Она гладила его по волосам, укачивала, утешала. Но тот не издавал ни звука. В голову пришла мысль, что его надо показать врачу, но Энни тут же ее прогнала. Ей никого не хотелось впускать в их маленький мирок. Ему просто нужны покой и время. Скоро он станет таким, как прежде.

– Хочешь поспать немного, сынок?

Сэм ничего не ответил, но Энни все равно отнесла его в постель и уложила. Потом сварила себе кофе, налила молока и вышла с кружкой на мостки. День был чудесный. Лучи солнца согревали лицо. Фредрик обожал солнце, просто боготворил. Он все время жаловался, как в Швеции холодно и как мало солнечных дней в году. Откуда эти мысли? Она же запретила себе о нем думать. Ему нет места в их жизни. Фредрик с его придирками, требованиями, желанием контролировать всех и вся. Особенно их с Сэмом. Но здесь, на Грошере, ему нет места. Фредрик никогда не бывал на острове. Грошер принадлежал только ей. Фредрик не испытывал никакого желания сюда ехать. «Чтобы я торчал на каком-то острове!» – говорил он, когда она спрашивала. Теперь Энни была этому рада. Грошер не был запачкан его присутствием. Чистый и непорочный, он принадлежал только ей с Сэмом.

Энни крепко сжала кружку с кофе. Годы пролетели так быстро. Она и не заметила, как увязла в этом болоте. У нее не было выхода, не было возможностей для побега. В ее жизни были только Сэм и Фредрик. Куда ей было бежать? Но теперь они наконец свободны. Морской бриз освежал лицо. Им это удалось. Ей и Сэму. Как только он поправится, они смогут жить своей жизнью.

* * *

Энни вернулась. Он думал о ней весь вечер после ужина у родителей. Энни с ее длинными светлыми волосами и веснушками на носу и на руках. Энни, которая пахла морем и солнцем, Энни с горячей кожей в его объятиях. Правду говорят люди: первая любовь не забывается. И те три лета на Грошере были поистине волшебными. Он приезжал к ней так часто, как мог. Маленький остров принадлежал только им двоим.

Но иногда Энни его пугала. Ее звонкий смех мог прерваться на середине, и она словно уходила в себя, в темноту, где до нее было не достучаться. Девушка не могла описать словами то, что с ней происходило, и со временем Матте научился не трогать ее в такие моменты. В последнее лето они случались все чаще и чаще. Энни отдалялась от него. Когда они попрощались на вокзале в августе и Энни села на поезд в Стокгольм, он уже знал, что все конечно. С тех пор они не общались. Он пытался позвонить ей, когда родители Энни погибли, но наткнулся на автоответчик. То же случилось и в следующую попытку. Она никогда не перезванивала. Дом на Грошере пустовал. Матте знал, что мама с папой за ним присматривают и что Энни переводит им деньги в качестве вознаграждения. Но сама она никогда их не навещала, и со временем воспоминания о ней поблекли.

Но теперь Энни здесь. Матте уставился прямо перед собой. Подозрения, которые у него были, усиливались, и нужно было что-то делать, но мысли об Энни не давали ему покоя. И когда солнце начало садиться над Танумсхеде, он собрал бумаги и встал из-за стола. Он должен увидеть Энни. Полный решимости, Матс вышел из кабинета. По дороге к машине он перекинулся парой слов с Эрлингом. Потом сел в машину и дрожащей рукой вставил ключ в зажигание.

* * *

– Ты рано, дорогой!

Вивиан прохладными губами легко коснулась его щеки, но Эрлинг не устоял перед искушением обнять ее за талию и прижать к себе.

– Спокойно, малыш! Твоя энергия нам еще понадобится! – Женщина уперлась руками ему в грудь.

– Уверена? Последнее время я чувствую себя таким усталым по вечерам.

Он снова притянул ее к себе. Но, к его разочарованию, Вивиан отстранилась и пошла в кабинет.

– Потерпи. У меня столько дел. Я просто не могу сейчас позволить себе расслабиться. А ты знаешь, какая я, когда напряжена.

– Да-да.

