– В девяти верстах отсюда есть поляна с озерцом. Немедля начинайте переводить туда семьи и скот, рыть землянки. Да не торите дорогу толпой, идите порознь, разными путями.

Услышав про такой наказ, бабы и детишки подняли было вой, но мужики пресекли их стенания:

– Будя ныть, время зря терять. Жизни спасаем. Берите все необходимое, включая и зимнюю рухлядь. Кто знает, сколько придется отсиживаться?

Вскорости к лесу потянулись нагруженные добром люди и лошади, гоня впереди себя скотину. Телеги князь велел оставить на месте, чтобы не оставлять следов от колес.

Сразу по приходе на место бабы с детьми принялись рыть землянки, а мужиков угнали за две версты сооружать круговой завал из поваленных деревьев.

Поздно вечером, когда мы вечеряли, я спросил Ахмеда:

– Зачем мы все это делаем?

– Татар привык воевать на конэ, а в лесу так нилзя. Они хорошо стрэляют из лука, а в лэсу это бэсполэзна. Завалы остановят их, а нам даст защита. Потом, нашэ сэлэниэ нэболшой, зачэм им останавливатся и искат нас, когда впэрэди эст болшой город, гдэ многа добыча.

– Но они сожгут дома, постройки…

– Злыэ, навэрна, сожгут. Ничэго, останэмся цэлый, рука эст, построим новый.

– А как татары обратно пойдут, снова бежать?

– Зачэм торопится? Подождом, пока уйдут свой стэп. Они живут набэгами.

– А если они не скоро уйдут? Чем кормиться будем, – поля-то брошены.

– Здэс пахат будэм. Лэс трава многа, скот прокормит.

Через несколько дней мы закончили сооружать завалы, землянки были выкопаны, укрыты сверху бревенчатым настилом, поверх которого уложили пласты дерна. В центре «подземной деревни» поставили небольшой рубленый дом для князя и его семейства.

Было раннее утро, когда в наш лагерь прискакал дозорный и рассказал, что татары побили соседнего князя, многих людей поубивали, а селения сожгли. При этом они не разбирали, кто перед ними – старики ли, дети. Здоровых мужчин и подростков пленили, молодых женщин насиловали прямо там, где поймали. Причем на одну молодуху набрасывалось сразу несколько человек.

Эти вести были встречены молчанием, только лица мужчин побелели, а матери судорожно прижимали детей к себе.

– У тэбя порты нэ мокрый от страха? – неожиданно раздался голос Ахмеда.

– Сам бы увидел, что они сделали, тогда и я бы посмотрел на твои порты, – огрызнулся дозорный.

– Лучше нэ смотрэт, а нюхат, – ответил Ахмед, но князь остановил перепалку.

– Как далеко татарове? – спросил он.

– Уже завтрева могут двинуться в путь и через день-два будут в наших краях.

– Тогда не будем терять времени. Трое пусть отправятся на опушку леса и следят за дорогой. Как только появятся их разведчики, пусть один из вас проследит, куда они направятся и что будут делать. Оставшиеся двое – продолжайте наблюдение. Если увидите основные силы – возвращайтесь, не мешкая. Остальным проверить оружие и рассыпаться вдоль завала. Да затаитесь там, не подставляйте башки под татарские стрелы.

Какая-то из женщин завыла было, но тут же замолкла, наткнувшись на осуждающие взгляды соседок.

– Без нужды из землянок не высовываться, по верху не бродить, – строго наказал князь. – И тихо там! Костры только небольшие и по ночам…

Этот день прошел в тревожном ожидании. Над лагерем стояла тишина, даже животные, казалось, ощущали тревогу. А на третий день прискакал еще один из дозорных и доложил, что в сторону их села движется передовой отряд человек в пятьдесят, все верхами.

Князь, собрав мужиков и ратников, распорядился:

– С сего дня все к завалам. Будем дежурить там денно и нощно. Еду пусть приносят бабы и ребятишки. Костров не разводить. Да не высовывайтесь понапрасну, – татары враз стрелой достанут. А нас и без того мало.

Я попал в отряд, укрывшийся за деревьями со стороны нашего селения. Командовать нами был назначен Ахмед.

Утром следующего дня прискакали оба дозорных, следившие за продвижением татар. Тот, что наблюдал за соседями, сообщил, что основные силы врага снялись с места и двинулись в сторону нашего селения. Дозорный, следивший за передовым отрядом, поведал, что татарове пометались по Загоршину, видимо, удивленные безлюдьем, а потом отослали троих к основным силам, скорее всего, для того, чтобы сообщить им об обстановке.

