Слева, там, где над городом нависали горы Дайновой Пущи, из джунглей вылетели три дуболома, начали гоняться друг за другом над вершинами дайнов, покрытых желтыми соцветиями. Один из драконов выпустил когти, оцарапав в полете деревья, и на землю осыпался дождь сорванных лепестков.

В любом другом городе Терры уже били бы во все колокола, и люди, встревоженные приближением драконов, прятались бы в подвалах и погребах. Но в Заповедном Доле все было иначе. В это время года в джунглях близ города гнездились сотни драконов, обжирались манго, ловили мартышек и оленей, отъедаясь после долгого перелета с зимовий.

– Трокци клянется, что ты умеешь разговаривать с драконами, – сказала Гриттель. – Что ты попросил их защитить Заповедный Дол от неболётов и велел не залетать в город.

– А кто такой Трокци?

– Завсегдатай нашей таверны. Он сражался в баларской войне.

– Ветеран?

– Ага.

Они прошли по узкому мостику из двух шатких досок, поросшему густым мохом, от которого сладко пахло цветами и базиликом.

– Это правда?

– Что? – не понял Бершад.

– Ну, что ты приручил драконов и велел им охранять город.

Бершад оглянулся на дуболомов, которые все еще кружили над джунглями.

– Драконов приручить нельзя, – сказал он.

– А почему тогда они не нападают?

– Потому что опытные. – Бершад указал на одну из дозорных башен. – Зачем нападать на город, где тебя осыплют арбалетными болтами, если в джунглях можно обжираться спелыми манго и жирными мартышками.

– А, ясно.

– Тебя это огорчает?

Она пожала плечами:

– Нет, просто жаль, что ты не умеешь разговаривать с драконами.

Бершад внимательно посмотрел на нее:

– Дуболомы защищают Заповедный Дол от неболётов сами по себе, а не потому, что я им велел.

Бершад не стал добавлять, что через несколько месяцев, когда мартышек и манго поубавится, дуболомы улетят куда-нибудь еще. А как только непроницаемая стена агрессивных драконов исчезнет, неболёты устремятся в Заповедный Дол.

– Я так и знала, что это все россказни, – вздохнула Гриттель. – Трокци мне врет, считает меня дурочкой. Еще он говорит, что серый кочевник, который следует за тобой, наделяет тебя колдовской силой.

Бершад фыркнул, но ничего не сказал.

Гриттель указала на крохотную улочку среди ветхих домишек:

– «Кошачий глаз» вон там.

Таверна была закрыта. Гриттель вытащила связку ключей и отперла дверь, потом метнулась к барной стойке, выставила на нее рядком глиняные кру́жки, осмотрела, кое-какие протерла.

– Мои завсегдатаи вот-вот придут за утренней порцией пива, – объяснила она. – Надо быть готовой.

– А родители тебе не помогают? – спросил Бершад.

– Родители померли.

– С кем же ты держишь таверну?

– Со мной, – раздался девичий голос.

Из подвала вышла девушка с кругом сыра в одной руке и черствой буханкой хлеба в другой.

Когда Гриттель сказала, что держит таверну, Бершад решил, что заведение принадлежит ее родителям, которые разрешают ей мести пол или мыть посуду. Но эта девушка (судя по внешности – сестра) была не намного старше Гриттель.

– Значит, вы вдвоем – и все?

– Да.

– А тебе сколько лет? Четырнадцать?

– Пятнадцать, – поправила она. – Ребят берут в воинство после шестнадцати, так что в мои годы я вполне могу заправлять таверной.

– Разумно. Как тебя зовут?

– Нола.

– Рад знакомству, Нола, – сказал Бершад.

Она посмотрела на него, задержала взгляд на руке, покрытой татуировками. Ну, на руку Бершада глазели многие.

– И я рада, барон Бершад.

– Зови меня просто Бершад.

– Что-то не верится, барон Сайлас.

– Между прочим, я могу приказать отрубить тебе голову за то, что называешь меня не так, как велено.

– А в это мне верится еще меньше, барон Сайлас.

Бершад улыбнулся.

– Я обещала угостить его пивом, – сказала Гриттель из-за барной стойки.

