Часть первая
Превратности судьбы империи

Глава 1
Золото Гвинеи и пресвитер Иоанн (1415–1499)

Морским экспедициям португальцев в Атлантическом океане было положено начало, по-видимому, в 1419 г., четыре года спустя после отвоевания Сеуты у мавров. Стало общепринятым фактом, что начало первого этапа дальних плаваний европейцев приурочивается к одной из этих дат. Его завершение приходится на возвращение Васко да Гамы в Лиссабон в июле 1499 г., шесть лет спустя после окончания эпического плавания Христофора Колумба к Антильским островам.

У португальцев и испанцев были предшественники в завоевании Атлантического и Тихого океанов, но усилия этих замечательных путешественников не изменили хода мировой истории. Карфагенские монеты IV в. до н. э. были найдены на Азорских островах, а древнеримские монеты более позднего времени – в Венесуэле. Все это дает возможность утверждать, что они попали в эти места с судов, занесенных туда штормами еще в античные времена. Викинги плавали из Норвегии и Исландии в Северную Америку в начале Средних веков, но последнее их поселение в Гренландии не устояло перед суровыми природными условиями и нападениями эскимосов в конце XV в.^[3] Немногочисленные итальянские и каталонские галеры из Средиземноморья бесстрашно устремились в Атлантический океан в XIII–XIV вв. в поисках новых земель. Но, несмотря на то что они, возможно, побывали на Азорских островах и Мадейре^[4] и определенно открыли вновь Канарские острова («Счастливые острова» римских географов), эти изолированные морские экспедиции не имели систематического продолжения. Только смутные воспоминания остались от генуэзских братьев Вивальди, которые в 1291 г. отправились в плавание с намерением обойти с юга Африку и выйти морем к Индии, но после прохождения мыса Нун на побережье Марокко след их затерялся в океане. Хотя шторм вполне мог отнести отдельные китайские и японские джонки к берегам Америки и хотя полинезийские «аргонавты Тихого океана» с Гавайев колонизовали многие острова вплоть до Новой Зеландии, такие походы не влияли на положение, при котором Америка и Австралия продолжали находиться в полной изоляции по отношению к другим континентам.

Марко Поло и другие путешественники – почти все они были итальянцами – пересекали по суше весь Европейско-Азиатский континент от берегов Черного моря до побережья Южно-Китайского моря. Их странствия продолжались в течение многих лет (ок. 1240–1350), и это происходило в то самое время, когда монгольские ханы устанавливали свой Pax Tartarica в Центральной Азии и в других дальних землях. Но рассказам этих европейских путешественников о невиданных чудесах Востока их соотечественники либо не верили, либо эти повествования были слишком эмоциональны и отрывочны, чтобы дать четкое представление об Азии западному миру. Знаменательно, что легендарное «письмо пресвитера Иоанна» и фантастические путешествия несуществующего сэра Джона Мандевиля были более популярны среди европейской читающей публики, чем более достоверные повествования Марко Поло и францисканца Одорико Порденоне, хотя и в них было много преувеличений и вымысла.

Некоторые каталонские и мальоркские карты XIV в., такие как карта, созданная для французского короля Карла V около 1375 г., дают удивительно точное изображение области Западного Судана и пути купеческих караванов из Северной Африки через Сахару «к земле негритянских племен в Гвинее»^[5]. Эти географические сведения были получены от еврейских купцов, которые имели возможность путешествовать с известной долей свободы в мусульманских землях. Они не основывались на информации из первых рук, полученной от европейских христиан; ничего не было известно и о побережье Западной Африки южнее Гвинейского залива. Грубо говоря, большинство средневековых карт отражали либо веру Птолемея в то, что Индийский океан со всех сторон окружен сушей, либо представление Макробия об открытом морском пути в Индийский океан вокруг сильно искаженной на картах Южной Африки. Только после того, как португальцы проплыли вдоль западноафриканского побережья, обогнули мыс Доброй Надежды, пересекли Индийский океан и добрались до индонезийских Островов пряностей и побережья Южно-Китайского моря; только после того, как испанцы добились той же самой цели, когда, пройдя вдоль берегов Патагонии, они вышли в Тихий океан и доплыли до Филиппин, – тогда, и только тогда установилось постоянное и регулярное морское сообщение между четырьмя великими континентами.

