Глава четвёртая

….Я и Петька вышли на опушку леса и, прикрываясь невысокими, но густыми кустами, стали осматривать очередную небольшую лесную деревеньку. За сегодняшний день мы сделали хороший рывок и я подумывал остановиться на ночлег в этой деревне. Пора пополнить запасы продовольствия, да и пообщаться с местным населением о немцах. Где они? Как себя проявляют?

– Алексей Денисович, – из глубины леса на опушку вышел старшина, – у меня в этой деревне дальний родственник проживает – нормальный мужик. Может, у него остановимся?

– А у тебя откуда здесь родня? – Удивился я.

– Так я из этих мест… Забыли, наверно.

– А…, точно. Совсем вылетело из головы… А до дома тебе далеко?

– Километров пятнадцать будет. Может, я сгоняю до своих? А, Алексей Денисович? – Я внимательно посмотрел на старшину, который открыто и просительно смотрел на меня. Главное я понимал: если запрещу – не пойдёт, не нарушит приказ. Но с другой стороны – я ведь тоже не скотина безмозглая и Николай Иванович не пацан, чтобы по-дурацки влезть в засаду к немцам. Поэтому не стал его томить.

– Хорошо, только давай сделаем следующим образом. Ты сейчас с Белкиным идёшь на разведку к своему родственнику. Если всё нормально, то там располагаемся, а ты идёшь домой.

Так и сделали. Через час мы скрытно пробрались во двор родственника: Григорий Яковлевич, так он представился. Кряжистый, осанистый и представительный деревенский мужчина в возрасте. Встретил нас приветливо и расположил в сарае. Николай Иванович весь светился от радостных известий. Как ему уже успел рассказать Григорий Яковлевич, он два дня тому назад был в их деревне и заходил домой к родителям старшины. Видел его жену и детей. Все живы и здоровы.

И как только сумерки сгустили темноту, ко мне подошёл старшина: – Алексей Денисович, ну что? Пошёл я…?

– Ты что один собрался? – Старшина стоял передо мной полностью вооружённый и экипированный для рывка до дома. – Не…, так не пойдёт. Одного тебя не отпущу. Бери Белкина и сапёров. Послезавтра утром жду обратно. Только будь поосторожней.

Совсем стемнело и Григорий Яковлевич пригласил нас в избу поужинать. За накрытым столом, с неизменной бутылью самогона, уже сидело всё семейство хозяина и ожидало только нас. На охранение никого не стал ставить, так как уже знал, что немцы по ночам не воюют.

Выпили, закусили, выпили ещё по одной и лишь после этого потёк неспешный рассказ хозяина. Всё как у всех. Начальство сбежало быстро, предоставив жителям самим решать свою дальнейшую судьбу. Если таким маленьким деревенькам повезло, потому что в быстроменяющейся обстановке было не до них. Ни нашим, ни немцам. То крупным хозяйствам, да недалеко расположенным от районных центров и вдоль дорог повезло гораздо меньше. Оттуда успевали по большому счёту вывезти на восток все запасы зерна, наиболее ценное оборудование и угнать скот. Что не успевали – безжалостно сжигалось, вместо того чтобы раздать местному населению. А у них, как и в той деревне, пару дней тому назад, всё поделили между собой. И теперь довольно уверенно смотрели в будущее. Никто не хотел возвращаться в колхоз и все надеялись жить, как и раньше – для себя. К немцам относились настороженно. Они просто ещё не появлялись в деревне. Хотя в районном центре немцы уже обосновались и начинают организовывать жизнь местного населения по своему уразумению.

– Я два дни тому назад был в райцентре: немцев полно там и уже назначили бургомистра. Я его немного знаю. Так себе человечек и при советской власти бегал с портфелем в райисполкоме. За заготовки отвечал. Сам, тьфу, а сейчас «Господин бургомистр»…. – Григорий Яковлевич возмущённо сплюнул на пол. А я его подковырнул.

– А чего ты возмущаешься? Сам говоришь – советскую власть по боку, будем жить по старому…

– Иэх.., – хозяин горестно вздохнул и налил самогонку, – сынки, мне шестьдесят годков. Я и при царе хозяином был и при советской власти. Мне есть с чем сравнивать. Не всё так просто. Я вот за себя скажу – жил хорошо только с двадцать второго года и до колхозов, пока государство не мешало. А потом одна маята… Хлебом с солью встречать никто немца конечно не будет, но если он крестьянству даст пожить….

