Цитаты из книг автора «Борис Гройс»

Сами по себе супрематические элементы лишены очевидного значения

трансцендентальное «суперискусство», Малевич создает в результате лишь еще одну художественную школу, хотя и более радикальную, чем большая часть современных ей художественных школ.

малевические супрематические формы можно считать своего рода знаками платоновских идей, поскольку Малевич, безусловно, руководствовался интуицией прекрасного при их создании. Но как бы их ни интерпретировать, очевидно, что эти формы субъективны и произвольны и что они, в конечном счете, продиктованы интуицией художника, а не трансцендентальным анализом. Иначе говоря, стремясь создать

не являются. Этим они и «супремны», то есть они превосходят не только любое прошлое, но и любое возможное искусство.

«Черный квадрат» Малевича – это трансцендентальная картина, или «картина картины». Очертания черного квадрата не совпадают с рамками полотна. Он тем самым «изображен» на картине Малевича. Но белый фон, на котором он изображен, – это фон «за картиной», чистое «ничто», не тождественное «ничто» мирового хаоса. «Мировой хаос» заключен Малевичем внутрь черного квадрата. В дальнейшем черный квадрат распадается, образуя мир супрематических форм. Таким образом, все беспредметные картины Малевича можно рассматривать как трансцендентальные. Их «беспредметность» не равна «абстрактности», как она дана, скажем, у Мондриана. В супрематических работах Малевича геометрические формы не образуют единства, а как бы плавают на фоне абсолютной пустоты. Они кажутся сделанными из бумаги и положенными на не имеющую глубины поверхность. Беспредметные работы Малевича не указывают на новую интерпретацию пространства. Будучи фрагментами распавшейся картины, они уже вновь не образуют собой картины. Супрематические работы Малевича – это изображения картины, но сами они картинами, по замыслу автора

Искусство не должно ни поддерживать старые иллюзии, ни создавать новые. Дело искусства выявить то, что есть реального в самой иллюзии, или, иначе говоря, то, что делает прекрасной саму прекрасную форму. Искусство становится для Малевича поиском трансцендентальных условий прекрасного, осуществляемым не посредством философской рефлексии, а в самой визуальной сфере

время насилие и волю к власти, навязывающие человеку иллюзию, долженствующую скрыть от него зрелище «ничто», зрелище изначального хаоса. Однако хаос слишком могуч: он окружает человека извне и владеет им изнутри. Поэтому любая условность в конце концов терпит крах и любая иллюзия обнаруживает свою иллюзорность. Только искусство, полагает Малевич, способно примирить человека с миром. И искусству не требуется для этого никакого насилия и никакого усилия борьбы. Но для того чтобы достичь истины, человеку следует отказаться от воспроизведения форм, в которых запечатлелась иллюзия. То есть от таких форм, которые сформировались в чуждых истине и искусству областях человеческой деятельности и которые тем самым скомпрометированы насилием.

повсюду в человеческой деятельности Малевич видит в то же

В обоих случаях то усилие борьбы, которое совершает человек, чтобы установить такую истину и поддерживать ее господство, само по себе демонстрирует, что эта истина есть лишь некоторая условность, лишенная очевидности и примиряющей силы.

Ход мыслей Малевича совершенно иной. Господствующая истина, полагает Малевич, поддерживает свое господство или внешним насилием, или внутренней дисциплиной, то есть моралью.