Прощай, немытая Россия!

«Конец всему!» В этой фразе, которая срывалась сует не только малодушных, но и многих твердых людей, соединились все разнородные чувства и побуждения, беспредельная горечь потери, сожаление о погибшем, казалось, деле и у иных – животный страх за свою собственную жизнь.

А. И. Деникин «Поход и смерть генерала Корнилова»

Умирающие кони…

Осенью много их было, брошенных ушедшей за море армией добровольцев. Они бродили. Верховые и под запряжку. Молодые и старые. Рослые и «собачки». Лили дожди. А кони бродили по виноградникам и балкам, по пустырям и дорогам, ломились в сады, за колючую проволоку, резали себе брюхо. По холмам стояли – ожидали – не возьмут ли. Никто их не брал: боялись. Да кому на зиму нужна лошадь, когда нет корму? Они подходили к разбитым виллам, протягивали головы поверх заборов: эй, возьмите! Под ногами холодный камень и колючки. Над годовой – дождь и тучи. Зима наступает. Вот-вот снегом с Четырдага кинет: эй, возьмите!

Я каждый день видел их на холмах – там и там. Они стояли недвижно, мертвые – и живые. Ветер трепал им хвосты и гривы. Как конские статуи на рыжих горах, на черной синеве моря – из камня, из чугуна, их меди. Потом они стали падать. Мне было видно с горы, как они падали. Каждое утро я замечал, как их становилось меньше. Чаще кружились стервятники и орлы над ними, жрали живьем собаки…

И. Шмелев. «Солнце мертвых»

Город ликовал.

Над городом полыхал праздничный трезвон церковных колоколов, улицы были полны разряженными лавочниками, с балкона на победителей сыпались цветы и крики приветствий, гремели военные оркестры. При большевиках памятник Александру II задрапировали досками. Чьи-то руки уже сдирали эти доски, и чьи-то лбы уже стукались о гранитный пьедестал «царя-освободителя», а там, на окраинах, еще шла расправа с побежденными.

Артем Веселый (Кочкуров) «Россия, кровью умытая»

В центре довольно большой комнаты, возле круглого полированного стола, покрытого белой с бахромой скатертью, стояла высокая стройная женщина в длинном платье. Лицо ее выказывало в ней породу, но несвежесть кожи выдавала, что дама на дальнем пределе бальзаковского возраста. В руках барыня держала обтянутый темно-зеленым бархатом альбом с фотографическими карточками. Вид у нее был довольно растерянный, точно она не знала, что делать с этим альбомом, и взглядом рыскала по комнате, словно искала место для него.

От неожиданно прогремевших за окном выстрелов женщина вздрогнула и крикнула вглубь квартиры:

– Капитон, посмотри, что там случилось?

Но в этот момент в дверь позвонили, и тот, кого звала дама, пошел открывать. «Господи, кто там может быть?» – прошептала она и направилась в прихожую. В передней снимал с себя шинель седовласый мужчина в форме пехотного полковника.

– Володя, наконец-то! – она прильнула к нему. – Что там происходит? С тобой все в порядке?

– Все нормально, дорогая, – откликнулся он. – А стреляли – так это патруль прикончил двух дезертиров, грабящих скобяную лавку Кокшенова.

– Боже мой, когда все это кончится? – женщина снова прижалась к мужу. – Неужели нельзя навести порядок? Вы же – армия!

– Ну, полно, полно, – начал утешать жену полковник. – А что касается окончания беспорядков, то, боюсь, что это не пугачевский бунт, а значительно серьезней. Появился повод для самоуправства черни, и ее нельзя остановить никакой силой.

– Что, настолько все плохо? – тихо спросила жена.

– Да, второе татарское нашествие, когда не щадят никого, – слегка отстранил он жену. – Машенька, я ужасно проголодался, вели накрывать к обеду.

– Аглаша, – крикнула женщина в сторону кухни. – Готовьте обед.

– Слушаюсь, барыня, – донеслось оттуда, и тотчас же молодой женский голос распорядился: – Капитоша, накрывай на стол, у меня все готово.

Умывшись, полковник и жена сели за стол и в ожидании обеда вели неторопливую беседу.

– Неужели все так бесповоротно? – спросила Мария Игнатьевна.

– К сожалению, – ответил муж. – Я сейчас был в штабе. Растерянность полная даже среди офицеров-фронтовиков. А уж они, казалось бы, и не такого повидали.

– Но бунты были и ранее, и все кончалось благополучно…

– Все эти народные всполохи происходили на окраинах империи и не затрагивали армию. Их было не так трудно подавить или перенаправить на благое дело.

– Что ты имеешь в виду?

– Взять хотя бы Ермака. Бандитствовал до тех пор, пока не почуял над собой назревающий царский гнев. Вот тогда он по совету Строганова и направил свою банду на завоевание Сибири. И от царя откупился – завоевал новые земли и прислал богатые подарки – меха, золотые изделия бухарских мастеров, камни драгоценные. За что и был прощен. А сейчас бунт начался в столице, приближенные царя фактически предали его, подсунув публике сфабрикованное отречение с поддельной подписью императора… Армия фактически разложена…

– Неужели действительно все так безнадежно? – снова повторила Мария Игнатьевна. – И никакого выхода?