Последующие пять минут прошли в молчание. Молчал хозяин и члены его семьи, молчал и я, не зная, что ответить. Мы, насытившись, вяло ковырялись в еде и я искал повода, чтобы, не обидев гостеприимных хозяев, уйти на ночёвку. Но тут невольно помог сам хозяин, нарушив молчание.

– Что обиделись? Ну, не обессудь…

– Да нет. То, что ты говорил, Григорий Яковлевич, мы слышали и в других деревнях. Но задевает душу. Следуя таким рассуждениям. Ну…, нам только и остаётся – завтра пойти в районный центр и сдаться немцам. Чего сопротивляться, если народ смирился с оккупантами.

– Эээ, нет…., шалишь, брат…, – Григорий Яковлевич возмущённо и энергично замахал заскорузлым пальцем перед мои лицом, – да ты, Алексей Денисович, ничего не понял. Нееет…, вот ты иди и сражайся. У тебя есть оружие, подчинённые, вас много, есть дисциплина. Вот иди и защищай крестьянство и государство. Я могу обижаться на советскую власть. Я её кормил, я её поил, одевал, содержал, а советская власть меня бросила и убежала. Да ещё забрало зерно, скот, инвентарь. Даже не подумало – А как крестьянство под немцем жить будет? Всех здоровых мужиков с деревни забрали в армию. Начальство сбежало и никаких указаньев не оставила. Вот завтра немец придёт в деревню – Я, что с вилами попрусь на него против танка и винтовки? Ты, дурья голова, подумал об этом? А то обиделся… Я сейчас пред своим сыновьями в полном ответе – вот за них. За внуков, за невесток.

Григорий Яковлевич обиженно засопел, а семья, на которую он направил указующий перс, испуганно затаилась, глядя на разбушевавшегося хозяина.

– А то что я вас принял, накормил, напоил и устроил на ночлег, ты не считаешь поддержкой народа? Да уже полдеревни знает, что у Сергушиных отряд красноармейцев стоит. А если об этом немцы узнают? А то, что мы каждый день двоих-троих красноармейцев в деревне встречаем, кормим, поим, моем и даём в дальнейший путь еду – Это что не считается?

Гостеприимный хозяин огорчённо махнул рукой, выплеснув свою обиду не сколько на меня, сколько на власть, в крике и тут же последовало тому подтверждение.

– Ладно, не хотел говорить, но раз такая свадьба пошла – то скажу. А ты, как представитель советской власти, принимай меры.

Сергушин плеснул себе в кружку немного самогонки и вопросительно посмотрел на меня и я махнул рукой – Давай, мол – и мне.

Разлив самогонку, мы чокнулись и выпили, а немного закусив, хозяин понизив голос и пригнувшись к столу, стал рассказывать: – Я тебе уже сказал, что каждый день заходят в деревню за едой красноармейцы. В основном это хорошие солдаты, были даже два лётчика. Их встречали честь по чести. Кормили, поили, мыли и в путь-дорогу давали еды. Благо у нас с продуктой сейчас нормально. А тут дён пять тому назад пришли трое и старший у них сержант. Винтовки у них. Расхлюстанные, наглые, глаза нехорошие, но мы их встретили, как положено, продукту в дорогу собрали, дали им и самогонку, которую они потребовали и ушли они. Не стали мы на них обижаться. Лиха они военного хватили достаточно.

А на следующий день они опять заявляются и уже требуют еды, самогонки. Зашли они к деду Евлампию и бабке Евдокии. Бойкая бабка. Вот она еды дала, а самогонки нет. И стала их стыдить. Ихний сержант слушал, слушал её, а потом как дал ей прикладом в грудь. Вчера бабку и схоронили.

Два дни назад пришли ко мне. Я не стал спорить, сопротивляться отдал всё, что они просили. Пробовал мужиков оставшихся сорганизовать, чтобы дать отпор. Они же шалаш в лесу построили и живут там. Пьют, едят, над людьми измываются. Вчера мне рассказали, что они и соседей, версты четыре отсюда, тоже обирают. Спят до обеда, а потом идут и грабют крестьян. Да, в соседней деревне они девку чуть нессильничали. Хорошо бабы набежали, отбили девку, а то беда была бы. Так вот я с мужиками разговаривал, но все отказываются. Боятся, да и я тоже, что ночью придут и пожгут. К немцам идти помощи просить, как-то совестно – свои всё-таки….

Вот ты, Алексей Денисович – командир. У тебя отряд. Оружье. Ты советская власть. Иди и приструни их. Забирай в свой отряд и до армии идите.