Почему иберийцам сопутствовал успех там, где их средиземноморские предшественники потерпели неудачу? Почему Португалия стала лидером, когда бискайские суда и моряки считались лучшими в Европе? Что побуждало португальцев предпринимать морские экспедиции? Руководствовались ли их организаторы тщательно проработанными планами или они меняли свои цели и способы их достижения согласно менявшимся обстоятельствам? Был ли вдохновителем и руководителем морских походов только инфант Энрике (он же принц Генрих Мореплаватель) или/и другие представители Ависской династии? Возможно, движущей силой этих экспедиций стал нарождавшийся класс торговцев, влияние которого значительно выросло после судьбоносных событий 1383–1385 гг., когда большинство представителей старых аристократических родов были убиты или изгнаны за то, что встали на сторону вторгшихся в страну кастильцев. В итоге последние были полностью разгромлены в сражении у селения Алжубаррота (14 августа 1385 г.). Насколько верны были сведения рукописных отчетов путешественников о Северной Африке (включая Западный Судан), об Индии и Дальнем Востоке, которые нашли отражение на картах мира арабских, еврейских, каталонских и итальянских картографов и купцов, которые были в распоряжении принца Энрике и других заинтересованных людей в Португалии? И как использовали эту информацию, если использовали вообще, португальцы?

Историки еще далеки от единого ответа на эти вопросы, но за тем, что известно как эпоха Великих географических открытий, стоит целый ряд факторов – религиозный, экономический, стратегический и политический, которые были представлены в разной мере. Первоначальные корыстные побуждения часто самым причудливым образом смешивались с убеждением, что кесарю надо отдавать кесарево, а Богу – Божие. Так было в случае со средневековым итальянским купцом Прато, который каждую страницу своих гроссбухов начинал фразой «Во имя Бога и Прибыли». Рискуя упростить общую картину, можно сказать, что ведущих деятелей Португалии, к которым в равной степени могли относиться короли, принцы, аристократы и купцы, вдохновляли в их стремлениях четыре основные причины. Выстроенные в хронологическом порядке, но разные по значимости и отчасти совпадающие, это были 1) фанатизм крестоносцев в борьбе с мусульманами; 2) стремление обрести золото Гвинеи; 3) поиски пресвитера Иоанна и 4) восточных пряностей.

Положительным моментом в этом было то, что Португалия на протяжении всего XV в. была единым королевством, в стране прекратились междоусобные распри, за исключением одного трагического эпизода. В 1449 г. в битве при Альфарробейре будущий король Афонсу V разбил войска регента Португалии Педру, герцога Коимбры. Он пал жертвой интриг и амбиций герцогского дома Браганса. Вряд ли читателю стоит напоминать, что большую часть этого века другие страны Западной Европы терзали войны – Столетняя война, гражданская Война Алой и Белой розы и другие. Возникла угроза турецкого нашествия на Балканах и в странах Ближнего Востока. Кроме того, Кастилия и Арагон переживали смутное время, находясь буквально на грани анархии незадолго до воцарения Фердинанда и Изабеллы. Эти внутренние раздоры в значительной степени помешали испанцам успешно соперничать с португальцами. В противном случае положение было бы иным, хотя Испания и изгнала португальцев с Канарских островов.

Захват португальскими войсками Сеуты в августе 1415 г. и, что важнее, ее удержание было, возможно, результатом религиозного пыла крестоносных воинов, готовых нанести решительный удар по неверным. Присутствовало и желание наполовину английских по крови португальских принцев быть посвященными, с театральным эффектом, в рыцари прямо на поле боя. Конечно, эти традиционные объяснения, предлагаемые хронистами, не могут удовлетворить современных историков. Они утверждают, что экономические и стратегические причины играли при этом более значимую роль, поскольку Сеута была процветающим центром торговли, базой военного флота мусульман и плацдармом для нового вторжения через Гибралтарский пролив. Также высказывалось предположение, что плодородные земли вокруг города, на которых выращивались зерновые культуры, были еще одной точкой притяжения для португальцев, поскольку в их стране ощущался явный недостаток зерна. Это предположение опровергается тем фактом, что незадолго до захвата Сеуты в одном мусульманском описании недвусмысленно говорится о том, что городу приходится импортировать зерно, хотя там и существовали большие запасы зерна в житницах. Но Сеута к тому же была конечным пунктом транссахарской торговли золотом. Насколько это португальцы осознавали еще до захвата города, остается неясным (как и другие причины этой экспедиции).

