Чудо у Красных ворот

Солнце стояло высоко за зубцами Антонгиевой башни, их перемежающиеся тени разделяли двор надвое. Стоя в тени, мы видели, как Пётр внимательно посмотрел на нищего, – а тот сидел с опущенной головой и видел наверное только сандалии Петра и Иоанна. Пётр сказал ему:

– Взгляни на нас.

Калека с надеждой поднял глаза, правая рука его опустилась на желто-багровое страшноватое колено, и он слушал, что скажет Петр.

– Серебра и золота нет у меня. Но вижу, что нужно тебе иное, и что можешь ты принять мой дар. Что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи. Пётр сказал это громко, так что слышали все, не только мы, но и люди, стоявшие неподалеку у лавок менял и торговцев жертвенными животными. Многие оглянулись на ворота и прислушались. Давно здесь не слышали имя Назорея, но помнилио нём, – каждый свое. Калека по-прежнему сидел, только, – я видел, – багровое колено его мертвой убогой ноги задрожало, и рука на колене пыталась унять эту неожиданную дрожь. Пётр положил свою руку ему на голову, и дрожь усилилась. Теперь убогая нога уже вся и заметно для всех подрагивала, а желто-багровый цвет ее переходил на глазах в малиновый. Все кругом молчали, и это продолжалось с пол-минуты, очень, казалось, долго. Привлеченные замешательством на ступенях ворот подошли ещё люди, и торговцы вышли из галереи. Я подошёл поближе, чтобы видеть все. Бахрам что-то сказал мне и попытался дернуть за руку, но я отмахнулся и подошёл ещё ближе. Собиралась толпа. Пётр властным движением взял правую руку хромого, и поднял его на ноги, и сразу отпустил. И он не упал! Прихрамывая и подволакивая малиновую ногу, он сошёл со ступеней, и размахивая руками бестолково закружился на месте, поднимая дворовую пыль. Потом, воздев руки к небу, стал громко молиться. Толпа иудеев вокруг меня уже теснилась, было наверное несколько сот человек со всего двора, – они все тут знали хромого от рождения Хирама.

Я чувствовал ужас и изумление, охватившие людей, и сам был поражен не меньше других. Хирам оказался темпераментным мужиком, и подпрыгивал теперь на широких ступенях, и хлопал себя по ляжкам, и громко воздавал хвалу Господу, и взахлеб кричал что-то о Назорее, об Иисусе, и звал всех в Храм, молиться. Петр, Иоанн и он поднимались по четырнадцати ступеням в Красные ворота.

Изумленная толпа молча двинулась за ними, увлекая меня с собой.

Я краем глаза заметил ещё большую медную доску на стене у ворот со страшным предупреждением, которое относилось теперь лично ко мне. Я дернулся было, попытался развернуться в толпе, но куда там, – меня бы просто растоптали. Вот чего испугался Бахрам, и почему он пытался выдернуть меня из толпы! Судорожно накинул я на голову легкий капюшен своей летней накидки, и оказался вместе с иудеями по ту сторону высокой стены…

Толпа быстро миновала небольшой женский двор и вынесла меня на такие же широкие ступени следующих ворот, потом я узнал, что называли их Никаноровыми. Они были высокие и роскошные, покрытые полированными золотыми и серебряными пластинами и блестели на солнце как огромные фантастические зеркала. Я заметил ещё отполированные кедровые стены и колонны по бокам этих ворот, и мы были уже за ними, в следующем иудейском дворе.

***

Храм открылся здесь во всем своем ошёломляющем и грозном великолепии. Он виден был ещё через одну, теперь уже низкую ограду из розового мрамора. За ней был виден двор священников и огромное беломраморное основание самого Храма, и его колонны. Я заметил ещё одни ворота, ведущие во двор священников. Они были закрыты и сплошь украшены крупным золотым литьем в виде виноградных лоз. "Вот что скрывают иудеи от всех", мелькнула у меня мысль, и стало по-настоящему страшно. Я видел наши римские дворцы в Кесарии и в претории, и восхищался ими вместе со всеми, но здесь было другое: грозный Яхве иудеев и тысячи лет их истории застыли здесь. Рим и его веселые боги годились Ему здесь разве что в несмышлённые внуки.

Между тем все устремились к одной из красивых кедрового дерева пристроек у внешней стены этого большого двора. Людей было уже несколько сот, а может и тысяча, и все прибывало. На меня никто не обращал внимания, и идти против толпы я все равно не мог, тут-то меня и заметили бы, точно. Все смотрели на Петра, Иоанна и Хирама, которые поднялись на ступени притвора. "Соломонов притвор, где Назорей проповедовал", – услышал я шепот в толпе. Я все же постарался замешкаться и оказался с краю толпы, ближе к Никаноровым воротам, и оглянулся на них, примериваясь к отступлению, если кто-то обратит на меня внимание. Но все уже слушали Петра, стоявшего на возвышении притвора. Он сказал:

– Мужи Израильские! Что дивитесь сему и что смотрите на нас, как будто мы своею силою или своим благочестием сделали то, что он ходит? Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись перед лицем Пилата, когда он предлагал освоболить Его. Но вы от Святого и Праведного отреклись, и просили даровать жизнь разбойнику, человеку убийце. А Начальника жизни убили. Но Бог воскресил Его из мертвых, чему мы свидетели.

