В пять мы вместе со всеми пришли в столовую. Все обратно уселись за столы и стали доедать всё, что оставалось на столах от нашего угощения, в том числе и заледеневшую картошку с мясом. А мы с Володей схитрили и ушли в свою варочную и не прогадали. После нас повара видать совсем немного посидели ещё и тоже ушли, оставив закуску почти и не тронутую. Быстро сунули на горячую плиту мясо, ту же картошечку, только приготовленную гораздо качественней и вкуснее чем у нас, а пока она разогревалась, мы наяривали салатики. И тут Володя, в самом углу увидел ополовиненную трёхлитровую банку самогона: – Боря, давай по чуть-чуть…

Переглянулись, огляделись кругом. Можно. И накатили, весьма недурственный самогон…, грамм по сто пятьдесят. Мигом захмелели… Японский городовой и здорово испугались, когда к нам выбрел Тетенов, но с похмелюги ему видать было не до нас. Залез в угол и достал оттуда банку, щедро плеснул оттуда и тут же выдул. А когда свежий алкоголь, да на старые дрожжи и организм молодой и не стойкий…. Тетенова через несколько минут вообще развезло и он, шатаясь из стороны в сторону, вышел из варочной. Мы ещё успели поесть со стола, когда появились полупьяные повара, но дело своё знали, с шутками, прибаутками приступили к приготовлению завтрака. А тут нарисовался начальник столовой прапорщик Елатунцев, прочно засев за стол поваров. Туда же сели и сами повара и новогоднее застолье потекло дальше. Вернее у прапорщика, повара всё-таки чувствовали ответственность и завтрак был приготовлен вовремя. После чего они умотали со столовой часика на два, оставив нас наводить порядок.

Вообще, наряд прошёл хорошо и спокойно. Мы особо не напрягались, наелись до отвала. После ужина быстро сдали наряд, а мы между делом с Володей ещё с разрешения поваров хорошо помылись в их душе.

С каким удовольствием мы ложились после вечерней поверки в койки, предвкушая сон до семи часов утра, даже не подозревая, какая тяжелая ночь нам предстоит через полтора часа.

– Батарея подъём! – Несмотря на крепкий сон, после нелёгкого наряда по столовой, я послушно вскинулся на постели и с высоты второго яруса мутным взглядом осмотрел расположение, где все суетливо копошились, одевая форму и готовясь к построению. Так то, конечно, можно было подумать, что это утренний подъём. Но вот пятая батарея продолжала спокойно спать, в отличие от нас, а по центральному проходу прохаживались все командиры взводов, недалеко от них крутились пятеро курсантов-стажёров со Свердловского политического училища. Около дверей канцелярии стоял командир батареи и что-то втолковывал старшине, на что тот кивал головой.

Поняв, что своим тупым сидением на постели я могу заработать замечание или же наряд на работу, орлом соскочил вниз и стал быстро одеваться.

– Что случилось? – Спросил пробегавшего мимо Паничкина. Тот остановился и быстро прошептал.

– Сейчас батарея пойдёт разгружать какой-то груз…

– Аааа…, нашего взвода это не касается. Мы ж только что с дежурства. Нас оставят…, – махнул облегчённо я рукой и спокойно встал в строй взвода, предвкушая, как через минут десять заберусь обратно в койку и дам храпака. Ещё полминуты шевеления, послышалась команда старшего лейтенанта Метелёва, строй замер, а тот пошёл докладывать командиру батареи.

– Вольно! Товарищи сержанты и курсанты. Сегодня наша батарея дежурное подразделение по гарнизону. На станцию Еланская прибыл состав с углём, который мы должны разгрузить. В течение 30 минут, заправляем койки, получаем тёплое обмундирование и выходим на станцию. Обращаю внимание, утеплиться по максимум. На улице минус 45 градусов. Командиры взводов, подразделения в вашем распоряжении.

