Цитаты из книг автора «Борис Носик»

безобидным рассказом. Пора было испугать интеллигентов, возомнивших себя частью «народа-победителя»; они ведь сразу и всполошились после ждановского доклада: «Артиллерия бьет по своим!» Считали, что они свои, заодно с бандой, ан нет. Все шло как надо – удар по интеллигенции, инструктаж для «братских» отделений бывшего Коминтерна, начало «холодной войны» за окончательный захват Европы и мира, – почти подряд. Так что эпизод был большого, как говорят эрудиты, геополитического значения. А среди жерновов оказалась бедная, обездоленная Анна.

Не берусь судить, какую роль сыграл этот незаурядный эпизод ахматовской жизни в выборе ее кандидатуры в главные жертвы очередного устрашающего идеологического погрома. Может, он и подсказал этот выбор. Кандидатура и без того подходящая была – с одной стороны, знаменита, с другой – окружена «врагами народа» и морально небезупречна: мечется между будуаром и молельной. А тут еще такой случай. Может, сам мудрый пахан мирового коммунизма был возмущен: такая была симпатичная на фотографиях и такой оказалась пуган иностранной разведки… Может, он и на пристегнутого Зощенко (погром-то ведь полагалось учинять против группы заговорщиков) лично имел зуб, скажем, вычитал в какой-нибудь из нарочито безграмотных зощенковских фраз свое любимое словечко. Сам погром не был все же, скорей всего, вызван ни визитом англичанина в Фонтанный Дом, ни ахматовскими полузабытыми стихами двадцатилетней давности, ни зощенк

консульстве, что Исайя отправился на свиданье к какой-то Ахматовой, Рэндольф пошел его искать и, встав под окнами Фонтанного Дома (как он только разыскал этот потаенный боковой двор и укромный сад за семью дворами и переходами? – вот уж кто наверняка был «связан»!), сложив ладони рупором, стал орать на весь свет: – Исайя, где вы? Исайя! Легко представить себе ужас топтунов, да и простых граждан тоже – «Ах, не надо бы громко, не надо бы…». Сэр Исайя был тоже немало смущен и немедленно спустился вниз, чтобы унять шумного отпрыска самого сэра Уинстон

Если нас с Вами сэру Исайе и удалось убедить, что он не шпион, то «бойцов невидимого фронта», несших свою непыльную службу под окнами беспечной Анны, ему в этом убедить было бы гораздо труднее… Впрочем, то, что произошло дальше во время этой знаменитой встречи Ахматовой с «Гостем из будущего», и вовсе не укладывается ни в какие рамки допустимой при социализме потери бдительности, точнее даже, не лезет ни в какие ворота. Во время этого разговора в саду под окнами Ахматовой появился не кто иной, как сын «поджигателя войны» Уинстона Черчилля Рэндольф Черчилль. История совершенно фантастическая! Приехав в Ленинград, узнав в

На работу в Британское посольство приехал в ту пору в Россию сэр Исайя Берлин, литератор и философ русского происхождения. В США и потом в Лондоне он дружил с подругой Анны, некогда блистательной эгерией русских поэтов Саломеей Андрониковой, ко времени своего знакомства с Берлиным уже бывшей замужем за адвокатом Хальперном. Попав в Ленинград, Исайя Берлин отправился на поиски Анны Ахматовой, о которой столько слышал от своих друзей. Он нашел ее в Фонтанном Доме, где ей по возвращении пришлось поселиться в квартире первой семьи Пунина. Полная стареющая дама поднялась ему навстречу, кутаясь в шаль; Анне было уже близко к шестидесяти. Он был Гость Оттуда, первый гость из еще не захваченного коммунистами и оттого казавшегося сказочно свободным уголка земли: «Гость из будущего», – назвала она его позднее в своей поэме. Ей было о чем его расспросить. Он встречал Саломею, он знал многих… А ведь там, где-то в Париже, была и Оленька Судейкина… Их беседе, казалось, не будет конца, и легко представить себе, сколько топтунов из «наружного наблюдения», таращась на ее окно, с как бы непринужденным видом прогуливались по этому глухому Шереметьевскому саду.

А то, что бедная Анна, немолодая уже, истерзанная, пуганая и битая Анна, наконец, великая поэтесса Анна попала в эту передрягу, – это было, возможно, случайностью. Возможно, что на прежние ее грехи (вдова и мать «врагов», пишет о любви грустно) наложилась еще эта – о сколь преступная! – случайность…

Ленинград. Это было время патриотического подъема – в такой войне выстоять! – и наивных иллюзий интеллигенции: казалось, что Сталин все же лучше Гитлера, а уж теперь, после испытанного им испуга, после победы в войне и народного подвига, он, наверно, смягчится и перестанет кромсать и без того истерзанную страну. Иллюзиям конец был положен очень скоро. И так случилось, что под первый удар попала именно она, немолодая уже, очень знаменитая и такая патриотическая русская поэтесса. То, что партия должна была дать по носу, да с кровянкой, этой Бог знает что возомнившей о себе и чудом уцелевшей интеллигенции, – это было в порядке вещей, укладывалось, так сказать, в рамки «революционно-тоталитарной педагогики», как, скажем, и высылка пьющих инвалидов войны из столицы:

В конце войны Ахматова вернулась в уцелевший, выживший, хотя и порядком опустевший после сталинского террора и гитлеровской блока

бедствовала – как все. Сам Жданов позвонил однажды из Ленинграда и попросил позаботиться о ее питании: может, было указание, что о писателях надо заботиться… О тех, кого еще не добили и которые стали таким образом «старейшими работниками литературы». Н. Мандельштам цитирует в своих мемуарах отрывок из «Пролога», который Ахматова прочла ей в Ташкенте:

А потом была война с Гитлером, была эвакуация, был Ташкент… Она выехала на восток вместе с другими писателями. В Ташкенте болела