– Ну конечно, – вздохнула Нола.

Она тоже встала за стойку, взяла одну из кружек, наполнила ее из дубовой бочки.

– Ливенель я варю сама. Как началась война, я стала пиво разбавлять, чтобы на подольше хватило, но ты у нас сегодня первый посетитель, да еще и правитель города, поэтому никакой воды я добавлять не стану.

Забавная девчушка, подумал Бершад и хмыкнул:

– Спасибо.

Он сделал глоток, посмаковал крепкий напиток, ощутил цветочно-хмельной вкус:

– Неплохо.

– Неплохо? – недовольно переспросила Нола. – Это лучший ливенель на этом берегу канала.

– Точно знаешь?

– Точно. Кроме меня, здесь ливенель никто не варит.

– Хмеля не хватает?

– Да. С началом войны бароны всё гребут себе. Жаль, что богатеи не умеют варить приличный ливенель, нет в нем цветочного смака.

– А как же тебе удалось наварить целый бочонок, если бароны зажали весь хмель?

– Ну, у меня есть связи, – улыбнулась она.

– Ясно. – Бершад сделал еще глоток. – И как же так вышло, что две малые девчонки держат лучшую таверну на теневой стороне канала?

Обе девочки помрачнели. Нола схватила тряпку и стала протирать и без того чистую барную стойку.

– Мама умерла родами, – сказала Нола. – А отца тем же летом сожрал дуболом. Нас вырастили три старших брата. Они все служили в Воинстве Ягуаров, но сложили маски, когда Греалоры пришли править Дайновой Пущей. Братья не хотели умирать за каких-то сволочей с Атласского побережья. Вот тогда и стали держать таверну всей семьей. Меня всему научили. А когда Греалора убили и началось восстание Ягуаров, наши братья снова надели маски и пошли воевать. – Она затеребила тряпку. – И прошлым летом отправились в последнее плавание.

– К нам приехал военачальник Карлайл, – сказала Гриттель. – Объяснил, что они погибли, героически защищая какой-то очень важный мост.

– Ну да, так всегда и говорят, – с горечью добавила Нола. – Даже если человек гибнет просто так, ни за что.

– Похоже, ты для сестры ничего не приукрашиваешь, – сказал Бершад.

– Все краски на свете сделаны из драконьего дерьма. – Нола посмотрела на него. – А ты всегда правдиво рассказываешь семьям погибших, как сгинули их сыновья, мужья и братья?

– Нет, – признал Бершад и повернулся к Гриттель. – Судя по всему, ваши братья не были трусами.

– Ты о них слышал всего пару фраз, – отметила Нола.

– Они восстали против Греалора. А многие другие – нет.

– С каких это пор всякий, кто добровольно снимает маску, смельчак? – спросила Нола.

– Солдатам положено исполнять приказ командиров, – сказал Бершад. – А вот возражать начальству – это требует мужества.

– Может, и так.

Бершад снова отхлебнул пива. Нола уставилась на него:

– Ты не очень-то похож на барона.

– А ты многих баронов знаешь?

– Да уж знаю, что они не хвалят тех, кто им возражает. А еще они не шастают без сапог. – Нола выразительно взглянула на грязные босые ноги Бершада. – Барон Куспар, как является за своей долей, каждый раз приходит в новых.

– Я думал, что таверна принадлежит только вам.

– Да. По большей части. – Нола смущенно отвела взгляд. – Мы держались как могли, пока братья были живы. А потом, когда неболёты стали скидывать соль на фермерские поля, цены на все взлетели вдвое. Сначала помогало продовольствие, которое доставляли из Данфара, но денег нам не хватало, и я решила попросить у Куспара в долг за любые проценты. Но ты же знаешь, бароны всегда из кожи вон лезут, чтобы ухватить лакомый кусок и закабалить народ. – Она покосилась на Бершада. – Ну, тебя это не касается. Я про тех баронов, которые ходят обутые.

– Я понял, – сказал Бершад.

Он с детства был знаком с Куспаром, имевшим паи во всех заведениях Заповедного Дола. К тому же Бершад знал, что, как только казнили его отца, а его самого отправили в изгнание, Куспар одним из первых переметнулся на сторону Греалоров.