Эрлинг с тоской во взгляде проводил любимую. Конечно, можно и подождать, но он уже неделю засыпает на диване раньше ее. Каждое утро он просыпался с диванной подушкой под головой, под пледом, которым его заботливо накрывала Вивиан. Эрлинг ничего не понимал. Может, это стресс от работы?

– Я кое-что принес нам! – крикнул он вслед Вивиан.

– Какой ты молодец… И что?

– Креветки из «Братьев Ульссон» и бутылку хорошего шабли.

– Чудесно. Я закончу около восьми. Сможешь накрыть все к ужину?

– Конечно, любимая.

Он понес пакеты в кухню. Это было непривычно. Когда он был женат на Вивеке, она одна занималась готовкой, но Вивиан, переехав к нему, возложила все обязанности по дому на его плечи. Он до сих пор недоумевал, как это получилось. Вздохнув, Эрлинг начал укладывать продукты в холодильник. Но потом подумал о продолжении вечера, и настроение у него немного улучшилось. Уж он позаботится о том, чтобы она расслабилась. Ради такого можно и немного потрудиться на кухне.

Эрика, тяжело дыша, шла по деревне. Беременность близнецами и экстренное кесарево не лучшим образом сказались на ее форме. Но фигура волновала ее в последнюю очередь. Главное, что сыновья здоровы. Каждое утро она просыпалась, преисполненная благодарности небесам за то, что они выжили, и от этого ей хотелось плакать. Анне не повезло так, как ей. И впервые в жизни Эрика не знала, как помочь сестре. Их отношения не были легкими, но с детства Эрика заботилась об Анне, утирала ей слезы и дула на ранки. Однако на этот раз все было по-другому. Рана была не простой ссадиной на коленке, нет, – ранена была сама душа Анны. Эрике казалось, что она стоит и смотрит, как жизненные силы покидают сестру. Что ей сделать, чтобы исцелить ее душу? Сын Анны погиб. И как бы больно Эрике ни было, она не могла скрыть радости от того, что ее собственные дети выжили. После аварии Анна отказывалась смотреть ей в глаза. Эрика часто навещала ее в больнице, сидела подле ее кровати, но ни разу их глаза не встретились. И хотя Анна давно вернулась домой, Эрика так и не нашла в себе сил навестить ее. Она только звонила пару раз Дану, но он был очень подавлен. Теперь же визит больше нельзя было откладывать. Она попросила Кристину прийти присмотреть за близнецами и Майей. Все-таки Анна ее сестра, и Эрика за нее отвечает.

Эрика постучала в дверь и замерла в ожидании. За дверью раздавались детские крики. Вскоре Эмма открыла дверь.

– Тетя Эрика! – воскликнула она радостно. – А где малыши?

– Дома с Майей и бабушкой, – Эрика погладила Эмму по щеке. Как же она похожа на Анну в детстве.

– Мама грустит, – сообщила Эмма, заглядывая тете в глаза. – Она лишь спит да спит. Папа говорит, это потому, что ей грустно, грустно из-за того, что ребенок у нее в животе решил отправиться на небо вместо того, чтобы жить с нами. И я хорошо его понимаю, потому что Адриан плохо ведет себя, и Лисен все время меня дразнит. Но я бы обращалась с ним хорошо. Очень хорошо!

– Я знаю, малышка. Но представь, как весело ему там, на небе, прыгать по облакам.

– Прыгать по облакам? – просияла Эмма.

– Прямо как на батуте.

– О, я тоже хотела бы прыгать по облакам. У нас в саду есть батут, но он очень маленький. Только один человек помещается. А Лисен все время хочет быть первой. До меня очередь никогда не доходит…

Продолжая жаловаться, Эмма повернулась и пошла в гостиную. Только сейчас Эрика поняла, что сказала девочка. Она назвала Дана папой. Эрика улыбнулась. Конечно, в этом не было ничего удивительного. Дан обожал детей Анны, и они отвечали ему тем же. Совместный ребенок еще крепче связал бы их. Эрика сглотнула и последовала за Эммой. Дом выглядел как после бомбежки.

– Извини за беспорядок! – смутился Дан. – Я ничего не успеваю. Кажется, в сутках слишком мало часов.

– Я тебя понимаю. Ты бы видел наш дом… – Эрика посмотрела наверх. – Можно мне подняться?

