Пятница, 11 ноября 2022 19:50

– Максим Сергеевич, подождите! – медсестра поймала завотделением у выхода. – К нам новенькую везут, просили вас принять.

– Кто просил? Какая смена? – напряженно спросил он, поглядывая на часы.

– Медвежья, – Катя прыснула в крепкий кулак, – и Евгения Николаевна, поэтому Миша за главного.

– Он всегда за главного. В чем суть? По сводке, вроде, пироман какой-то.

– Миша сказал, что хуже. Короче, вы сами все поймете. Он просил не отдавать ее дежурной, – Катя замялась, не решаясь сказать.

– Можешь говорить, я догадался.

– Миша сказал, что она на ней оторвется. Вам побоялся звонить.

– Правильно, сегодня не самый лучший день, – Максим Сергеевич поморщился. Жена вернулась из командировки в Китай, дочь просила скорее прийти, чтобы «мать не сожрала». – Я приму, они же скоро будут?

– Минут десять. Я подготовлю смотровую и шприцы.

– Буйная?

– Миша сказал, что несчастная.

– Тогда готовь. Потом на карантин в обсерватор.

Катя кивнула и убежала. Максим Сергеевич проводил ее взглядом, удивляясь, как такая хорошая девушка задержалась в их отделении. Выйдя на улицу, он позвонил жене, выслушав положенную тираду. Со своим начальником она так не разговаривала, становясь вновь кроткой и ласковой, какой была раньше. Но не этой ласковости не хватало ему, а понимания. Жизнь сложная, особенно с конца зимы, когда он ночевал в больнице, принимая новых постояльцев, а еще он чувствовал, что она ему изменила. Доказательств не было, но Альбина стала чаще задерживаться на работе, приезжая часто к полуночи слегка навеселе. Он этого не видел, пропадая на работе, но видела это Оля. Он все читал в ее больших тревожных глазах, в которых дрожала боль за него и за маму, а он, как всегда, ничего не мог поделать, ничем не мог успокоить эту боль, потому что не хотел врать. Когда родилась Оля, их поздний ребенок, он дал себе зарок никогда не врать дочери. И это было жестоко, но когда Оля перешагнула подростковые терзания, она поблагодарила его за это. Все же дочь получилась гораздо умнее и честнее них, погрязших в застарелых ссорах и недовольстве, наросшим толстой плесенью серо-бурого цвета снаружи и внутри их дома, когда-то светлого и чистого, в который хочется вернуться. Сейчас он приходил домой только ради Оли, после смерти кота там больше никого не осталось.

Как он ненавидел ноябрь. Всю жизнь в ноябре случалось все самое плохое в его жизни, а началось со смерти деда, единственного друга. Максим Сергеевич встал под знаком «Место для курения» и медленно курил, разглядывая тлеющий табачный мусор, терявшийся в подступающих сумерках. Слишком светло для ноября, слишком много огней на улице и здесь, слишком много безжизненного света. Не хватало дождя, но серое небо висело с безразличным спокойствием, вот у кого стоит учиться жизни.

«Папа, я норм. Мама бузит, я молчу. Не беспокойся», – написала Оля. Он вздохнул и ответил: «Постараюсь быть пораньше. Приму пациента и возьму такси».

Оля отправила эмодзи, он так и не смог научиться верно их расшифровывать, видимо, слишком старый. Ничего, она объяснит, а он опять не запомнит. Определив у себя первые признаки склероза и вялого маразма, он грустно улыбнулся, пора бы уже, скоро пятьдесят семь лет.

На территорию влетела барбухайка, опасно встав прямо у входа в приемное для скорой. Максим Сергеевич подошел как раз в тот момент, когда из «жерла вулкана», так называли задние двери спринтера санитары, вылез огромный санитар с немного зверским лицом из-за густой и нечесаной черной бороды. В огромных руках очень бережно он нес завернутую в простыню женщину. С первого взгляда Максим Сергеевич увидел, что женщина в ступоре и, возможно, придется разжимать.