Полковник скосил глаза на денщика и прислугу, вздохнул и почему-то ответил по-латыни:

– Una salus est – misericordia dei nostril^[93]…

– Ну, хорошо. Предположим, что таким образом чернь хочет выразить свое недовольство. Для этого совсем не обязательно выказывать такую жестокость, когда пошли брат на брата, сын на отца, когда гибнут женщины, дети, старики…

На этот раз муж ответил по-французски:

– A la guerre a la guerre^[94].

– Что же ты предлагаешь нам делать?

– Я договорился в штабе, что мы вместе с моим полком отправляемся в Крым. Эшелон уже забронирован, нам будет предоставлено отдельное купе.

– Господи, когда все это кончится? – вздохнула Мария Игнатьевна. – Все бежим, бежим куда-то. Когда же остановимся, наконец? О Саше слышно что-нибудь?

– Ничего нового. Их часть базируется в Джанкое. Задержали на переформирование.

– Ох, как бы хотелось увидеть сына, остановиться где-нибудь и больше не удирать с места на место…

– М-да, – только и проговорил полковник. Вот уж, действительно, в России идет по принципу Людовика XV «Apres nous le deluge». Ладно, qui vivra verra^[95].

Тем временем на кухне Аглая мыла посуду. Капитон помогал ей.

– Ты чего нахмурилась? – спросил денщик.

– Опять убегаем и убегаем. Сколько же можно?

– Скорее всего, опять двинем на юг, как давеча говорил Владимир Георгиевич.

– Да куда на юг-то?

– Должно быть, в Крым.

– А дальше?

– А дальше – море. Станем в него сигать, – усмехнулся денщик.

– Тебе все шуточки, а нам-то каково? Оне богатые, с деньгами, драгоценностями, везде устроятся. А нам что делать? Кому мы нужны – бездомные, голоштанные?..

Через некоторое время на кухню вошла Мария Игнатьевна.

– Если освободились, пройдите в залу, – сказала она, обращаясь к обоим. – Владимир Георгиевич хочет поговорить с вами.

Войдя в гостиную, Капитон и Аглая встали перед столом, за которым сидели хозяева.

– Завтра с утра начинайте собираться. Мы уезжаем. Мария Игнатьевна поможет вам, – объявил полковник.

– Дозвольте спросить, вашбродь, – обратился к нему денщик.

– Говори, – разрешил тот.

– Куда поедем?

– На юг, в Крым.

– А потом? – подала голос Аглая.

– Потом… – в раздумье проговорил Владимир Георгиевич. – Там будет видно. Это не нам решать. Завтра день на сборы, а послезавтра подъедет машина и отправимся на вокзал.

– Слушаюсь, – ответил за обоих Капитон. – Разрешите идти?

– Идите, готовьтесь, – отпустил их полковник.

На кухне служанка тихо ворчала:

– Собирайтесь, собирайтесь… Нищему собраться – только подпоясаться…

– Ох, девоньки, бабоньки… Нет в вас солдатской готовности. Дана команда: «Подъем!» – раз, два и готов!

– Вот и воевали бы сами, безголовые, а нас-то с собой пошто таскаете?

– Да куда ж мы без вас-то, таких сладеньких, – Капитон шутливо приобнял девушку, но та вывернулась из его объятий и строго прикрикнула:

– Не балуй! Господам скажу…

– Дак я что, я ничего, – виновато проговорил шутник. – Пойду чемоданы достану с антресолей, протру их.

– Вот и пообнимайся с ними, – сказала ему вслед расстроенная Аглая.

Ночью Мария Игнатьевна проснулась из-за грохота и ярких вспышек, видных даже сквозь плотно зашторенные окна. Спросонья испугавшись и сев на кровати, она принялась теребить мужа:

– Володя, Володя, просыпайся скорее!

– Что? Что такое? – пробормотал он.

Также сев на кровати и протерев глаза, он обратился к жене:

– Что случилось?

– Да ты посмотри в окно, – тормошила она мужа. – Бой в городе…

Владимира Георгиевича как ветром сдуло с кровати. Он быстро подошел к окну, отдернул штору и некоторое время вглядывался в темноту. После этого подошел к жене и принялся ее успокаивать:

– Это нервы твои, дорогая. Обычная сухая гроза. Вон как Илья-пророк разбушевался. Ложись и попытайся уснуть. Все будет хорошо.

– Володя, я так больше не могу, – всхлипнула она, но муж обнял ее и, поглаживая по голове, негромко приговаривал:

– Возьми себя в руки, – ты же жена офицера.

– Это что – кара небесная для меня? – оправляясь от испуга, слабо проговорила она.

– Это подвиг во имя родины, – также улыбнулся он и поцеловал жену в щеку. – Ложись, я пойду выпью воды и приду к тебе.

На кухне он увидел полуодетую и дрожащую от страха служанку.

– Ну, а ты что не спишь? – спросил он.

