При проводах кардинала Кампеджио ему была дана прощальная аудиенция при дворе. Она была назначена на 19 сентября 1529 года, и, конечно, гостя сопровождал его коллега, кардинал Томас Уолси. По их прибытии кардиналу Кампеджио отвели специальные апартаменты во дворце, а вот кардиналу Уолси было сказано, что его обычные покои уже заняты, – и ему пришлось попросить комнату у кого-то из друзей, чтобы иметь возможность хотя бы переменить рубашку.
Он привел себя в порядок – настолько, насколько мог, – вошел в зал для аудиенций и пал ниц у ног короля. К огромному изумлению всего двора, Генрих VIII протянул ему руку, помог подняться и с улыбкой подвел к окну для приватного разговора. О чем они говорили, не слышал никто – но говорили они долго и вроде бы вполне доверительно. Как встарь…
Было условлено, что кардинал и его государь встретятся наутро для продолжения беседы, – и они расстались. Но места во дворце для Томаса Уолси так и не нашлось, и ему пришлось уехать из дворца в поисках ночлега. На следующее утро он явился в назначенный час и застал Генриха уже в седле – он отбывал на пикник в обществе леди Анны.
Для разговора, конечно, времени уже не было…
Через два дня кардинала Уолси посетили важные гости – к нему наведались оба герцога, которые были в ту пору в Англии, и Чарльз Брэндон, герцог Саффолк, и Томас Говард, герцог Норфолк. Они приехали по делу – король сместил кардинала с его поста лорда-канцлера, и они приехали за печатью. Уолси отказался повиноваться – по совету своего юриста, Томаса Кромвеля, он сообщил герцогам, что у них нет законных полномочий без личного письменного распоряжения Генриха Восьмого. Распоряжение нашлось – оно было написано собственной рукой короля, кардинал узнал его почерк.
Томас Уолси разрыдался.
В силу каких-то причин король решил поиграть с ним, как кошка с мышью. Ему было предписано отправиться в Йорк. Хотя Томас Уолси и был архиепископом Йорка, он там никогда не был. Уж больно далеко на север для этого пришлось бы забираться тучному прелату, привыкшему к сидячей жизни, так что по всем административным делам туда ездил Кромвель.
И вот Уолси, после долгих сборов и понукаемый из королевского дворца, собрался наконец в путь и отправился в Йорк. Позиция архиепископа Йорка в английской церковной иерархии уступала только позиции архиепископа Кентербери, считавшегося первым лицом духовного звания всей страны, так называемым примасом Англии. В годы своего правления Томас Уолси как кардинал и как легат Святого Престола превосходил даже и архиепископа Кентерберийского, но сейчас сам факт того, что он занимал церковные должности по прямому назначению Рима, был обращен против него. Теперь его единственным приютом оставался Йорк, в котором он никогда не был.
Он до него так и не доехал.
В течение добрых 14 месяцев у кардинала последовательно отнимали дворцы, угодья, титулы и прочее – но теперь, когда он был в двух шагах от столицы своей епархии, ему предъявили обвинение в посягательстве на королевскую власть – посредством «praemunire».
Этот звучный латинский термин обозначал преступление, виновный в котором обращался к какому бы то ни было иностранному властителю с апелляцией на решение короля Англии или выражал повиновение любой иностранной инстанции[10].
То есть кардиналу Уолси ставилось в вину то, что он кардинал.
Томас Уолси, согласно приказу короля, должен был выехать обратно под стражей, названной для приличия вооруженным эскортом. Ему предстояло ответить на новые обвинения, на этот раз в государственной измене (Нigh Тreasоn).
Утверждается, что после этого он отказался от еды, сказав, что предпочитает умереть от голода, чем от того, что ждет его в Лондоне.
Уолси умер по пути в Лондон в ноябре 1530 года, но не в придорожной канаве, как гласит легенда, а в аббатстве. Впрочем, смерть вполне могла настигнуть его и в канаве, ибо посланный из Лондона гонец имел инструкции к начальнику конвоя о доставке узника в том состоянии, в котором он пребывает, без оглядки на его здоровье. Однако это указание – везти узника без оглядки на его здоровье – не пригодилось. За день до получения инструкций Томас Уолси успел умереть – а какое уж у трупа здоровье!