– В первую. Катя примет, я подойду, – отдал указание Максим Сергеевич, санитар кивнул и скорым шагом исчез в дверях. – Так, давайте документы.

Из кабины вылез полицейский, молодая врач стояла бледная, держа в руках вязки, которые так и не понадобились. Максим Сергеевич забрал их у нее и крепко сжал плечо.

– Ничего, привыкните. Они хорошие, просто болеют, – девушка уткнулась лицом в его плечо и зарыдала, а ведь он говорил не брать две смены подряд, вот и поломали.

– Там это, ну, – полицейский, походивший на участкового, такой же замученный, морщился и пытался сформулировать помягче. – Короче эта бедняжка, ну, в простыне которая, решила свою хату спалить. Что-то у нее случилось, соседи дверь открыли, у них ключи были, потом нас вызвали, а скорая ваших. Потом рапорт пришлю, вы уж с ней помягче.

– А ты молодец, все правильно сделала, не испугалась, – он по-отечески похлопал по плечу плачущую девушку, она что-то проныла в ответ.

– Зайдите к дежурной, оформите все, а я нашими займусь. Скажите, чтобы вас чаем напоили, а то вас трясет. Я подойду позже, поговорим.

– Да, я знаю все, – участковый махнул рукой в сторону, где был отдельный вход в «дежурку». – Не первый раз алкашей привожу. Так вот эта не пила, точно знаю, она чистая. Сломал ее кто-то. А так я ее знаю, нормальная девушка, неравнодушная. Не раз вызывала наряд, когда мужья жен били. В основном все молчат и в чатах переписываются.

– Спасибо, я подойду, еще расскажете, – Максим Сергеевич повел молодого врача внутрь, ее трясло. И, передав в руки пожилой медсестре, он попросил. – Марина Игоревна, полечите доктора.

– Полечу-полечу, – распевно ответила медсестра и повела девушку вглубь коридора. – Вас бы тоже, Максим Сергеевич, полечить не мешало.

– Не сегодня, я подожду, – ответил он и пошел в смотровую.

Как и ожидалось, женщина была в ступоре. Вид у нее ужасный, как бы ни старались сценаристы и гримеры, но в жизни все гораздо страшнее. Она лежала на смотровом столе, сжавшись, словно желая исчезнуть, перестать существовать. На теле кровоподтеки и ссадины, следы от ногтей. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие колени до белизны – под сломанными ногтями была запекшаяся кровь. На голове не хватало прядей, часть была отстрижена грубо, неумело, впопыхах, другая часть просто выдрана. Кровь уже остановилась, запечатав уши. Но особо пугал взгляд: пустой и в то же время полный страха и такой боли, что у Максима Сергеевича закололо сердце. Плохой признак, опять он наступает на те же грабли. Нет, в этот раз он передаст пациента другому врачу, хватит последнего студента, покончившего с собой дома, после того, как он его выписал.

– Пришлось ее немного помять, – сокрушенно пояснил санитар, показав толстым пальцем на синяки на руках. – Больно буйная была, могла себе навредить. Короче, я ее закатал в простынь, она и успокоилась. Евгению Николаевну напугала, но она молодец, укол сделала. Ну а потом, сами знаете. Лишь бы не сломалась, хорошая девушка, небезразличная.

– Понятно. Ты, Михаил Потапыч, себя не казни. Иди чай попей, а мы тут сами справимся.

– Хорошо, если что, зовите, помогу, – он с жалостью посмотрел на голую женщину на столе и покачал головой. – Молодая, а так угораздило.

– Не переживай. Иди, проведай Евгению Николаевну. Ее Марина отпаивает, – Максим Сергеевич пожал лапу Михаилу.

– И еще, Максим Сергеевич. Ладно, я справлюсь со всеми, но что с другими сменами, когда людей наймут, а то один врач, и один санитар – как бы трагедии не случилось.

