К продавщицам мороженого волнуется очередь – не достанется. В тени сосен прячутся девушки в неоткровенных купальниках, боятся сгореть (от солнца и на экзаменах), обсуждают поступление в университет. Недалеко похрапывает большое тело. На длинных чёрных трусах лежит табличка из кабины телефона-автомата: «Не работает». Песок горячий, но в волейбол играют. Приятели зовут в кружок, где поприличнее состав, но мы стартанули к острову. Надвигается тучка, но время есть: пока дождик пройдёт, пока песок высохнет. Тучи бывают грозные – молодые, чёрные, налетают, швыряют молнии куда попало, пугают громом; эта – старая, с проседью, еле тащится, бояться нечего.

Она одарила тёплым ливнем. Народ рванул в море: вода сверху и снизу. Прыгают взрослые и дети, маленькие кричат от восторга. Капли размером с вишню. Старая туча оказалась ведьмой, как бывает в сказках, злой-презлой. Махнула раз молнией, и вишни созрели… на плечах, на спинах. Вначале град был редкий, но потом закричали все, на песке появилась ледяная крошка. Кому-то повезло: сразу заскочил под навес. Нам – не очень. Хорошо, что не успели далеко отплыть, но пока бежали к навесу, закрыв голову руками, мне их град разбил в кровь, голову пожалел (больное место?). Сергей сплёвывал кровь без перерыва. В медпункте очередь, его пропустили; врач зашил и залепил нос – смотреть страшно. В цирке было бы смешно: такой большой нос делают клоунам, они суют его куда ни попадя, за что и получают. Сергей, правда, тоже частенько совал свой в чужую семейную жизнь. И вот заклеили пластырем крест-накрест – сегодня на этом деле поставили крест.

– Больно? – Врача беспокоят слёзы, он ведь не знает, из-за чего они. Делает укол.

Летний дождь закончился быстро, в этом мы не ошиблись.

– Столько раз к ней ездил, умолял: «Посмотри на меня внимательно». И что она увидит?

– Бутылкой такое не искупить, – каюсь я.

– Что случилось? – всполошились в кафе, куда зашли передохнуть. – Вам чего покрепче?

После выпитой рюмки (не рюмочки) Сергей идёт звонить к телефону-автомату.

– Бросила трубку.

Пытается закурить. Пальцы не слушаются – сломал спичку, мою помощь не принял. За соседним столиком психует не совсем трезвый не совсем интеллигент. После своего неудачного звонка он призвал нас в свидетели: «Купи, купи… Взял на последние, а самих нету» – и показывает на стул, где что-то прикрыто газетой. После второй рюмки Сергей расстроился окончательно:

– Не берёт трубку.

Потом он с неинтеллигентным чередует рюмки и очередь к телефону. Один ломает больше спичек, другой сильнее ругается. Мы одной бутылкой не обошлись. Сосед на всякий случай в который уже раз пошарил в карманах и вздохнул: нету больше.

Посокрушался Сергей, посокрушался и ушёл звонить. Я налил ему полную рюмку. Возвращается злой, плюхается на стул, хватает рюмку, опрокидывает и застывает. Хочет шваркнуть об пол, но официант начеку: «Что-то не так?» Смотрит на нас. У Сергея впервые проснулась улыбка.

Увожу его домой, сосед нас обгоняет (походка человека, не сомневающегося в правильности своих действий). Он приветственно размахивает авоськой, в ней – бутылка, с которой его ждали. И ещё в авоське оказалась дырка. Бутылка выскакивает, подлетает и со звоном разбивается. Углубление на тротуаре становится лужей, в ней отражается безразличная луна. Он не верит, опускается на корточки, упирается руками в асфальт и застывает. По негладко выбритым щекам поползли слёзы. От каждой упавшей в лужу слезы луна вздрагивает и морщится. Нам стало её жаль. Брызги попадают на руки, он их слизывает и шепчет. Склоняет одно местоимение – «мою», «меня»; мат сквозь слёзы, мат отчаяния. Никогда не слышал, чтобы плакали матом. Нашли в карманах мелочь, я протягиваю. Мотает головой: «Не-а». Слёзы закапали сильнее. А ведь у Сергея такое же состояние, вот только никакие деньги ему не помогут. Засунул неинтеллигентному мелочь в карман рубашки, он выпрямился, утёр лицо рукавом: «Подождите, я быстро» – и понёсся за следующей. Мы – в другую сторону.

Домой к Сергею захожу первым. Жена тут же устраивает взбучку, опять мне.

