4

С утра 20 октября 1401 года на торговую площадь Гамбурга, носившую трогательное название Кляйнер Грасброк, что значит «Маленькая зеленая поляна», начал стекаться народ. Толкаясь и обгоняя друг друга, люди старались занять места получше, то есть оказаться поближе к солдатам оцепления, окружившим площадь живым плотным кольцом, внутри которого возвышался деревянный помост. На нем, опираясь на огромный меч, дожидался своего часа палач. Его лицо скрывал черный капюшон; узкие прорези для глаз придавали зловещий смысл этой молчаливой маске: казалось, что на помосте стоит не живой человек, а некое безликое, бескровное и безъязыкое существо.

Гамбуржцам готовилось зрелище казни. В эпоху, о которой идет речь, граждан европейских городов нельзя было удивить представлениями такого рода, они происходили столь часто, что стали обычной приметой городского бытия; однако в этот октябрьский день люди, спешившие на площадь, надеялись увидеть особенно волнующий спектакль. Еще бы: ведь сегодня по приговору городского суда должен быть казнен сам Клаус Штертебеккер, безжалостный морской разбойник, кровавым преступлениям которого несть числа. Именно поэтому горожане так спешили на площадь и так старались протиснуться поближе к эшафоту.

К десяти часам площадь заполнилась; заполнены были и балконы близлежащих домов, где в ожидании зрелища расположились знатные горожане с семьями; не осталось ни одного окна, выходящего на площадь, из которого не выглядывали бы жаждущие увидеть кровавое действо.

Но самые удобные, а лучше сказать, почетные места были приготовлены распорядителем казни для отцов города – членов магистрата. Во главе с бургомистром Николаусом Шокке они восседали в креслах с высокими спинками в непосредственной близости от помоста, окруженные многочисленной стражей.

Между тем напряжение толпы возрастало. Долгое ожидание тяготило людей, которым требовалось выплеснуть эмоции, копившиеся с утра. Их уровень уже достиг критической отметки, создавая общее поле беспокойства. Наэлектризованная толпа могла в любой момент взорваться от одной неосторожной искры, и об этом лучше всего свидетельствовал глухой, смутный гул сотен голосов, висевший над площадью.

Но именно в этот момент, на самом пике беспокойства, в устье одной из улиц, ведущих к площади, показалась процессия осужденных. Их было семьдесят человек. Изнуренные шестимесячным заключением, измученные допросами и пытками, они едва передвигали ноги, однако стража, вооруженная алебардами, не спускала с них глаз.

Впереди процессии шел человек, на голову возвышавшийся над остальными, одетый, как и все осужденные, в рубище, с колодками на руках.

То был Штертебеккер. Его лицо, хранившее следы перенесенных страданий, было спокойным и отрешенным. Не замечая ни собравшейся толпы, со страхом и любопытством взиравшей на него, ни рокового помоста, он смотрел ярко-синими, не потерявшими живого блеска глазами поверх людских голов – словно видел нечто, открывшееся только ему. Он был вне охватившего площадь беспокойства.

Расступившись, оцепление пропустило процессию внутрь своего кольца, где помощники палача, быстро и сноровисто разбив осужденных на группы, приготовились к экзекуции. Но прежде нужно было соблюсти формальности и зачитать приговор. Распорядитель казни подал условленный знак, и один из судейских чиновников, развернув свиток, стал зачитывать обвинение. Оно состояло из множества пунктов и было терпеливо выслушано как магистратом, так и собравшейся толпой.

Наконец прозвучал и сам приговор: все семьдесят человек признавались государственными преступниками и присуждались к отсечению головы. И первым в списке был назван Штертебеккер.

Помощники палача приблизились к нему, чтобы возвести на помост, где уже занял свое место известный всему Гамбургу палач Розенфельд, но Штертебеккер, отстранив помощников, громко обратился к сидевшему на почетном месте бургомистру:

– Николаус Шокке! Я слышал о тебе как о добропорядочном христианине. Если это так, прояви милосердие и выполни мою последнюю просьбу. Ведь даже в Священном Писании сказано: снизойди к падшему.