– Жду согласования, так быстро не решается, сам знаешь.

– Знаю, – Миша выругался и ушел, бесшумно прикрыв дверь.

– Что будем делать? – Катя с тревогой посмотрела на него.

– Пока уколем, потом надо будет разжать. Сами справимся, как думаешь?

– Справимся, – Катя повела атлетическими плечами, недаром кмс, средне тяж. Сделав четыре укола, он выждал, пока в глазах женщины проявится сознание. Он понимал, что она ничего сейчас не понимает, и если действовать слишком быстро и жестоко, то можно ввести в более глубокий ступор. Миша был прав, дежурная бы не церемонилась – заколола бы и на дыбу, чтобы члены распрямить, а потом к кровати привязать, подарок дневной смене.

– Попробуем, – он деликатно дотронулся до женщины. – Маргарита Евгеньевна, Рита, не бойтесь. Вы в безопасности, вы в больнице. Нам придется сделать вам немного больно, но это для вашей пользы. Вас нужно разжать. Помогите нам, пожалуйста.

Катя приготовилась, она первая заметила, что женщина на столе едва заметно кивнула, точнее попыталась, медленно заморгав. И ей было больно, мышцы, еще не отошедшие от безумного сигнала, ударили по нервным окончаниям, но ни единого вздоха не вырвалось из ее груди.

– А теперь я вас помою. Если будет слишком холодно, то потерпите – это спирт, он всегда холодит, – Катя погладила ее по голове и принялась мыть.

Максим Сергеевич осматривал раны и синяки, мысленно делая записи в карте. Все это он внесет в отчет, незачем тревожить пациента скрипом ручки или щелканьем клавиш, не товар на склад принимает.

Когда Катя закончила, он помог ей одеть пациентку и проводил каталку до карантина. У самой двери женщина схватила его за руку и долго смотрела в глаза.

– Все будет хорошо. Мы поговорим с вами завтра, а сейчас вы уснете.

Направляясь в «дежурку», он ругал себя, что опять не сдержался. Но что толку ругаться, если по-другому не мог. Участковый рассказал про квартиру, что все потолки были содраны и сложены кучей на кухне. Ее она и подпалила, хорошо, что не разгорелось, дым только повалил. Ее нашли соседи сверху, они дружат, но без близости, не вторгаясь в личную жизнь друг друга. Собственно они не знали, что с ней произошло. Знали только, что должна была потерять работу, так как компания закрывала бизнес в России. И все, остальное как у всех: неудавшаяся личная жизнь, замужем не была, детей нет. Хорошая, немного резкая, готова спорить, нетрусливая. Максим Сергеевич слушал и думал: «Кто же тебя так поломал, душу выпотрошил и осквернил».

Звук 047 04.11.2022

«Привет, Рита!

А это снова я, то есть ты. Ха-ха, вот только не смешно совсем. Ладно, поною себе о себе.

Короче меня сокращают, уже и приказ пришел. С января все свободны. Приятно, что весь отдел на фиг, на улицу. Останутся только из бухгалтерии и финик, нам же суды надо закрывать.

На самом деле я не расстроена. Устала от давления и безделья, всю работу сделала. Рассказала подруге – она не поняла. А я так не могу, если пришла на работу, то дайте работу. Меня никто не понимает, кому не расскажи. Антон так вообще ржал, скотина. И почему я его еще не выгнала? Надоел, только трахаться хочет».

Звенят бокалы, потом хлопает пробка. Шипит жидкость, наливаясь в высокий бокал.

«Я в отпуске, выхожу в пятницу, хорошо, что не тринадцатого. Я забросила психотерапию, таблетки тоже не пью, после того случая весной. До сих пор тошно. Странным образом я нахожу себе мужчин, когда мне плохо. Надо проработать этот вопрос, сделать разбор и закрыть этот гештальт на хер!».

Смеется, пьет. Наливает еще и пьет, икая и смеясь.