Есть легенда, что перед смертью Уолси сказал:
«…если бы я служил Богу так, как служил королю, он не оставил бы меня в моей старости в такой беде…»
Томас Болейн, отец леди Анны, при получении в Лондоне известий о конце его врага и оскорбителя устроил банкет, на котором было дано замечательное костюмированное представление. Тема представления была задана хозяином дома: кардинал Уолси спускается в Ад.
Заполнить брешь, оставшуюся после устранения Томаса Уолси, королю было нелегко – уж очень большую роль он играл, и уж очень многими делами он занимался. К тому же Генрих Восьмой и не хотел создавать себе «второго Уолси» – в этом смысле он интуитивно следовал правилу, которое через добрых 400 лет, в 30-е годы XX века, будет с чеканной точностью сформулировано И. В. Сталиным, – «…незаменимых у нас нет…».
Поэтому пост лорда-канцлера, который раньше занимал кардинал Уолси, был передан Томасу Мору, вопросы церковного права перешли в ведение епископа Винчестерского, Стивена Гардинера, бывшего любимца Томаса Уолси, – он с завидной скоростью сориентировался в новой ситуации и «…встал на сторону права и короля…», дипломатические и посольские функции кардинала перешли к его заклятому врагу Томасу Болейну, который к тому же был отцом леди Анны и уже в силу этого мог рассчитывать на королевскую милость, а еще к этой новой свите короля добавился новый персонаж – Томас Кранмер.
Обнаружился он вот каким образом: Стивен Гардинер занимался делом о разводе короля с точки зрения канонического права и в процессе исследования имеющихся прецедентов познакомился с архидьяконом и ученым-филологом Томасом Кранмером, который, во-первых, выразил свою полную поддержку Великому Делу Его Величества, во-вторых, предложил перенести «поле битвы» из церковных судов на факультеты теологии университетов.
Гардинер был человеком очень умным – Томас Уолси недаром считал его своим любимым учеником, – и он немедленно увидел открывающиеся в этом направлении возможности. Понятное дело, выиграть спор в академической среде практически невозможно, но вот создать особое мнение – возможно, и даже очень. А уж как опереться на созданное таким образом особое мнение, Стивен Гардинер знает и сам.
И епископ Винчестерский, Стивен Гардинер, представил Томаса Кранмера королю – и тот немедленно поручил ему провести изыскания книг и документов, необходимых для обоснования Великого Дела Короля, – посольской миссии к папскому двору требовались аргументы. Таким вот образом сорокалетний скромный ученый, привыкший к тиши библиотек, вдруг оказался на королевской службе, да еще в самой гуще политической борьбы.
Ни Томас Кранмер, ни король Генрих, ни Стивен Гардинер, и вообще никто не мог и подозревать, какие огромные последствия для английской Церкви будет иметь это вот обычное рабочее подключение нового сотрудника, по натуре своей тихого и скромного интеллектуала, к процессам государственной деятельности Англии. Не в первый и не в последний раз в истории самый, в общем-то, обычный шаг приводит к огромным и, как правило, непредвиденным последствиям.
Но будущее, как известно, знает только Бог.
Посольство к папскому двору, возглавляемое Томасом Болейном, свежеиспеченным графом Уилтширом, прибыло в Болонью с богатым набором подарков и заманчивых предложений Папе Римскому – конечно, только в том случае, если папа Климент «…увидит свет истины…», истины в понимании короля Генриха. Первым неприятным открытием для послов оказалось то, что папа Климент находился в самых лучших отношениях с императором Карлом Пятым, который, как оказалось, тоже пребывал в Болонье и даже делил с Его Святейшеством один и тот же дворец.
Более того – император пожелал присутствовать при встрече понтифика и английских послов, и отказать ему не посмели. Это было нехорошим знаком и сразу отразилось на ходе переговоров. В силу каких-то не вполне понятных причин император Карл V испытывал к королю Генриху VIII сильнейшую антипатию. Дело было не в том, что он испытывал к своей тетушке, Катерине Арагонской, такие уж нежные чувства. Он и мать-то свою, Хуану Безумную, знал очень мало, и вовсе о ней не заботился, и совершенно не препятствовал разводу другой своей тетки, жены короля Дании, которую ее муж отверг примерно на тот же манер, что и король Генрих.
Но с королем Дании Карл V общался крайне редко, а вот с королем Англии Генрихом VIII – довольно часто. Как-никак Карлу V сватали в свое время в жены его дочь, Марию Тюдор.