Все эти дни, как началась война, я держал свои эмоции в кулаке. Всегда старался быть ровным и спокойным, но сейчас чуть было не сорвался, до того меня взбесил рассказ сельчанина. Тут идёшь, стараешься при этом немцев щипать и думаешь, как максимально использовать свой потенциал. А эти скоты, пригрелись и грабят беззащитное местное население. Ну…, ублюдки…

– Григорий Яковлевич, где они?

– Завтра с утра, я вас туда отведу. Но, чур уговор, не хочу чтобы они видели меня и знали что я вас привёл.

– Не беспокойся. Ты главное приведи, а там посмотрим на что они наговорят.

…..Бандюганы чувствовали себя спокойно и в безопасности. Ни какого поста, даже самого банального дежурного у костра. Уютная полянка в окружении берёз и густого кустарника, правда, сильно замусоренная тряпками, объедками и другими отбросами. Шалаш из густых еловых веток, из которого торчали три пары грязных пяток. Справа и слева от пяток виднелись приклады винтовок. В двух метрах от шалаша слегка дымящиеся кострище, с подёрнутым седым пеплом углями, и несколько чурбаков, служивших сиденьями. И опять мусор: тряпки, кости, яичная скорлупа, немытые железные тарелки, черепки от горшков и осколки бутылей.

Я сел на чурбак и кивнул Петьке. Солдат на носках подошёл к шалашу и резким рывком выдернул винтовки. Минуты полторы прошло без изменений, потом послышалось недовольное ворчание: – Это кто там такой смелый шуткует?

Пятки завозились, зацарапали такими же грязными пальцами землю и из шалаша вылезло мурло. Самое натуральное мурло. Встрёпанные, стоящие дыбом, немытые волосы, небритая, в недельной щетине заилевшая харя, в тяжёлом похмельном угаре. Такая же по стать грязная и засаленная одежда. Мурло, стоя на карачках, молча осмотрело нас и ничего не понимало, посчитав нас продолжением пьяного, тяжёлого сна. Довольно шустро, на четвереньках это чучело подбежало к баклажке и, высоко закинув голову, стало оттуда громко глотать воду.

– Уууу…., как хорошооооо.

Выдохнув густой перегар, мурло снова повернулось к нам и более осмысленно посмотрело на нас и задумалось, сев на задницу.

Громко пёрднув, а потом ещё раз рыгнув, озабоченно пробормотало: – Чёрт побери, всё-таки «белочку» словил… Надо бы сегодня не пить….

В это время из шалаша вылезли на свет ещё двое и, увидев нас, сразу поняли, что на «белочку» грешить не стоит, а пришла расплата и покорно застыли в ожидании оной, предоставив свою жизнь судьбе.

– Кто у вас старший?

– Ну, я…. Значит, ты мне не снишься майор? – Мурло уже более осмысленно смотрело на нас.

– Во-первых: надо говорить товарищ майор. Во-вторых: не снишься – а не снитесь. Я с тобой на брудершафт не пил. Ваше воинское звание и фамилия.

– Да ладно, майор, хорош в армию играть, – то ли от безбашенности, то ли от непонимания ситуации мурло наглело. А может в нём ещё вовсю бродил алкоголь, – нету армии… Нету Красной Армии. И мы с тобой сейчас не на плацу, а глубоко в тылу у немцев. Давай лучше побазарим… Тут деревень море, а власти никакой. Немец далеко и мы тут хозяева. Пойло, бабы – всё наше… Подумай, майор, тут такие дела вершить можно….

– Даааа.., ты оказывается совсем не въехал в ситуацию, – я достал вальтер и выстрелил между ног старшего, – это я тебя в плен взял, это у меня люди вооружённые кругом стоят. Если ты и дальше так разговаривать будешь, я тебе ногу прострелю. Опять задаю вопрос – Воинское звание, фамилия.

Мурло от выстрела сильно вздрогнуло, а остальные двое услышав про плен сразу подняли руки вверх.

– Хорошо…, хорошо…. Зачем только стрелять? Сержант Никифоров я.

– Имя, отчество, воинская часть…

– А это зачем? Тем более, что полка то уже и нет, – сержант продолжал по инерции сопротивляться.

– Как зачем? Для приговора. Старушку, которую ты ударил в грудь – вчера схоронили. Убийство. Грабёж местного населения. Попытка изнасилования. Вот так вот. В военное время вплоть до расстрела.