– Страшно, – ответила она.

– Это гроза надвигается. Иди, ложись. Скоро дождь начнется, – под него хорошо спится…

Сжав плечики, Аглая судорожно перекрестилась и молча ушла в свою спаленку…

Весь следующий день был занят укладкой чемоданов, расчетами с хозяином квартиры, – в общем, обычной суматохой, предшествующей всякому отъезду.

Закрыв наполненный чемодан, Аглая взялась за ручку, чтобы снять его с дивана и отнести в прихожую. Но вдруг охнула, схватилась за живот и села на пол. Лицо ее исказилось от боли.

Обернувшись на крик, Мария Игнатьевна испуганно посмотрела на девушку и, видимо, сообразив, в чем дело, крикнула в прихожую:

– Владимир Георгиевич!

В гостиную вошел муж, за плечом которого виднелась голова Капитона.

– Что случилось? – обратился он к жене.

Не отвечая ему, жена подошла к служанке и попросила мужчин:

– Помогите мне посадить ее на диван.

– Да что случилось-то? – растерянно спросил Владимир Георгиевич.

Не отвечая ему, барыня обратилась к Аглае:

– Ты, девонька, никак беременна!

Девушка сидела молча и только склонила голову, не глядя ни на кого.

– Веселенькое дело, только нам этого не хватало, – проворчал полковник. Обратив взгляд на денщика, он строго спросил:

– Твоя работа?

Капитон побелел, как мел, вытаращил глаза и, заикаясь и крестясь, проговорил:

– Никак нет, вашбродь! Ни сном, ни духом! Чист, как перед Богом…

Мария Игнатьевна строго и с подозрением посмотрела на мужа.

– Не глупи, – в ответ на ее немой вопрос ответил он.

Тогда она обратилась к Аглае, приподняв ее голову за подбородок:

– Александр Владимирович? – спросила она, глядя той в глаза.

Служанка едва заметно молча кивнула головой и закрыла лицо руками.

– Как это случилось? – спросила было барыня, но муж перебил ее:

– Не это главное. Александр знает, что ты беременна? – обратился он к девушке.

Та в ответ только отрицательно замотала головой.

– Срок большой? – снова мешалась в разговор Мария Игнатьевна.

– Четыре с половиной месяца, – чуть слышно проговорила бедняжка.

– Ровно половина срока, – для чего-то подсчитал полковник. – В это время мы были в Орле. И Александр приезжал на побывку…

Наступила тишина, лишь изредка прерываемая всхлипываниями девушки.

– О чем же ты думала? – взвилась было хозяйка, но муж остановил ее:

– Не ругайся и не сердись. Рано или поздно это должно было случиться. Физиология, черт бы ее побрал…

– Владимир! – вскинулась было жена на него, но муж только махнул рукой.

– Тут, милая, не до этикета. Думать надо, как выбираться из этого положения.

– Может быть, сообщить Саше? – неуверенным голосом проговорила Мария Игнатьевна.

– Пожалуй, ты права, – согласился он. – Нужно знать и его мнение. Оказалось, не чужой он ей, – он с усмешкой кивнул на поникшую девушку. – Родня новоявленная…

Рано утром следующего дня Мария Игнатьевна и Аглая сидели в отдельном купе пассажирского вагона, отданного для офицеров и их семей. Командир полка занял отдельное купе, тогда как в соседних теснились по две-три семьи. Но в купе полковника было тесновато от множества чемоданов и узлов, расположенных в полном беспорядке. В соседнем, таком же вагоне, расположился штаб полка.

В отсутствие Владимира Георгиевича, распоряжавшегося погрузкой полка и полковой техники и забравшего Капитона в качестве вестового, женщины молча сидели у вагонного окна, поглядывая на, казалось, бессмысленную суматоху, царящую на перроне.

Там, словно в отрезанном от них оконным стеклом мире, творилось что-то бестолковое, – какие-то люди бегали с чайниками, другие о чем-то весело переговаривались, старики, женщины и даже кормящая мать с отсутствующим видом молча сидели на чем попало и дожидались неизвестно чего.

– Вся Россия словно с ума сошла, – нехотя проговорила Мария Игнатьевна. – Все куда-то бегут, чего-то ищут. Натворили дел и теперь сами не знают, что делать, куда податься…

– Да уж, – тихо отозвалась Аглая. – Как и мы…

Хозяйка посмотрела на нее долгим взглядом, но ничего не сказала.

Только ближе к обеду поезд дал длинный гудок, дернулся, загремев буферными сцепками, и медленно начал отходить от вокзала.

– А как же Владимир Георгиевич и Капитон? – испуганно спросила Аглая.

– Не волнуйся, без командира поезд не уйдет, – ответила собеседница. – Не-бойсь, в штабном вагоне текущими делами занимаются.

И действительно, через какое-то время дверь купе открылась и вошли полковник и его денщик.

– Все в порядке? – спросила мужа Мария Игнатьевна.

– Да, кажется, ничего и никого не забыли, – ответил тот. – А не пообедать ли нам? Что-то я проголодался…