И император, поговорив со своим будущим возможным тестем несколько раз лицом к лицу и обмениваясь с ним письмами на регулярной основе, нашел его невыносимо наглым и заносчивым субьектом, надутым глупцом, одержимым манией величия и превосходства.
А поскольку для политических раскладов он был ему не нужен, Карл Пятый дал волю своим личным чувствам и делал все от него зависящее для того, чтобы отравить королю Генриху жизнь.
Как только глава английского посольства Томас Болейн начал свою речь, император оборвал его на первых же словах.
«Помолчите, мессир, – сказал он ему, – «здесь суд, а вы – заинтересованная сторона».
В общем-то, слова о заинтересованной стороне были очень невежливы и даже, пожалуй, намеренно грубы – но они были вполне справедливы. Не очень-то умно было со стороны короля Генриха ставить во главе посольства Томаса Болейна, отца той самой дамы, ради которой и было затеяно дело о разводе. Но король искал не самого лучшего, а самого ревностного – а уж в усердии Томаса Болейна в данном деле он был более чем уверен. Ну, Томас Болейн за словом в карман не полез. Он сказал, что прибыл в Италию не как отец, надеющийся найти для своей дочери милость и покровительство, а как представитель короля Англии. И его государь, король Генрих, надеется на поддержку императора в своем справедливом деле, но, если и не получит его, будет продолжать стремиться к добру и благу независимо от наличия или отсутствия этой поддержки. Король готов выплатить 300 тысяч крон[11] – то есть всю сумму приданого королевы Катерины, уплаченного Испанией по ее замужеству, – и обеспечить Катерине Арагонской в качестве вдовы ее покойного мужа, принца Уэльского, Артура Тюдора, все те блага и весь тот почет, который ей следует.
Предложение, собственно, было вполне разумным. Катерина Арагонская получала как бы почетную пенсию, император – очень нужные ему наличные деньги, а король Генрих получал наконец свой развод, столь ему вожделенный.
Карл V предложение отверг. Он сказал, что он «… не купец, и честью семьи не торгует…». Это были не только высокомерные слова, но и хорошо рассчитанное оскорбление. Болейны как-никак возвысились в дворянство именно из купцов. A уж замечание насчет «…торговли семейной честью…», брошенное в лицо отцу королевской фаворитки, сестра которой еще до ее фавора была королевской наложницей, означало бы вызов на дуэль – если бы стороны были хоть сколько-нибудь сравнимы в статусе.
Но статус сторон был глубоко неравен.
Со свежеиспеченным графом Уилтширским говорил коронованный государь, да еще и самый могучий во всем тогдашнем христианском мире. Он говорил с ним, как с грязью, – но отплатить ему за оскорбление было невозможно.
В общем, на аудиенцию с папой Климентом посол короля Генриха и его возможный будущий тесть, Томас Болейн, отправлялся в очень дурном настроении.
Ну, что сказать? Аудиенция прошла в гораздо более вежливых тонах, но была столь же бесплодна. Папа Римский Климент Седьмой был не только Папой Римским, но еще и главой рода Медичи. И в этом качестве его единственная надежда на восстановление правления рода Медичи во Флоренции заключалась в помощи и в благожелательном отношении к нему императора Карла. Джулио Медичи – так называли папу Климента до того, как он надел тиару понтифика, – хотел образовать из Республики Флоренция наследное герцогство для своих наследников, но не мог сделать этого сам и нуждался в покровительстве, которое король Генрих предоставить ему не мог.
Даже предложение короля Генриха VIII насчет участия Англии в крестовом походе против турок – и то его не заинтересовало. Какие турки? Ему в 1530 году было положительно не до них. Союзник папства, король Франциск Первый, потерпел под Павией поражение от войск императора и даже сам попал в плен. Он выкупился из него, уплатив огромный выкуп и оставив своих сыновей в качестве заложников, – и немедленно после возвращения во Францию возобновил войну в союзе с этими самыми турками, поход против которых сулил папе король Генрих VIII.
Великое Дело Короля не двигалось с места. Затеянная по совету Томаса Кранмера пропагандистская кампания в университетах по извечному закону непредвиденных последствий принесла довольно удивительные результаты. Да, в пользу короля Генриха высказалось несколько теологов во Франции, что было сделано за деньги и под большим политическим давлением со стороны короля Франциска, который хотел помочь Генриху.
Ну, хотя бы для того, чтобы насолить своему заклятому врагу, императору Карлу V…
О проекте
О подписке