Цитаты из книг автора «Бьянка Мараис»

– Замужние дамы носят золотые кольца с бриллиантами. – Единственным украшением Бьюти была серебряная цепочка с чем-то вроде медальона. Бьюти вздохнула. – Золотые кольца с бриллиантами носят белые женщины. Черные женщины отдают своих мужей, чтобы те добывали золото и бриллианты для этих колец.

Слова доктора Кинга особенно трогают меня, потому что они созвучны моим чувствам: “Мы не колеблясь назвали наше движение армией. Но это особая армия: у нее нет боеприпасов – есть искренность, нет военной формы – но есть целеустремленность, нет оружия, кроме веры, и нет валюты, кроме совести”

Один мальчик в классе как-то обозвал меня жиденышем и христоубийцей, и родители забрали меня из школы. Папа говорит, что школы в этой стране – рассадники фашистов.

Господи, прошу Тебя, удали от меня ненависть. Гнев есть яд, направленный на себя, и я хочу избавиться от этой заразы.

Мы – реликты ушедшей эпохи, те, кто поддерживает идею ненасильственного сопротивления. Молодежь не верит, что кроткие наследуют землю. Они твердят, что бороться надо с оружием в руках, ибо это единственный способ свергнуть белое меньшинство, которое силой удерживает черное большинство в цепях. Но какой будет свобода, добытая ценой крови? И что потом? Когда мы в гневе отнимем жизни у наших врагов, разве не станем мы теми, против кого сражались, теми, кто был жесток с нами? Если мы однажды познаем вкус победы, разожмут ли наши бойцы кулаки, чтобы жить в мире, или станут искать очередного конфликта? Мне невыносимо думать, что все мы станем убийцами, что белые, что черные, и что нам никогда не смыть кровь с наших рук. Я молюсь, чтобы оказаться неправой.

Вопрос был хороший, но не из тех, на которые я могла ответить – ни тогда, ни уж точно много лет спустя, когда я поняла наконец, насколько меня изломало стремление стать любимой. Пытаясь угодить родителям в их ожиданиях, я разобрала себя на части, чтобы изъять те, что считались неприемлемыми. Я отсекла их – гангренозные, нелюбимые аспекты моей личности – и, подобно Франкенштейну, сотворила чудовище.

Моя связь с матерью и отцом была построена на вере – безоговорочной, всепоглощающей, непоколебимой вере в то, что они неуязвимы. Если они действительно всегда знали, как лучше, если имели право водить машину, ходить на работу, пить спиртное и курить, если они могли приходить и уходить когда захотят, не спрашивая разрешения, если они могли принимать сто решений насчет моей жизни и своих собственных жизней, причем чтобы объяснить то или иное решение, им достаточно было “потому что я так сказал”, то мне приходилось верить, что они достойны этого высокого положения. Без слепой веры вся эта иллюзия детско-родительской связи рушилась, потому как – что, в сущности, есть родитель, как не бог в глазах ребенка? Я не должна была терять веру в своих богов. Так что я ждала, когда они придут и отвезут меня домой.

– Ты как твоя сердобольная сестрица. Сегодня черт знает какое нешуточное дело заварилось, Джолин. Говорят, таких беспорядков еще не было. Черные наглеют день ото дня, и правительство понимает, что контролировать их все труднее. А после сегодняшнего и все остальные на дыбы встанут. Неужели ты хочешь жить в стране, где негритосы гуляют как хотят, делают, мать их, что хотят, будто им дали право ни в чем себе не отказывать? Соуэто всего в пятидесяти километрах от нас. Это же ничто!

Это девочка. Школьное платье изорвано и задралось сзади, видны белые трусы. Я осторожно переворачиваю ее, одергиваю платье, возвращая ей отнятое у нее человеческое достоинство. Глаза девочки открыты, она смотрит в небо. Она не видит больше ни крови, ни жестокости этого мира – к счастью, думаю я. Она видит сейчас лучший мир – тот, где поющим голосам не отвечают пули; мир, в котором безвинных детей не убивают из-за того, что кожа их того цвета, который белые люди находят оскорбительным. Пальцами я касаюсь ее век, закрываю ей глаза. Покойся с миром, дитя мое. Отправляйся к Богу.

Насилие – тварь в наморднике, она бродит среди нас, и ее того и гляди спустят с поводка. Слава богу, кто-то пытается решить дело миром. Пожалуйста, пусть его послушают.