– И какая же доля у Куспара в вашей таверне?

– Треть, – ответила Нола. – Но он требует минимум сто серебряков в месяц, не важно, есть у нас прибыль или нет. В прошлом месяце мы столько не заработали, поэтому и хочется, чтобы Гриттель поймала паку: хоть как-то продержимся до тех пор, пока из Данфара не подвезут новую партию провизии. Если, конечно, бароны ее себе не захапают.

Бершад сжал в кулаке глиняную кружку, сделал еще один большой глоток. Его отправили в изгнание, когда он еще не осознавал всю ответственность, возложенную на правителя. Как управлять городом и провинцией? Как управлять людьми? А теперь он вернулся, но шла война, так что задумываться о тонкостях правления было некогда. Да, если честно, и не особо хотелось ковыряться в этой куче дерьма и лжи, скрепленной несправедливыми законами и гнусными традициями.

– Когда я вернулся и увидел, во что превратили Заповедный Дол, мне захотелось всех убить, – негромко произнес он.

– Всех – это кого? – спросила Гриттель.

– Баронов, которые встали на сторону Греалоров.

Нола на миг задумалась.

– Тебя, наверное, королева остановила.

– Откуда ты знаешь? – удивился Бершад.

Нола пожала плечами:

– Куспар отправил на войну почти всех своих воинов. Если его убить, может, они и продолжат сражаться за Дайновую Пущу, а может, и нет. Сейчас нельзя идти на такой риск.

Эшлин сказала Бершаду почти то же самое.

– Разумно, – кивнул он.

Нола снова пожала плечами:

– Для того чтобы сделать правильный выбор на войне, большого ума не надо. Сначала необходимо избавиться от балар, а все остальное подождет.

– Ага, – сказал Бершад.

Он допил ливенель, посмаковал последний глоток, вытащил из кармана горсть монет – много больше, чем стоила кружка ливенеля, но много меньше того, что нужно было девочкам, – и положил деньги на барную стойку.

– Спасибо за угощение.

– Тебе спасибо. Только ведь за угощение платить не надо.

– Надо-надо.

Он пошел к выходу, но на пороге обернулся. Нола уже деловито расставляла кружки, а Гриттель все еще смотрела на Бершада.

– Паку прячется в камышах на южном берегу острова посреди озера. Подплыви туда днем, дождись сумерек, он про тебя забудет, начнет ловить мошкару. Кстати, паку больше любят фрукты, а не червяков. Так что наживи крючок дайновой ягодой.

– Спасибо, барон Сайлас, – улыбнулась Гриттель. – Я так и сделаю.

Выйдя из таверны, Бершад двинулся вверх по склону холма.

За эти годы старая крепость ничуть не изменилась. По серым камням стен вились цветущие лианы, над белыми лепестками кружили колибри и пчелы. На зубчатом парапете красовались тридцать два каменных ягуара – именно столько баронов Бершадов сменилось в этой крепости.

Не было тут только двух ягуаров – в честь отца Бершада и в честь самого Сайласа. Леонова ягуара расколотили по приказу короля, а статую ягуара в честь Сайласа так и не успели смастерить.

Разумеется, в детских воспоминаниях Бершада на площади перед крепостью не было никаких палаток полевого госпиталя. Сейчас повсюду воняло гноем, желчью, говном и блевотиной. Раненые стонали от боли или отчаянно вопили под ножами лекарей.

За стенами города встревожилась дракониха, тоже учуяв гнилостные запахи. Бершад очень надеялся, что она не перепугает людей у ворот.

Из одной палатки вышел Кормо, почему-то в сером балахоне алхимика, хотя на самом деле был пиратом. Впрочем, он утверждал, что это одеяние внушает уверенность его пациентам. Сейчас он старательно обтирал окровавленные целительные рукавицы обрывком выделанной козлиной кожи.

– Привет, Сайлас!

– Как дела? – спросил Бершад.

– Много ампутаций, – ответил Кормо.

– А они точно нужны? – поинтересовался Бершад. – Помнится, ты заработал синие прямоугольники на щеках именно из-за излишнего пристрастия к ампутациям.