– Не пугай… Не имеешь права, майор. Ты не прокурорский. И без следствия не имеешь ни какого право нас судить.

– Ты на себя в зеркало смотрел? Если бы не сказал, что ты сержант, ни за что бы не подумал. А я, видишь? Форма, знаки различия, побритый. Солдаты и сержанты при всех своих регалиях. Вооружены немецким оружием. Значит, мы воюем. А исходя из этого я, майор Третьяков, являюсь здесь, в немецком тылу, представителем Советской власти. Командиром Красной Армии. И следствие проводить не буду. Мне достаточно жалоб местного населения, которое и указало ваше место. Не хотите говорить – не надо. Так безвестно и будете расстреляны.

– Товарищ майор…., товарищ майор, – очнувшись, заголосили остальные двое и на коленках шустро двинулись в мою сторону. Но Увинарий сильным толчком ноги опрокинул их на спину. Те тут же поднялись на колени и, не опуская рук, опять заголосили.

– Товарищ майор…, товарищ майор, не виноваты мы. Это всё сержант Никифоров. Это он старушку ударил и девку тоже он хотел отъе….ть… Он нас заставлял…, а мы его подчиненные и он наш командир отделения…

– Ууу…, курвы. Как жаренным запахло, всё на меня свалить решили… А кто самогонку в три горло жрал? А кто хихикал, вот тут у костра и говорил, какая прекрасная жизнь? Суки… Ты, майор, меня послушай. Ты кого слушаешь? Это ж деревенское мужичьё? Мы завтра до своих дойдём, а они под немцем будут жить и посмеиваться над нами. И их кормить. Да это кулачьё недобитое… Старухе вообще нечего было лезть под руку… её мужик стоял и молчал, а она нас – красноармейцев ругала и советскую власть тоже. Вот и получила холуйка немецкая. А девка, так она сама хотела. Так что нечего тут базарить и их защищать. Давай расходимся. Даю честное слово, что завтра нас тут не будет. Пойдём на восток до своих. Ну что, договорились? А хочешь вместе пойдём? Под твоим началом. А?

Увинарий и Петька стояли по сторонам этих скотов, держа оружие наготове, и откровенно развлекались. Это были уверенные, обстрелянные солдаты, которые знали – немцев можно бить и нужно бить. И кроме глубокого презрения эти окруженцы у них иных чувств не вызывали.

Брать их в свой отряд я даже и не собирался. Сержант Никифоров был главарём этой маленькой шайки, ну а его подчинённые банальные слабаки. Попали под влияние более сильного сержанта. И что с ними делать? Это вот вопрос…. С этими двумя понятно…, а вот сержант…. Это сволочь. Никуда он не уйдёт. В крайнем случаи, переместиться километров на двадцать и снова возьмётся за старое. Брать с собой…? Нееее…, сержант опасный и, по всей видимости, весьма подлый тип, выберет удобный момент и ….. Да и старушка умерла…. Нет – надо быть жёстким.

– Чьё оружие?

– Наше, – солдаты из-под поднятых рук, с надеждой смотрели на меня.

– Сержант, давай список отделения.

– Потерял, когда отступал…, – пробурчал сержант.

– Потерял, когда драпал, – поддел его Петька, на что Никифоров блеснул глазами из-под бровей.

– Фамилия? – Спросил я правого бойца.

– Красноармеец Аксёнов, – крепенький солдат, но глаза тускловатые, тупые.

– Номер винтовки?

– КН 183456.

– Точно есть такая. И обойма полная. Понятно. А ты? – Спросил второго.

– Красноармеец Сундуков. Номер винтовки ХР 345921.

– И такая есть. Да, Сундуков, не даром на Руси фамилии давали, – я поглядел на солдата и рассмеялся, следом засмеялся Увинарий с Петькой и было отчего. Такой же плотный, как и Аксёнов, но был какой-то квадратный и угловатый. Действительно – «Сундук – сундуком». Тихо захихикал Аксёнов и заулыбался сержант, считая, что самое страшное позади.

– Ну а теперь, товарищ сержант, ваше оружие.

Сержант перестал улыбаться, а глаза шкодливо забегали из стороны в сторону.

– То есть, тоже потерял…, – удовлетворённо констатировал я. – Я так и предполагал. Вот Никифоров, странно получается. Документы потеряли, оружия тоже…., нет. Знаки отличия на петлицах отсутствуют.

– Ну и что? – Угрюмо спросил Никифоров, – так получилось…