– Тебе ли рассуждать о Божеских заповедях, Клаус Штертебеккер, разбойник и душегуб! Ты давно заслужил того, к чему тебя приговорил наш справедливый суд, но я сегодня в хорошем настроении, потому что граждане Гамбурга отныне не будут стращать детей твоим именем, а посему принародно обещаю исполнить твою просьбу. Объяви ее нам.

– Я не боюсь смерти, Николаус Шокке, но я вовлек в свое дело невинных людей и теперь хочу спасти хоть нескольких. Я побегу вдоль их строя после того, как мне отрубят голову, и ты, Николаус Шокке, помилуешь тех, мимо которых мне удастся пробежать!

– Ты большой шутник, Клаус! Но не знаешь меры, поэтому я со спокойной душой принимаю твое предложение. Еще никто не бегал, будучи обезглавленным!

Толпа, слышавшая этот диалог, все более наэлектризовывалась, напирала на солдат оцепления, и тем пришлось приложить немалые усилия, чтобы навести порядок.

После этого, выполняя последнюю волю осужденного, его товарищей выстроили в длинную шеренгу вдоль помоста. Словно навсегда запечатлевая их, Штертебеккер обвел шеренгу долгим взглядом и опустился на колени у ее начала, низко склонив голову. Палач сошел с помоста, достал из-за пояса узкий, остро отточенный нож и одним движением отрезал длинные волосы Штертебеккера, оголив ему шею. Теперь она была открыта для удара.

Толпа замерла, и в наступившей тишине страшно прозвучал хряск разрубаемых костей. Лишенное головы тело Штертебеккера упало вперед, но, к ужасу всех, обезглавленный тотчас вскочил и кинулся бежать вдоль шеренги. Оказавшийся на пути стражник не успел отскочить в сторону, и тело, споткнувшись о его ногу, с размаху ударилось о землю.

Гробовое молчание, царившее над площадью во все время действа, сменилось криками ужаса и женскими рыданиями. Часть людей кинулась врассыпную от места казни, другая, пав на колени, истово молилась.

Придя в себя от потрясения, палач Розенфельд вновь поднялся на помост и продолжил свою страшную работу. И, как пелось в старинной немецкой песне, «его башмаки утопали в крови…».

Очевидно, что первая и последняя главки нашего рассказа не есть простое изложение документальных фактов. Это – попытка автора оживить и озвучить наиболее драматические сцены повествования. Но если в первом случае автор рисовал картину произвольно, полагаясь лишь на собственное воображение, то в заключительном эпизоде он опирался на материал, содержащийся в средневековых хрониках. Именно там сохранился рассказ о подробностях казни Штертебеккера – его последней просьбе, его страшном в своей ирреальности поступке, когда, уже обезглавленный, он пробежал мимо одиннадцати своих товарищей и упал лишь после того, как один из помощников палача подставил ему ногу.

Конечно, рассказ хрониста – это, скорее всего, легенда, однако нельзя не согласиться с тем, что сцена казни так и просится в трагедии Шекспира. И автор в меру своих сил описал ее.

Несколько слов в заключение.

Как это нередко бывает с разбойниками, например, с нашими Кудеяром и Стенькой Разиным, Штертебеккер не исчез из памяти народа. О нем сложили песню, а в городе Гамбурге на площади, где когда-то был казнен Штертебеккер (сейчас она находится на территории порта), ему установлен памятник, автором которого является мюнхенский скульптор Н. Вагнер.

Глава вторая
Пират на папском престоле

1

В сентябре 1989 года в соборе святого Петра, что в Риме, мне довелось присутствовать на проповеди, которую читал тогдашний папа римский Иоанн Павел II.

Грандиозность собора, чей купол спроектировал великий Микеланджело, потрясала, убранство приводило в восхищение, ибо расписывали собор в разные времена выдающиеся итальянские художники, а священные сосуды, люстры и канделябры изготавливали прославленные ювелиры и златокузнецы.

Словом, фон, на котором проходила проповедь, был величествен, и на нем совершенно терялась фигура главного действующего лица этого красочного, немного театрального действа – папы. Сухощавый, несколько согбенный, он говорил тихим, бесцветным голосом, и присутствующим в соборе приходилось напрягать слух, чтобы расслышать, о чем говорил папа.