– Кто обещал, что это не повторится? – Увидела его: – Ты не уехал? – И замолчала, когда он повернулся. Нет чтобы сказать спасибо, ведь не уехал же!

С красавицей вышло плохо, но её этот инцидент, скорее всего, уже не трогает и не тронет, а вот с Сергеем нелады. Звонил он, звонил несколько дней – не хочет она больше разговаривать. В результате обиделся сам (привычка к коротким дистанциям). Больше они не встречались. Мне он тоже ничего не говорит, не знает, правильно ли поступил. А узнать можно только тогда, когда сделаешь.

Рассказываю общему приятелю (про нос!), он сокрушается:

– Ничего себе.

– Себе ничего.

– Тут не до шуток.

Не объяснять же ему, что Сергею именно это и осталось – шутить.

Один разговор с Ирой, ещё один, потом ещё – и подумал (не наговариваю ли и я на себя?), что они интересны, по крайней мере мне, и что литературный мир нас сблизил. Стало их не хватать. Хорошо бы пригласить её в кафе, но, с одной стороны, неловко, начальник всё-таки, и при том на сколько старше. С другой, если честно, опасаюсь – вдруг откажется? Не хотел обрывать то, чего не было. Из ниточки незначащих диалогов не связалось ничего тёплого. А зима, между прочим, холодная. Хорошо, что на исходе.

Международная выставка оргтехники, я – член официальной делегации. Перед обедом возвращаюсь, в коридоре встречает Адик:

– Интересно?

– Смотреть и потыкать пальцем – не получить. Информировали, что будут содействовать. Пока вот презентовали по авторучке. – Достаю.

– Классная вещь!

Выходит с подругой Ира, нарядная, как весна, – зиму, что ли, провожали? Адик: «День рождения». Моя пауза затягивается: должен бы знать.

– Поздравляю! – Вручаю ей авторучку. – Такой напишешь хорошую диссертацию.

– Люди, рождённые двадцать девятого февраля, имеют особую энергетику. Они способны воздействовать на расстоянии, на меня например. – Это подходит с цветочком любитель тенниса.

В обеденный перерыв направляюсь поблицевать в шахматы. На партию отводится по три минуты, у основного соперника первый разряд. Это мой тёзка. Болельщики стараются подсказать ход, но не могут, а объясняют тем, что не знают, как обратиться, – отчества у нас тоже одинаковые. Ира занята другим – стоит в очереди. Видел и раньше, что она играет в настольный теннис (в названном выше фильме не умеют). За столом те, которых вежливо выставил из комнаты, – оказалось, что они наши чемпионы. Больше развлекают публику, чем играют.

Поздравивший объясняет Ире:

– Смотри, как бьётся низкий мяч. – Резко подкручивает, попадает и сразу обращается ко мне: – Что это вы, всё мимо да мимо? Вроде обещали, вставайте.

Показалось, что Ира глянула на меня с некоторым сочувствием. «Старый балбес, – это я про себя, – позабыл уже, что когда девушка нравится, то всегда может показаться, что она обратила на тебя внимание». Ребята просто решили расставить всё по своим местам: на работе ты впереди, а в обычной жизни, в очереди на сердце, – последний. Вообще-то я не занимал.

– Я своё место уступлю, – уговаривает противник поздравлявшего.

Почему бы, в конце концов, не попробовать? Решил присоединиться, тоже побаловаться. Началось с раздражения: ракетку всучили плохонькую.

– Посимпатичнее не нашли?

– Бантик привязать?

Размяться не дали. Соперник с довольной физиономией думает: «Сейчас я тебя» – и сразу подаёт на счёт. Кручёный мяч летит в угол стола. Я разозлился и… промазал. Следующий мяч, по той же причине, отправил мимо. Чёрт возьми, нужно собраться! Ира смотрит. Достал платок, подышал на ракетку, протёр, как в былое время делал: ну, заяц, погоди! Он успел оценить мой уровень и сразу после своей подачи отскочил, чтобы успеть принять сильный ответный удар. Он-то отскочил, а я положил мячик у сетки – засмеялись. При следующем ударе моя рука уже привычно вскинулась и мгновенно загнулась кисть – противник дёрнулся, но не в ту сторону. Ещё мяч я быстро выиграл сильным ударом. Противник заработал пару ехидных замечаний коллег. Наказывать его дальше или не стоит? Но он решил объяснить: «Ракетку не ту взял». Посмотрим. Начинаю гонять его влево, вправо, специально даю возможность принять. Бедный отбросил мысль о нападении – лишь бы отбить. Он носится, а я стою на месте и каждым ударом круг «забега» увеличиваю. На очередном развороте его ноги заплелись, и пришлось бедняге уцепиться за стол. Народ захихикал, значит, достаточно; подкручиваю мяч, чтобы отскок был высоким, – и соперник заведомо успел. Мой подарок он не оценил и вложил всю силу в удар. Я ожидал, куда будет бить, и успел подставить ракетку. Мяч с такой скоростью отскочил, что пролетел под его вытянутой вперёд рукой.