«Сейчас утро, а я пью шампанское. Готовлюсь с силами. Вечером придут эти два урода, с одним из них я трахаюсь. Самой тошно от себя.

Надо Рому выгнать, надоел он мне. Пусть ищет лежбище в другом месте. Мобилизация стихает, так что пусть больше не плачется. Дура я, конечно, что впустила его, пожалела. Каждую ночь лезет в постель, предлагает вспомнить прошлое. А мне нечего вспоминать, я ему не изменяла, да и истрепался кобелек.

Надо с Антоном поговорить, его же друган. Пусть забирает к себе, а я не ночлежка, и комнату не сдаю. Я уже говорила Антону, что Рома меня домогается, а этот придурок только смеется. До сих пор не понимаю себя, как я могла лечь с ним в постель? Использовали и ноги вытерли – все, как я хотела!

Ха! Антон злится, я же ему с лета не даю. Может это он ко мне Ромку подослал?».

Доливает остатки и медленно пьет, цокая языком. Что-то жует и вздыхает.

«Милый ты мой самсунгчик, один ты у меня хороший остался. Вот выгоню этих козлов, поменяю тебе экран, правда-правда. Ты у меня еще поживешь, вместе в могилку ляжем».

Смеется и гладит экран. Микрофон записывает шелест и скрип.

«Так решила, выгоняю сегодня всех. Они праздник замутили, типа день такой, отчизна и все такое. Патриоты, а на войну никто не идет, дескать, здесь они нужнее.

Отдам деньги Антону за потолки, и пусть валит. Чувствую себя шлюхой – даю за ремонт. А мама не против, считает, что нормально. Она Антона не видела, только фотки, а уже мне его в мужья записывает. Совсем с ума сошла, думает, что я как выйду замуж, да как нарожаю роту солдат! Ни за что!».

Шумит чайник. Она наливает в кружку кипяток и размешивает, громко ударяя ложкой об стенки.

«Надо нормальный кофе купить, не могу больше эту зеленую дрянь пить. Антон принес, вкус у него говно. Это я про Антона, кофе тоже говно.

Я заметила, что у меня все виснет. Не могу даже фильм посмотреть, как будто через модем грузится. Был у меня такой, красивый US Robotics 56K, папаша с работы стащил. Странно, тогда интернет был интереснее.

Я звонила провайдеру – у них все норм, скорость хорошая. Я их задолбала, так мне их сисадмин звонил, сказал, что с моего адреса идет постоянный поток видеоданных на happyXXXfans. Я зашла на этот сайт, такое порно по подписке. Надо комп сдать на проверку, походу трояна схватила. Вот было бы здорово, если я и фирму заразила!»

Ну, нет, конечно, я же не такая тварь. И еще, заметила за собой: слишком много ругаюсь, самой противно, и много стала пить. Не хочу спиться, уже вижу себя алкашкой. Мерзко от себя.

Выгоню всех сегодня. Теперь я понимаю, что значит плохое влияние. Столько втирали в школе, мама мозг клевала, а поняла только сейчас.

Рита, держись – я с тобой!

Пока, завтра расскажу, как все прошло и напишу мозгоправу, а то он волнуется. Хороший мужчина, бесплатную помощь предлагает, правда поздно вечером, но я скоро работать не буду, времени вагон. Хоть кто-то обо мне думает.

Все, целую себя, пока-пока!».

Пятница, 11 ноября 2022 23:38

Альбина стояла у зеркала в ванной и заканчивала вечерний намаз чудесами парижских лабораторий. Делала она это машинально, больше напоминая робота, смотря на себя бесцветным взглядом. Она сама себя диагностировала, все-таки тридцать лет замужем за психиатром. Смотря на себя в зеркале, она старалась не встречаться взглядом со своим отражением, которому было стыдно.

Она оглядела себя, отметив проблемные участки у глаз, кисти давно не скрывали возраст, напоминая каждый день, что ей уже пятьдесят три впустую прожитых года. Дурная мысль, от которой не удавалось никак избавиться.