Этот человек для миллионов людей олицетворял власть Бога на земле, власть настолько могущественную, что ради обладания ею многие претенденты на папский престол шли на самые настоящие преступления, а добившись ее, пускались в прегрешения еще более тяжкие. Трудно было поверить в это, глядя на великого понтифика, которому с благоговением внимали сотни людей, но тем не менее это так. История дает нам не мало примеров, когда на святом престоле в Риме сидели люди, которым самое место было на каторге или на плахе. Достаточно вспомнить Александра VI Борджиа, «подвиги» которого описал во втором томе своей «Истории знаменитых преступлений» Александр Дюма.

Не менее страшные злодеяния совершил и другой человек, волею судьбы занявший трон святого Петра и низложенный с него на Констанцском соборе 29 мая 1415 года. Наш рассказ – об этом человеке.

2

На одном из кладбищ древней Флоренции вот уже почти шесть веков стоит часовня, возведенная над могилой человека, который при жизни был последним грешником, а после смерти удостоился чести быть отмеченным трудом великого художника, ибо часовня – творение рук гениального Донателло, одного из крупнейших представителей Возрождения.

Парадокс: великий художник увековечивает великого грешника! Но что поделаешь – такова жизнь.

На мраморной могильной плите высечена надпись:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

ПРАХ БАЛТАЗАРА КОССЫ,

БЫВШЕГО ПАПЫ ИОАННА XXIII

Если заглянуть в Список пап, то под номером 239 (включая и антипап) читаем: «Иоанн XXIII, неаполитанец, Балтазар Косса: 25.5.1410 – 29.5.1415».

Как говорится, из песни слова не выкинешь: Балтазар Косса официально назван папой Иоанном XXIII, и никаких споров, казалось бы, здесь не должно быть. Однако когда осенью 1958 года кардинал Ронкалли сменил на папском престоле умершего Пия XII, он принял имя Иоанна XXIII, объявив тем самым на весь мир, что первого Иоанна XXIII как бы не существовало, что он – миф, выдумка досужих людей.

Но у истории своя память, и сколько бы ни вычеркивали из нее папу Иоанна XXIII первого, его имя навечно принадлежит ей. И нам остается лишь проследить поистине невероятную историю возвышения Балтазара Коссы от рядового пирата, занимавшегося морским разбоем под началом своего старшего брата Гаспара, до главы римской Католической церкви, диктующего свою волю не только патриархам, кардиналам и епископам, но и могущественным западноевропейским государям.

3

По своему происхождению Балтазар Косса был аристократом, что называется, с младых ногтей – до момента его рождения сорок поколений Косса были сначала римскими патрициями, а затем – графами Беланте, владетелями обширных земель на берегу Неаполитанского залива. Но к XIV веку род Косса обеднел, а от прежних владений у него остался лишь остров Искья, на котором располагалось несколько деревень. Доход от них позволял графам Беланте едва сводить концы с концами, и это, в конце концов, надоело старшему брату Балтазара, Гаспару.

В то время Италия не была единым государством, а представляла конгломерат из карликовых княжеств, графств и герцогств, которые находились в состоянии постоянной войны между собой. Кондотьеры разного рода то и дело вступали в стычки и столкновения, и при желании можно было примкнуть к любому из них и жить за счет военной добычи.

Но Гаспару такая жизнь, когда требуется кому-то подчиняться, была не по нраву, к тому же он, островной житель, с малых лет был связан с морем, где и решил искать счастья, занявшись грабежом на местных торговых линиях, то есть пиратством. Этот род занятий во все времена приносил большие прибыли, так что через некоторое время Гаспар Косса на свои «дивиденды» смог обзавестись собственным сильным флотом. Настолько сильным, что Гаспара старались заполучить себе в союзники не только итальянские герцоги и князья, но и правители иностранных государств.

И Гаспар не гнушался такими приглашениями. Наемникам всегда хорошо платили, поэтому он в любое время был готов совершить набег либо на коммуникации противника, либо на его прибрежные селения, имущество которых, по законам войны, становилось добычей пиратов.

