Пока в Эрмитаже бродил меж картин ,
Был Питер закрыт на ковид карантин.
В гостинице месяц вышагивал мили,
И вот наконец на свободу пустили.
Я улицей сонной спешил на вокзал,
Мой поезд под утро на юг уезжал.
Аптеку прошел, где фонарь, между прочим,
Светил, невзирая на белые ночи.
Вдруг голос услышал похожий на хрип,
Из арки подъезда потрепанный тип
Рукою мне машет и мчится навстречу,
И с гнусной ухмылкой сипит: «Добрый вечер!»
Естественно – вечер недобрым стал в вмиг,
Я нервно кивнул, пряча ужаса крик.
«Ты видно приезжий?» – оскалился гопник.
Пузырь мочевой намекнул мне, что лопнет!
Хочу убежать, но не чувствую ног,
А гопник орет: «Видно есть еще Бог!
Вокруг никого, ни людей, ни скотины,
Попрятались гады, боясь карантина.
А я вот откинулся третьего дня,
И не с кем бухнуть. Бог послал мне тебя!»
Проблеять в ответ попытался я вроде,
Что вовсе не пью и что поезд отходит.
Но гопник ответил: «Не парься, братан!»
И сунул мне в руку граненный стакан.
Сам выпил и, скорчив ужасную рожу,
Так глянул, что быстренько выпил я тоже.
Он меры не знал и не ведал предел,
И все наливал, и про зону трындел.
Мы пивом запили паленую водку,
Я стал выдвигаться, ровняя походку.
И ноги теплом согревая струя,
Журчала ручьем, подгоняя меня.
«А ну погоди! Так прощаться негоже!»
И мне кулаком прилетает по роже.
«До дна не допил – значит не уважал!»
Но я, спотыкаясь, бежал на вокзал.
Зигзагом прорезал вокзальную площадь,
Забрался в вагон по ступенькам на ощупь…
Сосед по купе спит, как боров храпя.
В оконном стекле наблюдаю себя:
Под глазом синяк, как у пьяной профуры.
Воистину Питер – столица культуры!
Заведую крупным промышленным складом.
Любуюсь на полках коробок парадом.
Моё бытие и спокойно, и плавно.
Кто надо – подмазан, и даже сам Главный.
В наличии всё! Инструменты, детали,
панели для стройки, детишкам сандали,
запчасти к станкам, холодильники, краски,
компьютеры, лес и пожарные каски…
Ношу на запястье часы от «Брег'ета»,
жена в жемчуга от «Булг'ари» одета.
Три дома построил для братьев и тёщи,
и виллу себе на Майорке у рощи.
Две парусных яхты, ангар с самолётом,
да модный айфон взял взаиморасчётом.
Ведь нынче у каждого есть эти штуки,
чтоб видели – всё у меня чики-пуки!
Но как-то дружки, заявив беспардонно,
мол что за айфон без блатного рингтона?
С наладчиком из телеком магистрали
тайком мне рингтон в телефон закачали.
А ночью я чуть не сыграл было в ящик,
разбуженный звуком рингтона вопящим.
Сиреной орал гаджет (будь он не ладен!) —
«Полундра! Аврал! Ревизоры на складе!»
Подавляемый Ик —
«средоточие мук»
организм в один миг
трансформировал в Пук!
Пук был пойман, зажат
и родив нервный тик,
разозлившись на зад
воротился, как Ик.
Но, залитый водой,
повернуть принуждён
и известной тропой
отправляется он.
Проходя всё быстрей
этот замкнутый круг,
становились сильней
Ик и Пук от потуг.
И дуэтом потом
посреди тишины
прогремели, как гром,
разрывая штаны!
Крутит колесо Сансара,
Как крупье тасует души.
Тут и там антигерои
Возрождаются опять.
Гунны, варвары, татары
И на море, и на суше
Византию, Рим и Трою
Вновь спешат завоевать.
И не выбраться из круга
Существам с порочной кармой,
Совершающим убийства,
Нападения, грабёж.
Не радеющим за друга,
Милосердия и грамма
Не имеющим, витийством
Камуфлирующим ложь…
Сторонясь красот природы,
В глубине навозной кучи
Разместился муравейник,
Без претензии на вид.
Муравьиного народа
Шевелящаяся туча
Ни о чём, кроме семейных
Дел не мыслит, не грустит.
Пусть соседи процветают,
Строят больше, выше, лучше.
Развиваются искусства,
Ремесло и вольный труд.
Муравьи огромной стаей,
Выбравшись из смрадной кучи,
Мир собой заполнят густо,
Всё растащат и сожрут.
И на месте разорённом
расположат муравейник,
А потом, подняв движуху,
Отправляются на бой
К племенам не покорённым
Прицепиться, как репейник,
Чтоб руины и разруху
Вновь оставить за собой.
Их всем миром осуждают,
С ними борются, воюют,
Вразумляют постоянно,
Игнорируют задир.
Но они не унывают,
И политику такую
Всюду насаждают рьяно -
Строят свой "Особый мир".
На площади вокзальной я
торчу бельмом в глазу,
пою слова печальные
прохожим на слезу.
Меня простой парижский люд
обходит за версту.
Лишь редко грошики суют,
жалея сироту.
Под снегом и под дождиком
приходится мне спать.
Листва да подорожники —
перина и кровать.
Родителей ковид извёл,
братан сидит в тюрьме.
Сестрёнка поменяла пол,
забыла обо мне.
Друзья, устроив дымный дрифт,
исчезли навсегда.
Вернуть долги мне через «Свифт»
не светит никогда.