Во всяком случае, овладение Сеутой, несомненно, позволило португальцам получить дополнительную информацию о землях негров в бассейнах Верхнего Нигера и Сенегала, откуда поступало золото, если только они уже не знали об этом из таких источников, как «Каталонская карта» 1375 г., и сообщений торговцев-евреев. Раньше или позже, но они начали осознавать, что они, вероятно, смогут установить контакт с этими землями по морю и перенаправить торговые пути золотом, которое доставляли верблюжьими караванами из Западного Судана при посредничестве мусульман Берберийского берега. У португальцев был стимул для этого, поскольку на золото был большой спрос последние два с половиной века в Западной Европе. В это время город за городом и страна за страной начинали чеканить золотые монеты, вдохновленные появлением в 1252 г. флорентийского золотого флорина и около 1280 г. венецианского золотого дуката. В Португалии не было собственной золотой валюты с 1383 г.; подобное положение сохранялось лишь в немногих европейских королевствах.

Завоевательные устремления крестоносцев, по крайней мере, что касалось Португалии, были направлены исключительно против мусульман Марокко. И поиск золота Гвинеи получил новый импульс в процессе поиска пресвитера Иоанна. Этот мифический владыка, как считали европейцы, был правителем могущественного королевства в Индиях, имевших широкое определение; это были земли Эфиопии и Восточной Африки, а также те земли, что были известны в Азии. Ближняя, или Малая, Индия означала, предположительно, север субконтинента; Дальняя, или Большая, Индия – его юг, расположенный между Малабарским и Коромандельским берегами; под Средней Индией понимали Эфиопию, или Абиссинию. Но немногие в начале XV в. имели четкое представление об Индиях; и названия «Индия» или «Индии» часто ассоциировали с некоей неизвестной и загадочной землей к востоку и юго-востоку от Средиземноморья.

Время, романтические повествования о путешествиях и имевшее хождение поддельное письмо, изысканно украшенное, приписываемое пресвитеру Иоанну, – все это вместе, помноженное на легковерие западноевропейца, привело в эпоху позднего Средневековья ко всеобщей вере в могущественного монарха, христианского священника-короля. Верили, что его королевство расположено где-то за исламскими державами, которое в виде широкого пояса протягивается от Марокко до Черного моря. Поначалу полагали, что оно находилось в Центральной Азии и со временем постепенно сместилось в Эфиопию.

Начиная с 1402 г. эфиопские монахи и посланники приезжали в Европу (через Иерусалим) из древнего и изолированного коптского христианского царства, расположенного на нагорье между Нилом и Красным морем. Наконец, один из этих посланников прибыл в Лиссабон в 1452 г.; но, как явствует из дальнейших событий, португальцы, подобно европейцам, получили лишь смутное представление о том, что это за страна и где она находится. Ни в одной европейской стране, казалось, не распространилась столь широко, как в Португалии, экстравагантная легенда о пресвитере Иоанне, в которой рассказывалось, что за его столом, сделанным из изумрудов, пировали 30 тысяч гостей; 12 архиепископов сидели по его правую руку и 20 епископов – по левую. Но все в Португалии и повсюду искренне верили, что этот загадочный король-священник, когда его найдут, окажется незаменимым союзником в борьбе против мусульманских держав, будь то турки, египтяне, арабы или мавры. Что касается португальцев, они надеялись обнаружить его в Африке, где он сможет помочь им против мавров.