Именно в таком набеге и принял однажды участие тринадцатилетний Балтазар. Но таким он был только по возрасту, что же касается внешних данных, то здесь Балтазар, скорее, напоминал шестнадцати – семнадцатилетнего юношу – рослого, сильного и храброго. К тому же он был от природы хитер, и это часто выручало его как в пиратском деле, так и в последующей жизни.

Гаспар, который долго не соглашался взять младшего брата в боевой поход, увидев его в деле, уже больше не заботился о безопасности Балтазара – тот мог постоять за себя перед кем угодно. И вообще младшему Коссе нравилось его новое занятие, когда всего лишь за несколько часов он становился обладателем больших денег. А какие товары доставались пиратам, какие драгоценности!

Но, как вскоре выяснилось, больше товаров и ценностей Балтазара привлекали хорошенькие девушки, которых брали в качестве пленниц на захваченных кораблях или в разграбленных поселениях. Бесправные, как и все пленные, они ничем не могли защитить себя, и Косса брал любую, чтобы на следующий день заменить ее новой, а на третий отдать обеих друзьям, поскольку самого его уже захватила новая страсть.

Вообще надо сказать, что это свойство своей натуры Косса сохранил до самой смерти (он умер в 54 года), разделив ложе с неисчислимым количеством любовниц, среди которых были как малолетние девочки, так и зрелые матроны. Впоследствии, когда его будет судить католический собор в Констанце, этот факт станет одним из главных пунктов обвинения и последующего отлучения от власти.

Пиратская жизнь продолжалась семь лет, и Балтазар не думал расставаться с ней, но в дело вмешалась мать. После смерти мужа она стала главой рода, и когда однажды Балтазар приехал на побывку в родной дом, у него состоялась долгая беседа с матерью. Несмотря на то, что у Балтазара было три брата (все они тоже занимались пиратством), мать отдавала предпочтение ему как самому способному и умному. И она не хотела видеть своего любимца пиратом, а желала, чтобы он стал служителем церкви. По ее мнению, только на этом поприще сын мог достичь почестей и богатства, поскольку знатность происхождения у него была.

Как известно, почитание родителей в итальянских семьях имеет давние традиции. Балтазар прислушался к мнению матери и, по ее совету, решил поступить в Болонский университет, теологи которого славились на всю Италию.

И вот Балтазар в Болонье. Лекции на теологическом факультете, диспуты, веселая студенческая жизнь. Способности Коссы скоро заметили все: и преподаватели, и студенты. Последние так просто смотрели Балтазару в рот, поскольку ему не было равных ни в чем. Он шел первым учеником на факультете, был непревзойденным фехтовальщиком и любимцем женщин. Все это вместе взятое привело к тому, что студенты выбрали Балтазара своим главарем. И он не обманул их надежд, являясь зачинщиком всех университетских авантюр и приключений.

Но посреди каких угодно забав Балтазар не забывал о главной – о рискованной встрече с какой-нибудь болонской красоткой, живущей под пристальным присмотром родственников или мужа и оттого становящейся особо желанной. Для Балтазара было сущим наслаждением проникнуть через все замки и запоры и провести ночь с очередной любовницей. Поэтому, едва лишь сгущалась темнота на улицах Болоньи, он закутывался в плащ, засовывал за пояс стилет и отправлялся искать подходы к дому, где за ставнями и решетками трепещущая Джульетта поджидала своего неустрашимого Ромео.

Одна такая встреча едва не кончилась трагически.

Однажды, когда Балтазар возвращался со свидания, на него напал наемный убийца, и только ловкость спасла нашего героя от смерти. Он отделался лишь ранением в руку и не смог поймать убийцу, который, пользуясь темнотой, скрылся в лабиринте узких улиц. Вероятно, он думал, что достаточно напугал Балтазара и тот больше не появится в запретном районе, но бывший пират поступил наоборот. Его очень занимала мысль о том, кто мог натравить на него убийцу, и он решил во что бы то ни стало узнать это. Поэтому на следующую ночь вновь отправился на свидание.