавидели Горбачева, что готовы были не только Союз, но и всю планету послать к чертовой бабушке, лишь бы избавиться от этого несерьезного болтуна. Кто тогда знал, что пришедший ему на смену Ельцин окажется еще хуже и превратит всю страну в один большой криминальный общак, где верховодить будут его родные и приближенные, которые успеют захватить себе самые лакомые куски, а остальным придется выживать «по понятиям». Ну, это я так, к слову. Никогда не любил политиков, а сейчас их тем более не люблю.

Девяносто второй начался необычно. Утром я пошел на дежурство и обнаружил длинные колонны людей, которые стояли и продавали все, что могли продать: еду, галантерею, одежду, даже тапочки. Было полное ощущение, что мир сошел с ума.

И тут у меня появился шанс. Какой-то непонятный, невозможный, невероятный шанс. К нам в ночной клуб приехал оттянуться местный авторитет Тухват Ельгаштин по кличке Черный. Он и был какого-то непонятного темного цвета, наверное, в его роду были либо темнокожие, либо выходцы из южного Пакистана. Но любой намек на подобное родство приводил Тухвата в ярость, и он мог убить человека. Черный имел к девяносто второму году четыре судебных приговора и в общей сложности одиннадцать лет, проведенных за решеткой. Но криминальным авторитетом он не был – просто не мог жить по законам воровского мира. Полный беспредельщик.

К этому времени бандитов и рэкетиров развелось столько, что они были буквально повсюду, контролируя почти каждое торговое заведение, каждую палатку, каждый киоск. В начале девяностых казалось, что всю нашу жизнь определяют именно эти криминальные авторитеты в малиновых пиджаках и с бычьими шеями. Пустые глаза, откормленные рожи – они были похожи друг на друга, как близнецы. И конечно, вся милиция нашей славной страны была куплена этими братками. Вообще было полное ощущение, что в стране не осталось больше ни армии, ни правоохранительных органов, ни прокуроров, ни судей – только братки и купленные ими сотрудники спецслужб, которые их всячески крышевали и поддерживали. Словно в один день сразу отменили совесть, и теперь можно было делать все, что угодно. Не осталось никаких заповедей – ни библейских, ни человеческих. Все смертные грехи стали нормальным образом жизни. Люди перестали чтить родителей, создавали себе ложных кумиров, воровали, убивали, прелюбодействовали, предавали ради наживы. Не говоря уже о чревоугодии, которое стало доступным всем этим откормленным боровам.

Один из приближенных людей Тухвата – Леонид Димаров – попал к нам в клуб, и его охранники затеяли драку с приехавшими в город визитерами с Украины. Драка получилась веселой, всех четверых приехавших отправили в больницу. Но самое важное, что именно я вмешался в эту драку на стороне ребят Димарова и двое отправились в больницу именно после моих ударов. Ну и, конечно, этот тип сразу обратил на меня внимание и рассказал обо мне своему боссу. Тот заинтересовался и позвал меня на беседу.

Должен сказать, что ехал я к нему без особого энтузиазма. Наша встреча могла кончиться чем угодно. Я мог вообще не вернуться, если бы не понравился Черному. Но я ему понравился. И еще он позвал какого-то корейца, который должен был меня проверить. Только потом я узнал, что этот кореец был одним из главных бойцов Тухвата. И мне предстояла с ним схватка. Честно скажу, что сначала я пропустил несколько очень болезненных ударов. Он бил меня по всем правилам своей науки. Оказывается, этот тип занимался модным тогда карате. Минут пять я ничего не мог с ним сделать, но упрямо лез вперед. Я ведь говорил, что меня трудно бывает остановить, а боль даже доставляет мне удовольствие. И тогда он стал бить меня сильнее. Я был весь в крови, но продолжал лезть на корейца. Кажется, даже он, в конце концов, смутился, и тогда я, улучив момент, обхватил его двумя руками и начал молотить кулаками по лицу. Не забывайте, что у меня был разряд по боксу. Меня едва оттащили от него, я вполне мог его убить. Тухват долго молчал, глядя на своего окровавленного охранника, лежавшего на полу. Я уже думал, что сейчас меня пристрелят прямо здесь. Но он неожиданно усмехнулся и сказал, что ему нужны именно такие ребята, как я, и предложил мне на него работать.