Ахмед подозвал меня и сказал:

– Иди в сэлу, смотри. Когда идут наш сторона, бэги суда.

Я потянулся было за мечом и щитом, но он остановил меня.

– Нэт, только нож, глаз и ноги.

Я пролез через завал и осторожно, скрываясь за кустами и деревьями, направился к Загоршину.

На опушке леса, выбрав подходящую высокую сосну, забрался на нее как можно выше и, пристроившись там, стал наблюдать.

Основная масса татар уже втянулась в село, но, к моему удивлению, шатры не стали разбивать. «Стало быть, решили не задерживаться здесь надолго», – подумал я.

Перед избами разводили костры из дров, заготовленных нами на зиму. То тут, то там свежевали туши баранов…

Татары уже заполонили все село, и поэтому вновь прибывшие занимали места на околице и дальше, в полях, топча всходы ржи и скармливая их лошадям. Ясно было, что в это лето мы останемся без урожая.

Многие татары лазили по амбарам, что-то таща из них и злобно ругаясь. Понятное дело, что они ожидали взять большую добычу, но все самое ценное, особенно зерно, мы унесли в лес.

Несколько человек бродило вокруг села, пытаясь отыскать следы нашего отхода. Вот тут я понял мудрость нашего князя, запретившего брать телеги и рассыпаться во время отхода. За прошедшие несколько дней, что мы ушли, трава поднялась и определить общее направление ухода было крайне сложно.

Ранним утром следующего дня семь всадников направились в сторону леса, явно намереваясь отыскать хоть какие-то следы в лесу и обнаружить спрятавшихся жителей.

Не дожидаясь, когда они углубятся в лес, я быстро спустился вниз и направился в сторону своих.

Ближе к полудню мы увидели их. Они двигались кучно, постоянно оглядываясь по сторонам.

Приблизившись к завалу, они остановились и о чем-то стали переговариваться между собой. Затем шестеро из них спешились и отдали поводья седьмому. А сами стояли возле завала, вглядываясь вглубь леса. Но, не увидев опасности для себя, стали перелезать через завал.

Ахмед жестом подозвал меня и также жестами приказал обойти татар стороной и убрать коновода, оставшегося в одиночестве.

Татары двигались медленно, постоянно осматриваясь и держа сабли наготове.

Я не знаю, что происходило за завалом. В это время я тихо крался по родному лесу и обошел татарина с подветренной стороны, чтобы лошади не учуяли меня раньше времени.

Но чуткие кони все равно учуяли меня и стали прясть ушами и фыркать. Татарин, увидев беспокойство животных, стал оглядываться и вытащил саблю, держа ее наготове.

Звук боя отвлек его внимание, и он стал вглядываться в ту сторону, пытаясь понять, что там происходит. Именно в этот момент я выскочил из укрытия, вспрыгнул на круп его коня и с силой вонзил нож к шею пониже правого уха. Он даже не пискнул и стал заваливаться набок.

Привязав коней к ближнему дереву, я одолел завал и, крадучись, пошел на звук боя, держась чуть в стороне.

То, что я увидел, ужаснуло меня. Татары лежали кто с разрубленными топорами головами, кто заколот мечами, а над ними уже кружились невесть откуда-то взявшиеся жирные мухи. Но и наших полегло четверо, а еще трое сидели, прислонившись к деревьям и прикрывая раны руками. И вдруг я увидел Ахмеда. Он лежал на татарине, все еще держа в руке свой знаменитый кривой нож, воткнутый в грудь врага. Но самое страшное было то, что в спине его торчала татарская стрела.

– Ахмед! – с криком отчаяния я подбежал к нему. – Ахмед!

Неожиданно он слегка пошевелился и прохрипел:

– Зячэм кричишь? Памаги встать…

С помощью Фрола мы подняли его и прислонили к сосне. Изо рта его сочилась струйка крови.

– Забэритэ их кони, мертвых закопат. Следит… – еле слышно пробормотал он и потерял сознание.

Проделав в завале проход, мы ввели внутрь упирающихся татарских коней. На звуки боя к нам уже прибежала подмога во главе с князем. Увидев поле битвы, князь спросил кого-то:

– Кто-то из татар успел уйти?

– Никто не ушел, все здесь, – ответили ему. – Один коновод за завалом – Митька его завалил.

Князь одобрительно посмотрел на меня, а потом распорядился:

– Татар закопать здесь, прикрыть хворостом, чтоб никаких следов. Наших – в лагерь, там похороним. Раненых – к Фомушке, пусть лечит, как может.