– Давай.

Дан вытер лоб ладонью. Вид у него был изможденный.

– Я с тобой, – вызвалась Эмма.

Но Дан присел на корточки и тихо начал уговаривать пустить Эрику к маме одну.

Комната Дана и Анны располагалась справа по коридору. Эрика подняла было руку, чтобы постучать, но передумала и вместо этого мягко толкнула дверь. Анна лежала головой к окну. Пушок на голове блестел в лучах вечернего солнца. Сердце Эрики сжалось от боли. Она всегда была Анне скорее мамой, чем старшей сестрой, но в последнее время их отношения стали более равноправными. Теперь же в один день все изменилось. Они словно вернулись к своим старым ролям. Анна – маленькая и беспомощная, Эрика – старшая и ответственная за нее. Дыхание у нее было ровное. Эрика поняла, что сестра спит. Она осторожно подошла к кровати и присела на краешек, чтобы не будить ее. Нежно положила руку сестре на бедро. Хочет того Анна или нет, она будет с ней рядом. Они сестры. Они подруги.

* * *

– Папа дома!

Патрик открыл дверь и переступил порог дома. Тут же раздался топот маленьких ножек по полу, и через мгновенье из-за угла вылетела Майя.

– Папа! – полезла она с поцелуями, словно отец вернулся из кругосветного плавания, а не с работы.

– Привет, папина любимица! – обнял дочь Патрик и зарылся носом ей в шею, вдыхая тот особый запах Майи, от которого у него всегда замирало сердце.

– Я думала, ты будешь работать только полдня.

Мама вытерла руки о передник и наградила его таким взглядом, словно он был подростком, вернувшимся домой позже условленного срока.

– Знаю, но так хорошо вернуться на работу. Вот я немного и задержался. Но я не перенапрягался. И в участке все спокойно.

– Тебе лучше знать. Но все-таки прислушивайся к своему телу. Здоровье – самое главное.

– Да-да.

Патрик надеялся, что мама скоро от него отстанет. Она зря волнуется. Патрик хорошо помнил тот страх, который пережил в карете «Скорой помощи» по пути в больницу в Уддевалле. Он думал, что умрет. Перед глазами вставали Майя, Эрика, младенец, которого он никогда не увидит. И страх смерти был даже сильнее жгучей боли в груди. И только очнувшись в палате интенсивной терапии и обнаружив, что он еще жив, Патрик понял, что так тело пыталось сказать ему, что нужно снизить темп. Но затем ему сообщили об аварии, и на смену страху смерти пришла новая боль. Когда его на кресле-коляске ввезли к младенцам, первым его желанием было развернуться и убежать. Они были такими маленькими, такими хрупкими. Они тяжело дышали, их беспомощные тела сотрясали судороги. Глядя на них, сложно было поверить, что они выживут. Патрик боялся подойти ближе, боялся к ним притронуться, боялся, что не выдержит, если с ними потом что-то случится.

– А где братики? – спросил он Майю, по-прежнему держа ее в объятиях, и тонкие ручки крепко обнимали его за шею.

– Спят. Но они какали. И сколько! Бабушка вытирала им попки. Запах отвратительный, – скривилась Майя.

– Они вели себя как ангелочки, – рассмеялась Кристина. – Выпили по две бутылочки смеси и заснули без проблем. Конечно, после того, как покакали, как сказала Майя.

– Пойду погляжу на них, – сообщил Патрик. Он привык быть весь день с детьми, пока сидел на больничном, и на работе сильно по ним скучал.

Патрик поднялся на второй этаж и вошел в спальню. Они с Эрикой решили не разлучать братьев и клали спать в одну кроватку. Теперь они спали рядышком, почти касаясь носами. Ноэль одной рукой обнял Антона, словно защищая его. Интересно, какими они вырастут. Ноэль уже сейчас казался более решительным, чем Антон, совершенно блаженный младенец. Антону достаточно было только еды и сна. Он редко кричал, только агукал и улыбался. Ноэль же не уставал криками демонстрировать, что он недоволен. А недоволен он был всем: переодеванием, сменой подгузников, купанием… Хуже всего дело обстояло с купанием. Слыша его крики, можно было решить, что вода опасна для жизни. Патрик долго стоял и разглядывал младенцев в детской кроватке. Во сне у детей шевелились глаза под веками. Интересно, им снится один и тот же сон?