В голове еще шумело после перелета, во рту неприятно терзало остатками шампанского и каких-то морских гадов, которых она ела вчера вечером. Андрей Валерьевич не скрывал своего расположения к ней, симпатичный, подтянутый, чуть старше Максима, богатый и разведенный. Вроде все сошлось, но она так ему и не дала, хотя понимала, как сильно обломала. Он устроил эту командировку специально для нее, чтобы в другой стране решить все вопросы, неразрешимые на родине.

Альбина прислушалась, что делает Оля. Дочь ложилась спать, тихо о чем-то переговариваясь с подругой, делясь всеми секретами и переживаниями за день. В этот клуб Альбину не допускали, в отличие от Максима. Она гневно посмотрела в зеркало, ощутив острую желчь в сердце, злость и зависть. Слабая совесть напомнила ей, что она сама виновата, что это она два раза бросала их, и дочь отстранилась от нее, видимо, навсегда. Но ее заткнуло воспоминание, как Андрей Валерьевич гладил ее в номере перед ужином, как он хотел ее, и ей было важно чувствовать, что она еще желанная, привлекательная, что ее любят. Фигура сохранилась, спортивная, без лишнего жира, хотя на груди и бедрах не мешало прибавить, но поздняя беременность все высосала. А сколько времени в клубе она убила, чтобы убрать живот.

Она поморщилась и отвернулась от себя. Сердце закололо, вспомнилась интрижка с фитнес-тренером, оказавшимся тем еще жигало, а она думала другим местом, как сказал Максим. Он всегда говорил правильно и видел ее насквозь, что и заставляло ее ненавидеть его и любить. Да, она до сих пор любила его, а какой бы ни был привлекательный Андрей Валерьевич, как бы не шла вперед ее карьера в отделе, она не испытывала к нему почти никаких чувств. Да с ним было приятно находиться, он умел рассмешить, но не как Максим, так мог смешить только он. Ей нравились легкие касания, деликатная напористость, но она не позволяла себя целовать, а Андрей Валерьевич и не настаивал. Получалось, что она возрастная интеллектуальная эскортница.

Открылась входная дверь. Замки не издавали ни одного звука, Максим смазывал их регулярно, как и петли, задвижки, чистил сифоны и убирался в квартире, дежуря по неделям с Олей. А она была занята на работе, хотя муж приходил поздно, пропадая на суточных дежурствах. Готовкой занималась Оля, а она, получается, просто здесь жила. Альбина с ожесточением расчесывала длинные прямые черные волосы, в сотый раз раздумывая о том, чтобы отстричь их.

– А, привет, – она вышла из ванной в короткой ночной рубашке.

– Привет, как съездила? – он осмотрел ее, Альбине понравился его взгляд, все же она еще красива.

– Разве тебя это интересует? – она с удивлением приподняла левую бровь, научилась еще в школе, высиживая часами перед зеркалом. Максима Сергеевича всегда бесило это позерство и натужная театральность, но сейчас он никак не отреагировал. Альбина зло посмотрела на него. – Ты мне за все время так и не позвонил.

– Звонил, но ты была на переговорах. В другое время я не мог, – он вошел в ванную и стал тщательно мыть руки.

– Конечно, твоя работа всегда была важнее, – она схватилась за дверной косяк, с силой сжав пальцы. – Тебе не кажется, что надо что-то решать, как думаешь?

– Не кажется, – он бросил на нее внимательный взгляд, точно уловив желание начать скандал, заставить ее сделать этот шаг, обосновать ее решение своим поведением и прочий словесный мусор, однообразный, мертворожденный в ее устах. Больше он унижаться не будет, пусть решает сама, без лишних доказательств и надуманных оснований. Профессия юриста окончательно деформировала ее личность, и в каждом вопросе ей требовались доказательства, обоснования, факты, свидетельства. – Ты уже все сама решила, так что не будем мучить друг друга, не будем мучить Олю, она это не заслуживает.