Слушаю комплименты по поводу приёма мяча и вижу недовольное лицо Иры. Кем?

Подаю простенько, он легко забивает, я извиняюсь:

– Некогда.

– А как со счётом?

– Ничья.

– В следующий раз возьму другую ракетку, – оправдывается он, видимо, перед Ирой.

– Не забудь бантик привязать.

Ругаю себя и оправдания не нахожу. Зачем так сделал? Это не глупость – много хуже. Играл я прилично, поэтому к столу с любителями не подходил. Разве можно показывать своё превосходство, зная об этом? Какое имеет значение, что они тоже хотели? Нашёл в чём равняться. И потом, ровесники сражаются за неё. Зачем полез я? Ладно. А какую тяжесть смогу осилить и бросить на чашу спортивных весов, если понадобится? По гороскопу-то я Весы, поэтому, наверное, и качаюсь туда-сюда. Весы – идеалист и ещё романтик. Вспомнить, что удавалось, всегда приятно и интересно. А сейчас? Ничего, кроме этого самого интереса, похоже, и нет. Любовь с первого взгляда? Взгляд-то был, когда ещё только принимал на работу. А потом? Потом, как в детстве, – суп с котом.

В дальней комнате занимались гирями – вместо шахмат пошёл туда. Слышал, что местный мастер спорта по тяжёлой атлетике поднимает одной рукой две двухпудовки. Решил проверить себя, раньше этим баловался. Размял плечи, поклонился гире, выжал двухпудовку два раза, держа ручкой вниз. Улыбнулся. Когда молодой, то улыбаешься сам по себе, независимо ни от чего, просто так, потому что – молодой. В книге Виктора Кина с подходящим для меня названием «По ту сторону» оптимистическое начало: «Он смотрел на мир со спокойной улыбкой человека, поднимающего три пуда одной рукой». Я тоже подниму три пуда. И так же смотрю на мир, только причина улыбки другая: появилась Ирина… «по ту сторону». Кто там был – ахнул. Ёлки-палки, вдруг ей расскажут? Что подумает, здесь-то я ни с кем не соревнуюсь. Разве что с собой. Со стороны это незаметно, по крайней мере сразу.

Успел сесть за шахматы. Вдохновение даёт о себе знать – разгромил тёзку.

– Ты сегодня в ударе.

– Меня хотели.

– Кто это посмел замахнуться?

После работы он тянет в рюмочную: «Отыграюсь вслепую, ребята ждут». Непривычно, но желания нет: «Сегодня без меня». Действительно, некуда откладывать дела, к тому же… у Иры вечером машинное время.

Недавно был Сергей или давно? Однообразие делает время плоским, не за что зацепиться. Юбилей Адика отметили на работе, в институте, но – после рабочего дня. На продолжение зовёт меня домой. Поблагодарил: «Спасибо». Скорее всего, она там будет, – может, не стоит идти, не выкинуть бы опять чего-нибудь?

Он открывает дверь настежь, поправляет галстук, выглядывает на лестницу и удивляется:

– Ты один?

– А с кем приглашал?

Он не знает, из-за кого я на самом деле пришёл, да вообще-то я и сам толком не знаю.

– У тебя есть с кем.

– Думаешь, Иветта?

– «Огласите весь список», – по обыкновению не преминул Адик добавить цитату, в данном случае из фильма «Операция „Ы“». Там проштрафившихся алкоголиков отправляют на работу, называя поочерёдно куда. Один из бывалых и просит «огласить весь список». Не знаю, насколько я бывалый (свои пристрастия не афиширую, скорее прячу), но сотрудники норовят вычислить мои предпочтения.

– Иветта слишком лёгкая.

– Сделаешь у себя «дом лёгкого поведения».

– Я имел в виду ту, с которой видел тебя не где-нибудь, а в гостинице «Европейская», тоже, между прочим, за кофе. Такая возвышенная.

