Был случай. Олег Иванович время от времени приезжал по делам к своему старому товарищу в Архангельск. А у того был вроде как духовник – священник небольшой городской церкви. С этим священником Олег Иванович был познакомлен и не раз встречался при разных мероприятиях. А в тот приезд получилось, что старый товарищ Олега Ивановича пригласил нескольких друзей в сауну. Когда уже почти все собрались, прикатил скромный «Москвич», а в нём тот самый священник с «матушкой». Тоже, оказывается, были приглашены в сауну.

Батюшка с матушкой чинно здоровались со старыми знакомыми, приближались к Олегу Ивановичу. У того мелькнуло: «Порадовать, что ли, служителя культа? Сколько там у них от Пасхи прошло? Ага, не больше месяца…»

– Христос воскресе, Алексей Михайлович! Христос воскресе! – обратился он и к попадье.

– Воистину воскресе! – просияли оба. Не ожидали такого от атеиста. Глаза лучились благодарностью.

Уже потом, в предбаннике, зашёл у них интересный разговор. Олег Иванович поинтересовался, насколько усердно прихожане посещают их храм. Матушка моментально вступила в разговор:

– А не очень-то усердно, Олег Иванович! Вы нашу церковь видели, небольшая она. А и в двунадесятые праздники хорошо, если наполовину заполнена.

– А чем сиё объяснить?

Стали рассуждать. Получалось в конечном счёте, что душа не требует. Вот тут Олег Иванович и выложил своё многолетнее наблюдение:

– Дак не у каждого душа есть, Алексей Михайлович! Я давно приглядываюсь, и у меня выходит, что из десятерых душа есть разве что у двоих-троих.

Глаза священника сверкнули. Но вот что поразило Олега Ивановича: сверкнули не осуждением, а … завистью. Ожидать такого было никак нельзя. «Батюшка» взял себя в руки и ответил весьма нейтрально:

– Вот видите, как у вас, у атеистов… А у нас – нет! Считается, что душа у каждого есть. Но бывают души добрые и злые, хорошие и плохие.

– Ну, да, ну, да! – пошёл навстречу Олег Иванович. – Просто у нас плохая душа за душу не считается.

Потом «батюшка» стал просвещать Олега Ивановича и объяснил, как правильно понимать слова, что человек создан по образу и подобию божию. Создан человек по образу бога, а жизнью и добрыми делами призван ему уподобиться. Церковные толкования Олега Ивановича интересовали мало.

Он вполне допускал и даже считал в высокой степени вероятным, что человек (люди) не развился путём эволюции, а был именно сотворён, то есть сконструирован и произведён. Как биоробот. Как у творения, у человека может быть и, видимо, есть программа его жизнедеятельности. Но идти дальше этого и представлять себе подконтрольность каждого воле творца казалось Олегу Ивановичу совершенной бессмыслицей. То есть, строго говоря, Олег Иванович был не атеист, а деист. То есть сугубый материалист.

Душа при любом раскладе оказывалась порождением общества и человека в обществе. Жизненный опыт во всех его индивидуальных и общественных ипостасях формирует душу каждого и души всех. А больше и нечему формировать. Церковь же, по убеждению Олега Ивановича, пытаясь подчинить и контролировать людей, приватизирует (воцерковляет) их души, объявляет творением Бога. Церковь была у него не в почёте, в том же ряду, где и службы госбезопасности, ангажированные средства массовой информации и иные узурпаторы человеческой свободы.

4

Странным казалось Олегу Ивановичу, что вопрос о смысле жизни считается каким-то сверхсложным вопросом. Случалось ему читать по этому вопросу Е.Н..Трубецкого и других. Каждый раз не верилось, что умные люди так долго и искренне блуждают в трёх соснах. Неужели сложно рядом с предположением, будто Бог создал человека, рассмотреть предположение, что человек создал Бога? Вот догадался же Николай Коперник рассмотреть идею, что Земля находится не в центре Вселенной и не в центре Солнечной системы. А ведь выучен был, что Земля – в центре.

Если человек создан Богом, то, действительно, неясно, для чего. И приходится придумывать божественное предназначение человечества и чуть ли не каждого человека. Работа для ума не менее грандиозная, чем в системе Птолемея. А если Бог создан человеком, то в вопросе о смысле жизни всё сходится и всё понятно.

«Всё сходится» и «всё понятно» – не значит, что всё проще простого. Это в мировоззренческой плоскости вопрос о смысле жизни для материалиста прост. Простота в том, что смысл жизни никем и ничем извне человечеству не задан. У Стругацких есть хорошая сцена: Демиург смотрит из окна на людей и ворчит, недовольный, что они слишком медленно развиваются. Им, ворчит он, непонятен даже смысл из собственной жизни, как будто это какая-то тайна «за семью замками».

А вот для каждого отдельного человека вопрос о смысле жизни – не прост. Для его осознания надо духовно (душевно) дорасти, а потом помучиться в поисках ответа.

Сугубая при этом сложность – преодолеть соблазны несамостоятельности, соблазны «послушаться» умных людей, авторитетов. И тем самым отказаться от своего права первородства, от права самому сознательно выбрать смысл жизни.

У кого есть душа, тому этот самостоятельный выбор, как правило, удаётся. Предписания, шаблоны только сбивают.

С теми, кто навязывает людям готовые решения о смысле жизни, Олег Иванович мысленно вёл лютую полемику:

«Да человек ведь является в мир на ограниченный срок. Вправе он или не вправе прожить этот срок самостоятельно? Если вправе, то не мешайте ему разобраться и определиться со смыслом своей единственной жизни. А если вы со всех сторон его давите-формируете или ему предписываете, вменяете высшее предназначение, то, получается, что не вправе».