Это был облом всем нашим мечтам после наряда спокойно поспать. Мы, оказывается, тоже шли на разгрузку угля и тоже активно подключились к получению тёплого обмундирования – ватных штанов, телогрейки под бушлаты и валенки. Получили быстро, оделись и пока батарея не экипировалась, мы употели, поэтому с удовольствием вывалили на улицу, в мороз. Быстро построились и пошли на станцию, до которой было почти 6 километров. Шли довольно бодро, не замечая холода, от ходьбы нам было тепло, а вот на курсантов-стажёров, которые были одеты в тоненькие шинелки и хромовые сапоги, смотрели с любопытством. У них тоже клапана шапок были опущены и завязаны под подбородками, на руках фасонистые кожаные перчатки и на этом всё их утепление заканчивалось. А чтоб совсем не замёрзнуть, они чуть ли не бегали вдоль строя, подбадривая нас. Наши сержанты тоже были одеты тепло и снисходительно посматривали в сторону стажёров.

Через час мы прибыли на станцию, пятнадцать минут перекура, пока офицеры с сержантами ходили к дежурному по станции, а тот водил их и показывал состав с углём. А вскоре прибежали сержанты и мы двинулись на дальние железнодорожные задворки станции, где на отдельной ветке стояло 12 вагонов с углём, как раз предназначенные для перевозки угля, чему здорово обрадовались мои друзья воркутинцы.

– Нормально, парни, эти вагоны мы быстро разгрузим. Гораздо хуже если бы были обычные грузовые вагоны, вот тогда бы потрахались…, – и Сергей Панков начал объяснять разницу, но я особо и не слушал, понимая, что через несколько секунд и сами поймём в чём тут фишка. А пока я старался как можно больше двигаться, потому что холод во время вот этих стояний начал постепенно заползать даже под такую тёплую одёжку. Так то ничего, пока двигаешься тепло, а вот руки в солдатских рукавицах капитально мёрзли.

Послышалась команда на разгрузку и все засуетились. На каждый вагон распределили по десять человек и пока нам не принесли железные лопаты, ломы и кувалды, мы начали открывать люки, внизу вагонов. У нашего вагона всем руководил Серёга Панков, он показал за что надо дёргать, чтобы люк открылся и уголь стал высыпаться и куда надо отскакивать чтоб не завалило углём. Загремели люки, посыпался уголь и всё было бы нормально, если бы эта ветка предназначалась для разгрузки сыпучих грузов. То есть стояла бы, как минимум на высокой насыпи и тогда бы уголь высыпался весь из вагона и скатывался под насыпь. А так, наш состав стоял на обычном пути, на ровной площадке и уголь наполовину высыпавшись из вагона завалил всё кругом, в том числе и рельсы под вагонами и теперь надо было уголь отгребать от вагонов и рельсов, чтобы следующая часть ссыпалась на землю. Вот в этом то и заключалась вся трудность. Если от вагонов ещё худо-бедно можно было откидывать уголь, то вот под вагонами, приходилось работать почти лёжа и в неудобном положении. Но все понимали – пока мы не разгрузим состав, никто нас в казармы не уведёт. Да и сильный мороз не предполагал бездельничать. Как только ты останавливался хотя бы на пару минут, так сразу начинал мёрзнуть. И как бы ты не устал, но сам лезешь к груде угля и безостановочно махаешь железной лопатой, пока не перестаёшь чувствовать свои пальцы в рукавицах, сразу передаёшь лопату другому и начинаешь реанимировать пальцы. И если мы оказались в таком положение, то курсанты-стажёры были ещё в худшем. Никто не уходил от состава – офицеры, сержанты, стажёры бегали вокруг вагонов и зорко следили за нами, чтобы не дай бог кто-то не отлучился в сторону и, прикорнув, как ему могло показаться на несколько минут в снегу, не замёрз. Такая эпопея шла всю ночь и усталость и сильный холод стали постепенно сказываться. Особенно у нашего взвода, который толком и не отдохнул после наряда. Если сначала работа шла весело, с шуточками, с неумелым матерком, то постепенно всё это звучало всё реже и реже. Темп работы замедлился и наши командиры не сколько нас ругали, а упрашивали, уговаривали потерпеть ещё немного и выполнить до конца свою работу. Да и конец этот был уже практически виден, но чем ближе он был, тем труднее было шевелиться и мороз начинал брать вверх над нами. К нашим командирам присоединились теперь и женщины из состава ночной смены. Они тоже бегали вдоль вагонов и чуть не плача уговаривали: – Ребятушки.., сыночки…, ну давайте ещё немного, ну потерпите. Только уберите уголь с рельс…, – и махали в сторону подъехавшего тепловоза, к практически пустым вагонам. И мы угрюмо лезли под вагон и выкидывали оттуда остатки угля, а тот вновь скатывался на рельсы… А ведь и уголь нужно было откинуть ещё и от рельс на пятьдесят сантиметров. И такая ситуация была не только у нас, а по всему составу. Обнадеживающе захлопали крышки люков, символизирующие, что тут уголь убран и эта команда, от своего принятого железнодорожниками вагона, в синих сумерках утра тянется мимо тебя в сторону небольшой будки, из трубы которого летят обильные искры. Вот и мы сдали свой вагон и тоже потянулись туда же.