Чтобы вам было понятно, почему я сразу согласился, достаточно сказать, что моя зарплата охранника была равна двадцати двум долларам. И это была очень хорошая зарплата по местным меркам. А Тухват сразу предложил мне пятьсот долларов в месяц с условием, что я отправлюсь с ним в Москву. И я, конечно, сразу согласился.

Пятьсот долларов тогда представлялись мне абсолютно невозможной и немыслимой суммой, которую я мог заработать за двадцать пять месяцев своей работы при условии, что не потрачу ни одной копейки. Тогда была такая дикая инфляция, что даже десять долларов казались целым состоянием.

Я вернулся домой и объявил матери, что уезжаю в Москву. Она восприняла новость как-то отстраненно, словно ее вообще это не касалось. Я считал, что мать обязательно запретит мне уезжать, не даст своего согласия, не отпустит. Но она спокойно выслушала и сказала, что, возможно, так будет лучше. К тому времени мой брат Равиль уже женился и привел к нам свою жену, которая родила сразу двойню. Вот так мы и жили в небольшой трехкомнатной квартире. Спальню отдали Равилю и его семье, а мы с мамой оставались в детской. Конечно, жить можно было и вшестером, но это было достаточно сложно.

Можете себе представить, как мне было обидно слышать эти слова от собственной матери? Она так и не смогла примириться с тем, что ее третий ребенок родился мальчиком. Разве я виноват в этом? После смерти Раиса она словно потухла, исчез блеск в глазах; ее вообще мало что интересовало. А теперь еще я узнал, что ее больше волнует судьба среднего сына, чем отъезд младшего. Что ж, больше меня ничего не держало в родном городе. Все сложилось так, как должно было сложиться. Тухват вручил мне полторы тысячи долларов – мой гонорар за три месяца вперед, и я оставил половину денег матери с братом, так и не услышав от них особой благодарности. Мать равнодушно сказала «спасибо», а брат только кивнул головой, даже не пытаясь отговорить меня от этой поездки. Я иногда думаю – если бы он знал, что именно меня ждет в Москве, он отговорил бы меня или нет? Не знаю. Я просто был им не нужен. У матери двое внуков, рядом с ней ее сын – может, не такой любимый, но все-таки любящий ее – и заботливая невестка, нужно отдать должное супруге Равиля. Зачем им при этом охранник ночного клуба, нанявшийся на работу к бандитам?

На следующее утро я собрал свои вещи, пожелал матери и брату счастливо оставаться, попрощался с женой Равиля, поцеловал своих племянников и вышел из квартиры, захлопнув дверь, словно отсекал свою прежнюю жизнь. Можете мне не поверить, но мать лишь равнодушно кивнула головой, даже не попытавшись поцеловать меня на прощание или пожелать счастливого пути. Наверное, она считала меня самым непутевым среди сыновей. Ведь я не пошел на этот дурно пахнущий завод стекловолокна, где работал наш отец и где теперь горбатился Равиль. Она, вероятно, думала, что я тоже должен был пойти и умереть на этом вредном производстве. А может, и не думала. Может, меня вообще подменили в детстве и поэтому она так прохладно ко мне относилась? Или я вообще родился от другого мужчины. Хотя все говорили, что я больше похож на отца, чем мои старшие братья, которые были похожи на мать. Может, она просто не любила моего отца и поэтому так относилась к сыну, который все время напоминал ей нелюбимого мужа? Не знаю. Тогда я просто ничего не знал.

Но чувство обиды и разочарования оставалось у меня до самого аэропорта, где меня уже ждал мой новый босс Тухват Черный, с которым мы полетели в Москву. Господи, если бы кто-нибудь сказал мне, что именно меня там ждет! Я сейчас думаю, как это правильно, что наше будущее нам неизвестно, иначе мы просто не смогли бы нормально жить. Хотя кто знает? Может, наоборот, мы стали бы жить немного лучше или немного осторожнее? Об этом не мне судить. Я был молодой, наивный, ничего не знающий и еще не совсем понимающий, что именно происходит. Но реальная жизнь сразу ударила меня по лицу. Со страшной силой.