Свободу Олег Иванович ставил превыше всего в жизни и в людях, потому считал бестактным «логично рассуждать», что человек должен и чего не должен. Не надо давать ему заданий и рекомендаций. Он вправе перемучиться смысложизненными вопросами. Иначе откуда взяться человеческому достоинству и душевной глубине?

5

Призыв уважать чувства верующих Олег Иванович давным-давно признал лукавым, неискренним.

В советское время призыв этот звучал как охранное заклинание по отношению как будто бы к отсталым гражданам. Так же звучат призывы, общаясь с инвалидом, не подавать виду, что заметили, как он физически покалечен.

В новое время православные наши граждане в большинстве своём даже и не помышляют уважать чувства неверующих. Может быть, потому, что им забыли (или не захотели) эту установку дать.

Для Олега Ивановича люди делились не на верующих и неверующих, а на достойных уважения и не достойных уважения. Блядь с крестом, садист-омоновец с крестом, наглый вымогатель-взяточник с крестом – с какой стати уважать их и их чувства? Это что же за святая такая Русь, где каждая погань с крестом?

Не уважал Олег Иванович и тех хорошо образованных людей, которые враз поведали, что всю-то свою советскую часть жизни тайно веровали, а в партии власти состояли и делали карьеру … так – нехотя, поневоле, из-под палки. Он-то насмотрелся, как они в эту партию рвались и как в ней пресмыкались.

Уважал и даже оберегал Олег Иванович чувства таких верующих, как хоть тот же Серафим Порфирьевич. Лучше сказать, уважал не сами эти чувства, а считал уважительными причины, по которым люди были верующими. Лет 10–11 от роду Олег тоже стал было верующим и на всю жизнь запомнил, почему и как это произошло.

Время было послевоенное, до крайности тяжёлое. Отец с войны не пришёл. У тёток тоже не было мужей, но те сгинули ещё до войны. Дед помер в 1942-м. Олег жил с матерью, тёткой и бабкой. Мать с тёткой работали – одна машинисткой, другая уборщицей. В войну у всех вокруг было плохо, бедно, тяжело. После войны в некоторые семьи вернулись мужчины. Там стало полегче. А в их семье – наоборот: мать тяжело и надолго заболела. Вся семья легла на тётку. Спасибо ей, что не плакалась, не психовала, а тянула, тянула, тянула…

В мальчишке к той поре образовалась душа – способность сострадать и стараться быть полезным, помогать, не обременять собой. Ничем иным он помочь семье не мог. Был счастлив, когда мать, тётка и бабка радовались его пятёркам и похвальным грамотам. Особых способностей в Олеге не было, но жгучее желание доставить им радость сделало из него отличника и не по годам организованного человечка.

Счастье рисовалось ему тогда не в виде каких-то благ и радостей для себя самого, а в виде облегчений для матери и тётки. Особенно мечталось ему, чтобы мать выздоровела и они с тёткой вышли бы замуж.

В таком вот состоянии Олег и прислушался к бабкиным молитвам. Бабушка не была истовой верующей. В церковь не ходила: далеко, дескать. Но молилась без икон и крестилась. Внука в веру не вовлекала, просто соблюдала по инерции обряд, которому обучена с детства. «Мы уж доживём по-старому, – говаривала она, – а вы живите по-новому». Олег сам расспрашивал бабушку и выучился у неё двум молитвам – «Отче наш» и «Богородица-дева, радуйся!»

Пришла к нему в душу надежда. Но надежда эта ни на чём не стояла. Олег ощущал, что эту надежду он придумал для себя сам. И вера его вскоре зачахла, не разгорелась. Верх взяла другая внутренняя тяга – опираться на собственные силы, на добрые душевные отношения с другими людьми.

В этом внутреннем выборе и до сих пор коренилось его отношение к вере и верующим. Житейские трудности, тяготы пригибают людей, точат, обмеляют души, внушают чувства слабости, бессилия, безнадёжности. И всё труднее опереться на других людей, всё более одиноким становится человек. И в доходящем до крайности одиночестве опирается на веру и надежду, не имеющие никаких под собой оснований, кроме одного – без них человеку совсем хана.

Всю жизнь, до теперешней вот старости Олегу Ивановичу тяжело было входить в храмы. Бывало, экскурсовод рассказывает об архитектуре или исторических ценностях храма, а Олег Иванович смотрит в угол слева от входа. Там молятся старухи в чёрном. Пытаются стать на негнущиеся уже колени. Это ровесницы его матери и тётки. Остались без мужей и сыновей. Без жизненной опоры. Какую опору им предложить? Не видел Олег Иванович в окружающей жизни подходящей опоры для них. Недостаточно осталось в нашем народе людей с душой и достоинством. Значит, оставалась для этих старух одна защита – иллюзия, один защитник – Господь.

Если вера помогает людям поддерживать доброе в себе, то не следует её рушить. Как говорится, за неимением лучшего.

6

Году где-то в 1990-м в московском клубе «Перестройка» одно их заседаний было посвящено проблемам возрождения общественной морали и духовности. Среди ведущих выступавших были священники Александр Мень и Глеб Якунин.

Публика в «Перестройке» собиралась в основном научная, образованная. Поэтому с большим недоумением и в штыки встретила суждения священников о том, что духовное возрождение России после тоталитарного режима может произойти не иначе, как при ведущей роли Русской Православной Церкви. Олег Иванович был среди тех, кто давал тогда отпор Александру Меню и Глебу Якунину.

Прошло с тех пор 20 лет, и прояснилась подлинная природа церкви. Ничего хорошего в её современной деятельности Олег Иванович не видел. Своё отношение к вере и к верующим навсегда отделил от своего отношения к церкви.