– Углядел, она высоко летает. Когда мы с ней играем.

– Стоп, отсюда поподробнее.

– Зря навострился. В волейбол играем, двое на двое, мужиков обыгрываем. Её в сборную страны брали. Знаешь, чем она берёт?

– Кого?

– Таких, как ты, – модой. Она на полшага впереди: что-то надевает – сегодня удивляются, а завтра завидуют. В памяти «возвышенность» и остаётся. А как она ходит?

– Плавно…

– Она отводит в сторону правую руку и кокетливо в такт шагам помахивает.

– Заигрывает?

– Не с тобой, ей с собой интересно.

Квартирка не совсем уютная, тесноватая, – как он умудряется писать здесь о высоком? Или чем хуже складывается, тем больше мечтаешь вырваться на простор? Пришедшие почти все свои, немного выпивали, не все немного. Девушка не из нашего института спрашивает у меня:

– Адик стихи пишет. А вы?

– Прозу.

Она открыла рот, но Адик опередил вопрос:

– Жизни.

– Вы шутник.

Объявили белый танец, незнакомка пригласила меня.

– Танцуете вы хорошо, и я буду с вами на «ты», как все. Как у тебя с прозой?

– Не жалуюсь.

Места для танцев не хватило, и музыку выключили, слава богу. Потом пели (сказали, что у них такая традиция). Натуру Иры дополнили отличный слух и приятный голос, поэтому за песней обращались к ней. Дуэт хорош, когда хотят петь вместе. Я навязываться не посмел, следуя классику – «возбуждал улыбку дам огнём нежданных эпиграмм». Кроме улыбки, кажется, ничего и не возбудил, разве что у незнакомки. Можно ли сказать Ире: «Вот он я, тут»? Или не нужно – время моё прошло?

Стали закругляться, показалось, что она неравнодушно смотрит, и я не удержался. Если претендентов много, значит, нужного нет. В голове вертятся слова, будто специально написанные для меня, позволю себе надеяться, что не только. Приятное несоответствие с текстом песни – я ещё не седой. Не сморозить бы что-нибудь такое, как с теннисом. Попросил гитару: «Хочу проверить, забыл или нет» – и начал романс Кошевского, слегка изменив слова, чтобы точнее подходили к Ире:

 
Капризная, упрямая, вы сотканы из грёз.
Я старше вас, дитя моё, стыжусь своих я слёз.
Капризная, упрямая, о, как я вас люблю!
Последняя весна моя, я об одном молю…
 

Сколько мужчин его пели? Теперь выпало мне. Опять, наверное, удивились. Подпевали, и вряд ли кто обратил внимание, что это я ей. А она? Вопросительные размышления прервал звонок в дверь: явились соседи, порошок стиральный у них, видите ли, закончился. Кто на ночь глядя стирает? Моё признание Ире так и не прозвучало, им романс заканчивается. Не просить же: «Дайте допою, там самое главное».

 
Отброшу все сомнения, прощу каприз я вам
И жизнь мою осеннюю, как ладанку, отдам:
Возьмите, возьмите, возьмите!
 

Дурацкими соседями всё и закончилось. Ира с подругой что-то обсуждали и ушли вместе. «Можно тебя проводить?» – я никогда не спрашивал, выходило само собой. Незнакомке пришлось объяснить, что мне нужно домой, жена ждёт.

А Ира, такая красивая, разве может быть одна? Неужели правда, как в другой песне, – «скоро осень, за окнами август»? Ведь и в романсе так: «Зачем я вам, капризная, к вам юноша спешит». На что рассчитывать?

 
Пойду встречать подругу осень
Висков, пока что не седых,
И глаз поддавшуюся просинь
Когда-то вроде голубых.
Дождусь упавших листьев клёна
Под ноги к скошенной траве…
Она вчера была зелёной,
Как молодость ещё во мне.
Дождусь дождей неторопливых,
Как дней, подаренных судьбой,
Вот только зайчиков пугливых,
Игравших радостно с тобой,
В глазах, казалось, что любимых,
Я не дождусь, возьми с собой.
 

Данте увидел Беатриче в девять лет. Он и потом только смотрел на неё и оставил нам то, чем восхищаемся. Я постарше, скоро очередной юбилей, можно будет хорошо выпить, что совсем не предосудительно; в браке второй раз, и снова удачно. Рассчитывать на что-то новое уже поздно – да и что может быть нового?

Утром в кабинете звонок:

– Не забыл, что игру перенесли на семь часов?