* * *

Энни сидела на лестнице, согреваемая лучами вечернего солнца, и смотрела, как к острову приближается лодка. Сэм уже лег спать. Энни поднялась и пошла к мосткам.

– Поймаешь канат?

Голос был знакомым, но в нем появились новые нотки. Видимо, он многое пережил с тех пор, как они расстались. Сперва ей хотелось крикнуть: «Нет, не смей причаливать! Тут тебе нет места!» Но вместо этого она поймала брошенный канат и умело обвязала вокруг столбика. Вскоре он уже стоял на мостках. Энни уже и забыла, какой он высокий. Она была вровень с большинством мужчин, но только Матте она могла положить голову на грудь. Ее рост был еще одним из моментов, раздражавших Фредрика: Энни была на пару сантиметров выше его. Ей не разрешалось надевать туфли на каблуках, когда они куда-то ходили вместе. Не думай о Фредрике. Не думай о Фредрике.

Энни сжали в крепком объятии. Она не поняла, кто сделал первый шаг, кто пересек невидимую черту между ними. Внезапно она ощутила щекой грубую ткань его свитера. Руки, сжимавшие ее в объятиях, давали ощущение безопасности. Энни вдохнула его запах, так хорошо знакомый, запах, который она успела забыть. Запах Матте.

– Привет!

– Приветик!

Он обнял ее еще сильнее, словно желая удержать от падения. Энни хотелось навсегда остаться в его объятиях, снова пережить то, что она испытала однажды с Матте и о чем забыла в круговороте мглы и отчаяния. Но в конце концов Матте выпустил ее из объятий и, отстранив от себя, принялся пристально разглядывать старую знакомую.

– Ты не изменилась! – констатировал он.

Но Энни поняла по его глазам, что Матс врет. Она изменилась. Стала другим человеком. Это было написано у нее на лице. Он не мог не видеть морщин вокруг рта и глаз. Однако Энни была благодарна ему за притворство. Ему всегда удавалось заставить ее поверить в то, что все плохое исчезнет, если только крепко зажмуриться.

– Пойдем со мной! – сказала она, протягивая ему руку. Матте взял ее за руку, и они вместе поднялись к дому.

– Остров выглядит как прежде…

Эхо его слов ветер унес далеко за скалы.

– Да, здесь все как прежде.

Ей хотелось добавить еще кое-что, но Матте уже входил. Ему пришлось нагнуться, чтобы войти в дом, и подходящий момент был потерян. Так всегда было с Матте. Ей столько всего хотелось сказать ему, но почему-то слова так и оставались внутри. Матте это расстраивало, но она ничего не могла с собой поделать. Когда подступала темнота, Энни закрывалась от него, как от всего остального мира. И сейчас она не могла впустить его в свой мир, но могла впустить в свой дом. По крайней мере, на короткое время. Ему нужно было его тепло. Она замерзла.

– Хочешь чаю? – Энни достала кастрюлю, не дожидаясь ответа. Ей нужно было чем-то занять руки, чтобы скрыть дрожь.

– Спасибо, с удовольствием. А где малыш? Сколько ему лет?

Энни недоуменно уставилась на него.

– Папа с мамой держат меня в курсе, – пояснил Матте с улыбкой.

– Ему пять. Он уже спит.

– Вот как…

В его голосе слышно было разочарование, и у Энни стало тепло на сердце. Это что-то да значит. Она много раз задавалась вопросом, что было бы, если бы она родила сына от Матте, а не от Фредрика. Но ведь в этом случае это был бы не Сэм, а совершенно другой ребенок. А она не могла представить свою жизнь без Сэма. Хорошо, что он спит. Ей не хотелось, чтобы Матте видел его таким. Но как только Сэму станет получше, она познакомит их. Он такой непоседливый, Сэм, все время шалит… Как только желание шалить вернется к нему, все будет хорошо.