Противоречивые мотивации, стоявшие за португальскими открытиями, становятся ясными из текста папских булл, которые были обнародованы при жизни Генриха Мореплавателя и его непосредственных наследников. Было установлено, что эти послания отражали предварительные просьбы португальского монарха. Таким образом, они отражали намерения короля или тех, кто обращался к римскому папе от его имени. Три наиболее известные буллы были Dum diversas от 18 июня 1452 г., Romanus Pontifex от 8 января 1455 г. и Inter caetera от 13 марта 1456 г. В первой папа Николай V давал позволение португальскому королю: совершать завоевательные походы с целью покорения сарацин, язычников и других неверных, всех врагов Христовых; захватывать их товары и их земли; обращать этих людей в вечное рабство, а их земли и собственность передавать королю Португалии и его наследникам. Некоторые современные исследователи пытаются утверждать, что эта булла имела отношение только к португальской экспедиции в Марокко, где военные действия шли со времени захвата португальцами Сеуты. Однако текст послания ни подтверждает, ни предполагает такие ограничения. Более того, к 1452 г. португальцам уже было хорошо известно, что население Марокко составляют исключительно мусульмане. Под упомянутыми язычниками и врагами Христа, конечно, понималось население прибрежных районов Сахары и негры Сенегамбии, с которыми португальцы уже соприкоснулись.

Вторая булла, Romanus Pontifex, была еще более характерной; это была в чистом виде хартия португальского империализма. В начале ее подводится итог деятельности принца Энрике (Генриха Мореплавателя) с 1419 г. – его исследовательским трудам, завоеваниям и колонизации новых земель. В возвышенных выражениях воздается хвала апостольскому рвению верного воина Христова и защитника веры. Принца хвалят за его стремление добиться того, чтобы все узнали и прославили славное имя Христово, даже в самых отдаленных и до сих пор не открытых землях, за его намерение заставить сарацин и других неверных войти в лоно церкви. Булла также напоминает о его заслуге колонизации необитаемых Азорских островов и Мадейры и о предпринятых им усилиях в деле завоевания и евангелизации Канарских островов. Ему отдается должное за его намерение обойти вокруг Африки и установить связь по морю с жителями Индий, «которые, как говорят, славят имя Христа», и в союзе с ними продолжить борьбу с сарацинами и другими врагами веры. Принцу было дано право привести тех язычников, что могут встретиться в областях между Марокко и Индиями, к покорности и обратить их в христианство (даже если они не находятся под влиянием мусульман).

За последние двадцать пять лет, говорится далее в булле, принц Энрике постоянно посылал свои каравеллы в южном направлении для исследования западного побережья Африки. Они достигли Гвинеи и открыли устье большой реки, вероятно Нила (в действительности реки Сенегал). Ведя торговлю и сражаясь, португальцы захватили большое количество чернокожих рабов и привезли их в Португалию, где многие были крещены и приняли католическую веру. Это дает надежду, что все местное население или по крайней мере многие могут быть свободно обращены в христианство в ближайшем будущем. Португальская корона приобрела, таким образом, обширные морские владения и была намерена сохранить монополию в навигации, торговле и рыболовстве в этих районах. Иначе придут другие, чтобы пожать то, что посеяли португальцы, или же чтобы помешать им завершить свои труды. Но, поскольку труды подъемлются во имя Господа и в интересах христианского мира, папа римский Николай V заявляет и провозглашает motu proprio («распоряжением самого папы римского») следующее. Эта монополия относится не только к Сеуте, но и ко всем уже свершившимся португальским завоеваниям, и, равным образом, ко всем будущим к югу от мысов Бохадор^[6]и Нун и вплоть до Индий. Законность любых мер, предпринимаемых португальской короной, чтобы сохранить эту монополию, недвусмысленно признается папой.

Португальцы получали от папы разрешение вести и дальше торговлю с сарацинами в тех случаях, когда они найдут это целесообразным, но при условии, что они не будут продавать оружие врагам веры. Король (Афонсу V), принц Энрике и их наследники были уполномочены вести строительство церквей, монастырей и pia loca и посылать туда священников для совершения таинств, хотя и нет отдельного упоминания о посылке миссионеров для проповеди благой вести среди неверных. И наконец, всем другим государствам строго запрещалось покушаться на монополию португальцев в области открытий, завоеваний и торговле. Важность этого последнего положения послания была подчеркнута его торжественным оглашением 5 октября 1455 г. в Кафедральном соборе Лиссабона, которое было зачитано в оригинале на латыни и на португальском языке в присутствии специально приглашенных представителей всех иностранных общин португальской столицы – французской, английской, кастильской, галисийской и баскской.