Мы бережно перенесли раненых и убитых в лагерь, откуда тут же послышался вой осиротевших баб и ребятишек.

Для каждого раненого быстро соорудили шалаши. «Негоже им лежать в затхлой землянке, – объяснил Фомушка, деревенский знахарь, лечивший травами и какими-то изготовленными им мазями. – Хворым воздух нужон».

Ахмеда положили на толстый слой лапника и укрыли овчинным полушубком. Фомушка возился возле него, выгнав всех из шалаша. Глаша стояла возле и словно окаменела, а ее дочки прижались к матери и тихо поскуливали. Прибежавшие тятя с маманей гладили девчушек по головам, маманя постоянно повторяла:

– Ты поплачь, поплачь, дочка, легче станет…

– Чего загодя реветь, – одергивал ее тятя. – Чай не над покойником. Даст Бог, все образуется…

Сам же при этом постоянно хлюпал носом, словно простудился в летнюю пору.

Вскоре, пятясь задом, из шалаша вылез Фомушка.

– Уснул он, – не глядя ни на кого, проговорил он. – Не тревожьте его.

– Можно я с ним посижу? – робко спросила Глаша.

– Только одна. Воздух ему нужон.

Мы расположились возле шалаша, а Глаша вошла внутрь, устроившись возле мужа.

На следующий день Фомушка осмотрел раненого и, когда вылез, сказал мне:

– Иди, тебя зовет.

Я несмело пролез в шалаш и стоял, согнувшись, не зная, что делать. Слабым жестом Ахмед показал на место возле себя.

– Конэц, Митка. Аллах зовет. Нэ хочу уходит с тайна свой. Тэбэ скажу, потом Глаша пэрэдашь.

Он попросил воды и, отпив из баклажки, начал исповедоваться.

Окончив рассказ, он еще раз попросил напиться и велел привести Глашу с детьми.

Оставшись со стариками, я молча сидел, обхватив голову руками, а на вопрос тяти: «Как он?» – не сдержался и заплакал.

Похоронили Ахмеда на берегу озерца, устлав могилку еловыми лапами. Из лесины я выстругал идола и врыл его в изголовье чужого, но такого близкого человека.

На следующий день прибежали наши дозорные и радостно возвестили, что татары полностью ушли из Загоршина. Последний отряд задержался на некоторое время, поглядывая в сторону леса, но их начальник крикнул что-то гортанным голосом, и они повернули лошадей, направляясь за остальным отрядом.

И только после этого князь с ратниками пошли в сторону села, чтобы уточнить обстановку.

Загоршино горело, полыхали все постройки и даже плетни. Князь разослал верховых осмотреть поля и определиться. Сколько посевов сохранилось. Большая часть будущего урожая была окончательно потеряна.

Князь снова собрал ближних к себе людей, пригласив и меня.

– Если татары сожгли село, значит, они не собираются возвращаться прежним путем, – стал рассуждать он. – Но это только предположение. Посему велю: остатки посевов беречь как зеницу ока. Бабам и детям – собирать грибы и засаливать их. Лучшие охотники – заготавливать мясо дичины – вялить и солить. Часть мужиков – косить траву и заготавливать как можно больше сена на зиму. Остальные мужики – рубить деревья и ставить срубы. Поставить дома до заморозков не успеем, зимовать придется в землянках. Ближе к весне перетащим срубы и восстановим избы.

Работы было так много, что мужикам и бабам некогда было отдыхать. Да и ребятишкам было недосуг – собирали и сушили ягоды и грибы, ворошили сено, присматривали за малолетними братишками и сестренками.

С каждым днем было заметно, как наращивались венцы срубов, а сама поляна приобретала вид обжитого селения. Деревьев вокруг нее становилось все меньше, пни выжигались, и однажды люди поняли, что нет смысла возвращаться в прежнее селение. Не имело смысла перетаскивать срубы и ставить их на пепелище. Как-то само собой вышло, что на новом месте есть и расчищенное поле под посевы, рядом озеро, полное рыбы…

Некоторые из селян еще пытались найти что-то на пепелище, но это было бесполезное занятие. Оказалось, что не осталось ни одной телеги – их забрали татары, впрягая в них гужевых лошадей и верблюдов.

Осенью собрали урожай с оставшихся нетронутыми частей засеянного весной клина, обмололи и ссыпали в общий амбар. Убрали и лен, что выращивали на поляне, отделенной от села купами деревьев. Когда выпал первый снег, настало время теребить лен и сучить из него пряжу.