Они пили чай молча. Странное ощущение. Словно знакомые незнакомцы. Но вскоре они разговорились. И это тоже было странно. Слишком сильно оба изменились за прошедшие годы. Но странным образом они нашли свой тон, свой ритм, принадлежавшие только им; годы перестали иметь значение. И когда Энни взяла его за руку и отвела на второй этаж, ей казалось, что все идет так, как надо. После она заснула в его объятиях, ощущая его дыхание на своем ухе. Снаружи волны бились о скалы.

* * *

Вивиан накрыла Эрлинга пледом. Снотворное сработало хорошо, как всегда. Он, конечно, начал задаваться вопросом, почему каждый вечер засыпает на диване, так что ей следует проявлять осторожность. Но Вивиан просто больше была не в состоянии спать с ним. Одна мысль о его теле сверху вызывала у нее отвращение. Она вышла в кухню, выбросила креветочные очистки в мусорку, сполоснула тарелки и поставила в посудомоечную машину. Остатки вина налила в новый бокал и вернулась в гостиную.

Оставалось совсем немного времени до «дня икс», и она начинала волноваться. В последние дни у нее появилось ощущение, что эта конструкция, которую они так заботливо выстроили, может развалиться на части. Это как с карточным домиком: достаточно вытащить одну карту, чтобы все рухнуло. Вивиан было страшно. В молодости риск доставлял ей извращенное удовольствие. Ей нравилось балансировать на краю пропасти, нравилось заглядывать в глаза опасности. Но это было в прошлом. С годами ей все больше хотелось стабильности, безопасности. Появилась потребность прильнуть к чьей-нибудь груди и перестать думать. Наверняка и Андерс думает то же самое. Они были настолько похожи, что понимали друг друга без слов. И так было всегда. Вивиан поднесла бокал к губам, но замерла, ощутив аромат напитка. Он напомнил ей о событиях, которые ей так хотелось вычеркнуть из памяти. Событиях из далекого прошлого, о котором она поклялась не думать. Тогда Вивиан была другим человеком, которого больше нет. Ни за что на свете она не согласилась бы вернуться в это прошлое. Теперь она Вивиан. И ей нужен Андерс, чтобы снова не сорваться в эту бездну мрачных воспоминаний и не утратить веру в себя. Бросив последний взгляд на Эрлинга, она надела куртку и вышла из дома. Эрлинг крепко спал. Он ее не хватится.

Фьельбака, 1870 год

Когда Карл попросил ее руки, Эмели была на седьмом небе от счастья. Она и представить себе не могла, что это произойдет. Брак с Карлом был для нее недостижимой мечтой. Много раз за те пять лет, что она прислуживала в доме его родителей, Эмели засыпала с его именем на губах. Но хозяйский сын был не чета прислуге, она хорошо это знала. И если у нее и была какая-то надежда, то острый язык Эдит разрушил и ее. «Хозяйский сын никогда не женится на служанке, заруби это себе на носу». Поэтому когда Карл заговорил о браке, Эмели решила, что он просто над ней издевается. Но тот продолжал говорить. Он заявлял, что хочет на ней жениться, что готов сделать это хоть завтра. Он заверял ее, что уже обсудил все с родителями и уже договорился со священником. Так что единственное, что требовалось, – ее согласие. Какое-то время она колебалась, но под конец выдохнула «да».

Получив ее ответ, Карл поблагодарил и раскланялся. Эмели осталась одна в комнате. Она долго сидела и думала над произошедшим, чувствуя, как в груди становится тепло. Она поблагодарила Господа за то, что он услышал ее молитвы и сотворил чудо. Потом направилась на поиски Эдит. Но та отреагировала совсем не так, как она на то рассчитывала. Эмели ждала удивления или зависти. Но вместо этого Эдит только нахмурила темные брови, покачала головой и посоветовала ей быть поосторожнее. Эдит слышала странные разговоры в доме при закрытых дверях, ведущиеся с того момента, как Карл вернулся со службы на флоте. Это случилось неожиданно – никто в доме не знал, что младший сын хозяина возвращается. И Эдит находила это странным. Эмели пропустила ее слова мимо ушей, сочла их проявлением зависти к подруге. Демонстративно повернувшись к ней спиной, она больше не разговаривала с Эдит. Не будет она слушать всякие глупости. Она выйдет за Карла, и точка.