Все молчали растерянно, так неожиданно и резко было обвинение Петра. А народу все прибывало, и уже гораздо более тысячи людей слушали его. Слышавшие только последние слова начали было переспрашивать и возмущаться грозным его обвинением. Наверное Пётр заметил это и сказал дальше:

– И ради веры во имя Его, имя Его укрепило сего Хирама, которого вы видите и знаете, и вера, которая от Него, даровала ему исцеление сие пред всеми вами… Впрочем, я знаю, братия, что вы, как и начальники ваши, сделали против Иисуса по неведению. Бог же, как провозвестил устами Своих пророков пострадать Христу, так и исполнил. Итак, покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши. Да придут времена отрады от лица Господа, и да пошлет Он предназначенного вам Иисуса Христа, Которого небо должно было принять до времен совершения всего, что говорил Бог устами всех святых Своих пророков от века. Моисей сказал отцам:"Господь Бог ваш воздвигнет вам из братьев ваших Пророка, как Меня; слушайтесь Его во всем, что Он ни будет говорить вам; и будет, что всякая душа, которая не послушает Пророка Того, истребится из народа". И все пророки от Самуила и после него, сколько их не говорили, также предвозвестили дни сии. Вы сыны пророков и завета, который завещал Бог отцам вашим, говоря Аврааму: "И в семени твоем благослоятся все племена земные". Бог, воскресив Сына Своего Иисуса, к вам первым послал Его благословить вас, отвращая каждого от злых дел ваших.

К концу речи Петра я заметил, что с другого от меня края толпы появились служители Храма и начальники храмовой стражи. Пора было тихо исчезнуть. И так я слушал уже давно со страхом, как на иголках, и в ноге появилась дрожь, и как бы не охрометь вместо этого Хирама, думал я. Тихо-тихо я отошёл к кедровой стене и двинулся к Никаноровым воротам, видя искоса, как пробиваются начальники стражи через толпу к Соломонову притвору. Я чувствовал себя сразу и святотатцем, оскорбившим чужого Бога, и предателем Петра и Иоанна, и чувствовал себя наверное так, как сам Пётр три месяца назад, в утро Страстной пятницы 14 нисана, когда он, испугавшись за свою жизнь, трижды отрекся от Учителя. Мне удалось тихо скользнуть в Никаноровы ворота и спуститься по их ступеням в женский двор, но тут я почти столкнулся с двумя дюжими иудейскими стражниками, быстро идущими на шум, доносившийся из мужского двора. "Что там происходит?", – спросил меня один из них на арамейском, и я ускорил шаг, – акцент сразу выдал бы меня. "Эй, ты что, глухой? И почему ты в накидке?", – спросил он.

Я бросился к Красным воротам, до них было локтей двадцать, и в диком страхе одним рывком выкатился на их широкие ступени. Здесь один из стражников нагнал меня и схватил за руку, я дернулся и мы оба рухнули на ступени и покатились по ним. Я вскочил первым, сделал ещё рывок и оглянулся: стражник пытался подняться с того самого места, где час назад сидел калека, и скривился, схватившись за ногу, – похоже он подвернул или сломал ее, кувыркаясь со мной по ступеням. Мне было не до смеха, у меня самого ноги дрожали, и я чувствовал себя как заяц, которого вот-вот настигнет борзая. "Держи его! Держи гоима! Бейте его!", – кричал стражник, и люди уже смотрели на меня, и несколько иудеев быстро пошли в мою сторону. Тут я заметил слева Бахрама и Мосоха, – они, видимо, поджидали меня, и теперь бежали ко мне, отсекая также двух иудеев. Другие иудеи были гораздо дальше, но они уже поднимали с земли камни, – так и положено было убивать осквернителей Храма, камнями! Я на бегу свернул налево, к Бахраму и Овчим воротам. Первый удар, брошенным камнем, пришёлся мне в плечо, – больно, но бежать я мог.