Перед армией смотрел советско-итальянский фильм «Подсолнухи», где был эпизод. Итальянский солдат бредёт по снежной и морозной равнине в ходе разгрома под Сталинградом и видит такую же избушку с дымом над трубой. Открывает дверь, а там изба полностью забита стоявшими вплотную солдатами и спящими в тепле.

Теперь я такую картину увидел сам. Открыл дверь… Мне ещё повезло, я сумел ввинтить в толпу и проникнуть в её тёплую середину и там замереть, закрыв глаза, даже не боясь что упаду. Падать было некуда и даже если бы захотел – не получилось. Сквозь дремоту слышал, как периодически открывалась дверь и в неё кричали сержанты – Такой-то вагон выходи… Кто-то протискивался мимо и выходил, до сдавать свой вагон. Такая чехарда длилась ещё минут сорок, пока не послышалась команда – Строиться! И все потянулись на выход. Построились, посчитались и потянулись в сторону городка. Все взбодрились и я в том числе, радостно считая про себя минуты, через которые мы будем в тёплой казарме и не заметил, как перестал чувствовать пальцы левой руки. Вроде бы шёл, шевелил ими, стучал ладонями друг о дружку и всё было нормально. А тут БАЦ!!! И не чувствую. Мгновенно испугался, выхватил руки из рукавиц и давай гнуть пальцы в разные стороны, давить их, стучать друг о дружку, совать в пальцы в рот… И слава богу, через десять минут у меня сильно закололо пальцы и они стали отходить. Никто нас не заставлял идти строевым шагом, петь песню, как шли походным, так и зашли прямо в столовую. Без очереди. Наш старшина Николаев встал на крыльце, все остальные подразделения отогнал в сторону и мы зашли гордые за старшину, который встал поперёк нашего полка, танкового полка «Даурия». Горды были собой, пережившие эту ночь. Гордились даже своей угольной грязью, которой были покрыты с ног до головы. И столы, Спасибо Старшина, были накрыты не в пример обильно столам других подразделений.

Сытые и довольные, мы прибрели в казарму, разделись, сложили аккуратно обмундирование каждый на своей табуретке. Помню, как лез на свой второй ярус, помню, как усталым взглядом обвёл казарму, но вот как голова упала на подушку – я не помнил. Спал. Спали мы до обеда и снова спасибо старшине, который организовал нам снова обильный обед, после которого нас повели в баню, где мы смыли с себя грязь, пот, получили чистое бельё и шли в казарму и с удовольствием пели строевые песни.

До ГДР осталось 129 дней.