Любимые подруженьки
лишь в радости близки.
Не отвечают душеньки
на зов моей тоски.
А граждане приличные
бегут и прячут взгляд.
Мои проблемы личные
послушать не хотят.
О том, что мы не местные,
ни дома, ни гнезда,
что без билета места нет
для нас на поезда.
У папы конфискованы
дворцы и портмоне.
Копейки даже ломаной
не перепало мне.
По горло сыт Европою.
Давно иду пешком,
босой в Россию топаю
назад в родимый дом.
Подайте же на карточку
хоть пару косарей,
смогу купить я тапочки
и двигаться быстрей!
Чтоб отдохнуть на миллион,
рванул в туманный Альбион.
Брожу по Лондону и вот
не вижу никаких красот.
Всему виною мерзкий смог.
Я дня бы здесь прожить не смог.
Глаза слепит, дымит в лицо,
и крыс, как в Буркина-Фасо.
Не лучше, чем привычный наш
Российский нынешний пейзаж.
Дерьмо на реках, спилен лес,
помоек горы до небес.
Дымится торф, горит тайга,
и тают в Арктике снега.
Короче, там и тут – не Рай!
Махну, пожалуй, я в Дубай.
Песчаный пляж у синих вод,
Халифа Башня в небо прёт.
За деньги – роскошь и уют,
и даже водочки нальют!
Красоток встретишь или жаб -
хрен углядишь через хиджаб.
Вокруг спорт кары и хай-тек,
и на верблюде туарег.
Всё ничего бы, но жара,
в мечетях голосят с утра,
и хуже, чем английский смог
стеной до неба прёт песок…
От зноя я решил сбежать
в прохладу, там, где благодать.
Голландия – средь дамб и вод
цветы и "травка" круглый год!
Красотки смотрят из витрин,
брожу обкуренный один,
повсюду предлагают секс,
бухло и с ганджубасом кекс.
Навстречу глюки без конца,
то призрак Гамлета отца,
то блудный Рембранта сынок…
Сел в самолёт, лечу в Бангкок.
Среди смещения полов,
буддистских храмов и слонов,
туристов полный беспредел…
Здесь я конкретно обалдел.
Затем Япония, Китай…
Ну на фиг Азия, прощай!
Австралия – для кенгуру.
Я думал от тоски умру.
Панама, Мексиканский Ад
и США, где тварей всех подряд
собрали, словно Ной в Ковчег,
и стал букашкой человек.
Объездив страны все окрест,
не встретил безмятежных мест.
Отсюда вывод и мораль:
нет Рая на Земле, а жаль!
Я объездил весь мир:
Рим, Майами, Памир,
Пересек все моря с океанами.
Девки, пальмы, песок,
Ананасовый сок
Вместе с ромом херачил стаканами.
Жизнь моя удалась,
Покуражился всласть
Я по странам с обрядами странными,
За кораллом нырял,
Сsал в Панамский канал,
Прорубался сквозь джунгли с лианами.
На охоте везло,
И «Гринпису» назло
Львов шугал вместе с гиппопотамами,
Но на плятском Гоа,
Набухавшись «в дрова»,
Изнасилован был обезьянами!
С той поры – я другой.
За порог ни ногой.
Мне животные кажутся странными.
Перья, шерсть или мех —
Опасаюсь их всех,
Но особенно тех, что с бананами!
Спи, стареющая тушка —
саркофаг моей души.
Я спою тебе на ушко
колыбельную в тиши.
На часах пробило полночь,
вылез месяц на карниз.
Боль в суставах, слышишь сволочь,
я прошу тебя уймись!
Сделай на ночь передышку,
со склерозом похрапи.
Хочешь дам тебе я мишку
или зайца обними.
Не томи изжогой, печень!
На ночь я не пью, не ем.
Геморою только свечи
дал – побаловать хоть чем.
Вот с бессоницей альцгеймер
начинает хоровод.
Черепушка, как контейнер,
к финишу мозги везёт.
Не ритмично, с остановкой
за ребром стучит мотор.
Подвывает сердцу громко
кишек заунывный хор.
Кашлем завершаю песню,
в тон ему скрипит кровать.
Мочевой пузырь всем вместе
на горшок велит шагать.
За окошком наступает
предрассветная пора,
и цветных таблеток стая
ждёт меня уже с утра.
Представить я не мог, какой разрухой
закончится ужасная война,
устроенная наглой толстой мухой,
влетевшей через форточку окна…
Плечом к плечу семья единым фронтом
восстала, чтобы дать врагу отпор.
Теперь жилище требует ремонта,
раскопан двор и выломан забор!
С противником сражался я газетой,
брат молотком, а дед – бензопилой,
но супостат, гудящею ракетой,
носился между нами, как чумной!
Разорваны гардины и обои,
следы от ног на стенах и софе,
папаня, с диким первобытным воем,
бабулю шваброй бил по голове.
Потом искал в её прическе муху,
но труп врага не смог нам предъявить,
и тёще в горло, для подъёма духа,
бутылку коньяка пытался влить.
Соседи дружно прибыли на помощь,
крушили и ломали кто что мог,
А дед с бензопилой лежал, как овощ,
обрушив вместе с люстрой потолок.
Зачем-то кто-то вызвонил пожарных,
на радостях устроивших потоп.
За ними Росгвардейцев взвод кошмарный,
припёршись с пушкой, начал рыть окоп.
Тут муха, пользуясь неразберихой,
умчалась через выбитый проём.
Все замерли и стало очень тихо
в развалинах, где только что был дом!
О проекте
О подписке