– Скорее, свои неверные решения я принимал из-за излишнего пристрастия к выпивке, – вздохнул Кормо. – А теперь стрелы, выпущенные из длинных баларских луков, крушат кости, как яичную скорлупу, и конечности приходится ампутировать. Зато после операции прекрасно действует противовоспалительная настойка мастера Джолана. Да, люди теряют руки или ноги, но остаются в живых.

Бершад кивнул.

– Хочешь, я извлеку из твоей спины ту парочку арбалетных болтов? – спросил Кормо. – Не люблю, когда работа сделана наполовину.

Они с Кормо впервые встретились после того, как Бершада превратили в дикобраза, нашпиговав его арбалетными болтами. Кормо удалось вытащить почти все, но два болта застряли в кости и до сих пор торчали из спины Сайласа.

– Ты в прошлый раз уже пробовал, – сказал Бершад, – чуть позвоночник мне пополам не разорвал.

– А теперь у меня есть специальные клещи.

Бершад только отмахнулся:

– Уж поверь мне на слово, иногда не стоит бередить старые раны.

Кормо пожал плечами:

– Ну, в этом ты, наверное, разбираешься лучше меня.

– А где сейчас обосновались Эшлин с Джоланом?

– Недавно что-то громыхало в зерновых амбарах на задах крепости.

Оно и понятно – проводя опыты, Эшлин и Джолан пользовались различными громоздкими аппаратами, а зерновые амбары сейчас пустовали.

– Спасибо, Кормо. Ну, до встречи.

Бершад шел пустынными коридорами крепости, вспоминая, что в его детстве здесь всегда было множество людей. Он торопливо отогнал от себя эти мысли, чтобы не ухудшать настроения.

Дверь зернового амбара была закрыта, но не заперта. Бершад шагнул внутрь.

Посреди амбара на стуле сидела Эшлин, вытянув в сторону левую руку, повернутую ладонью вверх. Глаза закрыты, над головой зависли четыре шара размером с кокосовый орех, над левой бровью – свежая царапина.

Вытянутую руку от локтя до кончиков пальцев обвивали кольца черного металла – у локтя шириной в ладонь, на пальцах – узкие, как ободок перстня. В каждом кольце виднелись серые камешки магнитов разной величины, которые Бершад добыл из позвоночников уничтоженных аколитов. Нервное волокно призрачного мотылька, прикрепленное к запястью Эшлин, заставляло кольца вращаться по какой-то сложной системе.

– Осторожно с вертикальной полярностью третьего, – предупредил Джолан, прикрытый громадной драконьей чешуйкой, будто щитом. – Он начинает снижаться.

Бершад шагнул вперед, но Джолан жестом его остановил.

– Знаю, – сказала Эшлин, не открывая глаз и чуть растопыривая пальцы.

Кольца на указательном пальце и мизинце завертелись чуть быстрее, и один из шаров приподнялся вровень с остальными тремя.

– Отлично, – сказал Джолан. – Все выправилось. Можно добавлять пятый?

– Да.

Джолан вытащил из котомки еще один магнит и проверил вырезанные на нем знаки.

– На какой скорости?

– На полной.

– Знаешь, мне из-за прошлого раза как-то не по себе…

– Ничего страшного, от синяка под глазом не умирают.

Джолан пожал плечами и, размахнувшись, изо всех сил швырнул магнит ей в лицо.

Три кольца у запястья Эшлин с жужжанием завертелись, а магнит завис перед самым ее носом и застыл, будто подвешенный на невидимой нитке.

Кольца на пальцах медленно повернулись одно за другим, и пятый магнит поднялся над головой Эшлин на один уровень с остальными четырьмя.

– Ты их полностью контролируешь? – уточнил Джолан.

Эшлин кивнула:

– Дай мне за что-нибудь уцепиться.

Джолан подошел к столу, где лежали магниты разной величины, и переложил кое-какие на деревянный поднос.

Бершад никогда не понимал, что за опыты проводят Эшлин с Джоланом и как они это делают. Однажды ему попытались растолковать, что и как происходит, но он запутался еще больше, а Эшлин так разозлилась, что выбежала прочь из комнаты.

Потом Джолан все-таки ухитрился объяснить Бершаду простейшие принципы их работы.