"Беги дальше", – крикнул мне Бахрам, а я уже слышал чье-то горячее дыхание за спиной. Как я ненавидел в этот миг иудеев! Пришлось оглянуться, и я увидел набегающего смуглого, с медно-рыжей курчавой бородкой молодого иудея в зеленой накидке. Он был явно сильнее меня и уже заносил руку для удара. Время как будто почти остановилось и двигалось как-то рывками. Я развернулся и решил бить головой ему в лицо, – в уличных драках, хотя их было у меня и немного, я видел такой прием, но то было с мальчишками… Иудей не успел притормозить и мой удар головой пришёлся ему прямо в лицо. Я услышал страшный звук хрустящих лицевых костей (его!), – но и мой череп как будто треснул, и волосы сразу стали липкими и чья-то кровь потекла за ухо. Иудей рухнул на месте, а я, схватившись за голову и развернувшись, неуклюже побежал дальше, к Овчим воротам. Сзади я слышал смачные удары и крики, – это наверное гигант Мосох молотил двоих иудеев, что бежали за мной сзади рыжего.

Около самых ворот Бахрам подхватил меня за плечо и бежал, помогая мне. Сразу за воротами мы свернули в одну из боковых улиц и наверное затерялись среди людей, потому что больше нас никто не преследовал. Спасло нас наверное то, что иудеев почти не было общем дворе, где произошла драка, – все они были во внутренних дворах Храма, где происходили главные события того дня. К тому же быстро наступали вечерние сумерки, и не видно уже было в каком мы виде.

– Считай что ты сегодня второй раз родился, – сказал Бахрам. – Поймали бы если – убили. Как тебя занесло в Храм? Разве можно так?

– Где Мосох? – спросил я.

– Не волнуйся, Мосох и не в таких переделках бывал. Он и пришёл, чтобы драться, если надо. За ним наши эллины сбегали, как только мы увидели, что ты в толпе пошёл в Красные ворота. Ладно, раз так все получилось, расскажи, что было там. Но я только зубами заскрипел, так тошно мне было и больно голове.

Бахрам проводил меня до дома. Мать, не привыкшая к таким происшествиям, повела себя на удивление спокойно, обработала рану на голове, – наверное от зубов иудея, и только когда я начал рассказывать, что произошло, она разволновалась. Много мне пришлось выслушать справедливых упреков от нее, а затем и от отца. Я обещал им, и теперь уже и самому себе, что больше не буду ходить в общий двор Храма, и даже приближаться к Храму не буду хотя бы неделю, пока слухи о драке не улягутся. Только после этого я рассказал всем о том, что видел в иудейских дворах, об их грозной роскоши, и что было у Соломонова притвора, и что говорил там Петр.

Мы вчетвером пили зеленый чай, когда в дверь постучал Мосох. Выглядел он нормально, только на ручищах пониже локтей было несколько царапин и синяков. Сказав несколько вежливых слов моим родителям, и отмахнувшись от предложения промыть царапины, он сразу накинулся на меня:

– Ну парень, ты даешь! Тебе что, жизнь надоела? Зачем ты полез в Храм? Тебе ещё просто повезло. Они имели право убить тебя на месте, и римляне не искали бы убийц, – это их право, убивать чужеземцев в Храме. И у нас на севере, проник бы ты в капища Велеса, тебя убили бы наши жрецы, волхвы. Ты жив остался только потому, что в Храме шум большой был из-за Петра и Иоанна. Считай, они невольно тебя и спасли. Я там и задержался ещё, чтобы узнать в чем дело. Оказалось, что начальники стражи потребовали от Петра и Иоанна прекратить свои речи, и затем увели их вместе с Хирамом к первосвященникам, разбираться что там произошло и почему такое скопление людей было и волнение. Разбирательство наверное завтра будет, сегодня поздно уже было.

– А что же иудеи? – спросил я – их там к концу тысяч пять было, и все слушали Петра. А он так говорил, что до всех дошло, я сам свидетель. Если все ему поверили, то как они допустили увести их троих?

– Рем, в Храме, да ещё в иудейских его дворах, закон один для всех, и что начальники храмовой стражи или священники скажут, то и будет. Это как в претории, или в самой Кесарии, – как Понтий Пилат скажет, так и будет. Для римлян свой закон, для иудеев свой. И потом, они наверное сказали народу, что будет с Петром разговор в Синедрионе об этом исцелении. Они же не в тюрьму их повели. А в городе только об этом исцелении, об этом чуде все и говорят, – так что особо бояться за них не надо. К тому же в Синедрионе будут завтра не только саддукеи, но и другие, и Никодим, и Иосиф Арифомейский ведь тоже в совете. Завтра вечером расскажут все нам, а Бог даст, так сами Пётр и Иоанн ещё раньше их вернутся и расскажут завтра же.

На этом и решили, и расстались до завтра. Отец и я вышли проводить Бахрама и Мосоха, и мы проговорили ещё про то, что было с утра: про небесные знамения, и нужно ли их теперь уметь читать, и про ессеев-звездочетов, и про их Учителя Праведности, и про старца Симеона, который узнал в Храме Младенца Иисуса. Столько разговоров и событий вместил этот день, что голова гудела, наверное ещё и от удара в Храме. Только я лег в постель, как сразу провалился… На двести лет назад.