Вечером в спортзале, на площадке, «возвышенная» ругается:

– Что ты копаешься, опять заблокируют.

Очередной проигрыш. Настраиваюсь. Подача на меня. Выбросил из головы свои заботы, принял удачно, мяч направил к сетке, почти ей в руки. В молодости, бывало, срывался с низкого старта, фиг догонишь. Наконец успел прыгнуть раньше блока и уверенно забить. Получил благодарственный шлепок, по одному месту. Отыграли подряд несколько мячей. Странно, но мои мысли вернулись ко вчерашнему вечеру: зря пил, с гитарой полез, опять выпендрился, да ещё эта незнакомка, – Ира меня и «не заметила».

Планировали отметить победу в «Европейской». План при социализме не может быть не выполнен, мы и выполняем – отмечаем, несмотря на дурацкий проигрыш в финале. Так я и не собрался. Чем была забита башка? Фантазией неюного возраста.

Коньяк запиваем кофе (он тоже не для победы, горький).

– Кофе сегодня прогорклый, – подтверждает бармен моей спутнице, нагнувшись, чтобы вокруг не слышали (она постоянная посетительница).

– Дома лучше сварим, мне привезли из Финляндии.

– Сегодня не стоит, – сказал не я, а мой внутренний голос. И самому показалось странным, что я с ним согласился.

Даже не задумался, но особого внимания не потребовалось, чтобы заметить, как погрустнели её глаза, и я надеваю дежурную улыбку. Почти сразу, вначале через силу, а потом искренне, они засмеялись. Сообразил, что она всего лишь переставила в сказанном глаголе ударение и загладила обиду юмором (в её кругу такой лексикон). С чего это резанул обидным «нет»? Зачем девушке указывать на невнимание? Она принцесса, а я делаю из неё прачку моих слов. Пусть остаётся тем, кем хочет быть. В конце концов, я Весы и неизвестно, где успокоюсь.

– Мне не рекомендовано его пить, делаю исключение для тебя. Продолжение отложим до лучших времён.

Бросила: «Подожди минутку» – и удалилась по своим делам. Я вышел на улицу. Швейцар много старше меня, ливрея уже не застёгивается, открыл дверь. Утром в его напыщенном лице проглядывал мальчишка, мечтающий, что перед ним будут распахивать двери. Сейчас он как минимум представляет себя швейцаром в отеле «Ритц» в старушке Европе, ведь наша гостиница тоже не молоденькая, ей лет двести. Впрочем, может быть, он и не знает, что такое «Ритц», – интересно, кем будет к ночи? На Михайловской улице из деревьев нареза́ли зелёные шары: в праздники их привязывают гирляндами, чтобы не укатили; киоск разносит лёгкий дурман цветов, тут ему место. Яркие фонари перекрыли звёзды: нечего в небо пялиться – всё, что нужно, здесь. На площади Искусств «вознёсся» Пушкин, протянул руку в сторону, а смотрит на меня, отложив свой список поклонниц (интересно, всем ли он посвятил стихи?): «Что день грядущий мне готовит?»

– Очередную глупость, – отвечаю за него сам.

Рядом с киоском группа девушек – как цветов: на любой вкус. Работа у них такая, но каждая наверняка надеется, что устроит свою жизнь. Клиенты тут небедные, много иностранцев, вот один вышел с дипломатом – это я. Откуда им знать, что в дипломате спортивная форма? Есть, правда, и бумажки, но не зелёненькие, а наши, и не так много, как им хотелось бы. Адик говорил, что у Иры приятельница тоже поставила цель – уехать. Я её не знаю, но приглядываюсь к лицам, нет ли знакомого. Девушки заинтересовались: не зря вышел мужчина на ночь глядя, да ещё классно выглядит, – подошли ближе.

– Ни на минуту нельзя одного оставить, – появилась моя спортсменка.

– Место такое.

– В институте у тебя тоже такое.

Спускаемся в метро, подсаживаю её за локоть в вагон. Стоим рядом, но уже разделённые дверью. Показываю на себе, что глажу ладошкой её недовольное лицо. По глазам вижу, как возвращается теплота, и теперь уже она машет мне. Внутренний голос не забывает сказать: «Спасибо».

На следующий день обсуждаем с Адиком его дела. «Всё понятно?» – «Всё». Он уходит и возвращается:

– Ты ведь играл в баскетбол?

Не понимаю, куда клонит.

– И не только, в юношах за область.

– На «Спартак» с нами пойдёшь?