Стенка поддавалась легко, как первый осенний лёд. Как всякий ребёнок, в детстве Веня любил возиться в ноябрьских лужах, доставать оттуда жгучие ледяные осколки и смотреть сквозь них на солнце, как через иллюминатор, пока пальцы не немели от холода или вода не затекала в рукава… Почему-то Вениамин не захотел ломать стену одним ударом, а решил аккуратно разобрать её.

Стопка сланцевых черепиц росла, и скоро открылся проход во тьму.

Будь дело на Земле, Вениамин сломал бы шею. Но одна третья – не единица, и он успел извернуться и упасть на руки, а не на голову. Пол в соседней каверне, такой надёжный на вид, оказался ледяным. Сверху он был припорошен тонким слоем рыжей пыли, и это обмануло Решетова. Марсианские башмаки не рассчитаны для хождения по льду, и Веня заскользил, едва шагнул в проделанное отверстие.

Поднявшись и прочно став на ноги, Веня перенастроил фонарь на рассеянный свет и оглядел новый пузырь: крупный, метров пятидесяти в диаметре, с гладкими стенами, которые косо, под отрицательным углом уходили вниз. Выходило, что общий объём пузыря много больше, и львиная доля его была наполнена чистым водяным льдом! Это казалось невероятным, но зачем врать встроенному в скафандр спектрографу?

На глаз высота купола составляла метра четыре. По зеркальной поверхности, в которой гротескно отражалась решетовская фигура в горбатом скафандре, подобно лишайникам были раскиданы пятна снежной изморози. Свет фонаря, многократно отразившись от купола и стен, наполнил полость блеском мириад разноцветных искорок, так, что зарябило в глазах. По видимым размерам и кривизне свода Вениамин прикинул запас воды. Получилось грандиозно. На годы вперёд – и никакой экономии!

Феликс Багратионович Тмян, начальник экспедиции и академик, мерил конференц-зал из угла в угол, смешно подскакивая при каждом шаге. Как обычно в ответственный момент, Феликс Багратионович забыл включить систему активной адгезии, или попросту – магнитные башмаки.

Обоим наблюдавшим его метания смеяться не хотелось. С момента пропажи Решетова прошло уже двенадцать часов, но где именно его искать, на каком участке ломаного маршрута, было непонятно.

– Дельвиг, – Тмян остановился напротив Дельвига Корпу, главы ареодезической группы. – Ты точно проверил? Вдруг сигнал затерялся среди данных сейсмики?

– Сомнительно, Феликс, – Тмян и Корпу учились вместе и были на ты. – Совсем другой канал. Но гипотетически, учитывая возможные сбои… Ищем.

– Ищите! – и Феликс Багратионович засеменил дальше. – А…

– Зонды запускаем каждые пятнадцать минут, – отрапортовал зам по общим вопросам и науке Отто Иванов. – Чаще невозможно. Поиск, смена кассет и зарядов, всё это время. Результатов пока нет.

– У парня воздуха меньше чем на сутки, – сморщился Тмян и уселся в кресло, но тут же вскочил и продолжил беготню. – Что акустика? Кто-то обещал мне «услышать сердце воробья среди рёва урагана»!

– Полностью забита паразитными шумами. Марсотрясение, Феликс Багратионович, сильнейшее за всю историю наблюдений. Трески, шорохи и скрипы. Кора до сих пор не успокоилась. Невозможно…

– Это с вашим-то, – всплеснул руками Тмян, – оборудованием?! Изыскивайте возможности, работайте.

Он остановился, и на мгновение из-за маски энергичного руководителя выглянул смертельно усталый и теряющий надежду человек:

– В атмосфере, до тропопаузы, висит пыль, спутники тоже не видят ничего. Но не мог же он пропасть бесследно!

– Сотня квадратных километров площади, Феликс, начиная с отметки 17, где Решетов последний раз вышел на связь, и в сторону дальнего периметра, к югу. Сейчас там Ребров и все, кого удалось снять с работ. Ходят. Ищут.

– Да. Давайте-ка посмотрим ещё, – Тмян зашелестел плёнкой, расправляя карту на столе. – И думаем, господа учёные, думаем!

Пузыри были одинаковыми на вид и отличались только размерами, но Вениамин, как заколдованный, переходил из зала в зал, не в силах остановиться. Плато изнутри оказалось напоено водой. Веня представил сотни шахт и горы добытого льда и зеркальные купола над сотнями гектаров живой зелени. «Потом мы разобьём сады, и пусть попробуют не зацвести!» – от перспективы кружилась голова, и хотелось петь. Окруженный чудесами, Вениамин совсем забыл о времени. Неожиданно эйфория сменилась голодом и усталостью. «Сколько я здесь? И когда придёт помощь?» – недовольно подумал он, защёлкивая очередной раз щиток шлема, и достал коммуникатор.

Сутки. Именно столько бродил он под Марсом, позабыв всё на свете! Тринадцать записей оказалось в логе связи, и все светились красным.

«Неисправность передатчика. Сообщение отправить не удалось», – значилось напротив каждого.

И еле заметная вмятина на коммуникаторе. Там, где антенна. Значит, сутки потеряны зря? Выходит, он бессмысленно, впустую ходил по залам и ждал? Гермодатчики исправно пищали, коммуникатор отправлял СОС, а сигнал не уходил? И никто на станции не знает, где он, Вениамин Решетов, молодой весёлый парень, который так любит жизнь, и которому осталось всего шесть часов?!

Это было обидно – умереть вот так, глупо, из-за сломанного передатчика. Погибнуть и не сообщить никому о найденных богатствах? Нет! Он должен бороться, он обязан сделать хоть что-то! Но что? Главное – не паниковать, вспомнил Вениамин. Так начиналась каждая глава в наставлении для разведчиков, что подарил ему Иван. Страх – первый враг.

Веня сел, где стоял, и заставил себя успокоиться. Первое, что надо сделать – вернуться к засыпанному кару. А потом… И тут он вспомнил, что каждый раз, когда он пробивал новый проход, скафандр сообщал о резком повышении давления. Потом оно постепенно приходило в норму. Что это было? Вода, понял Решетов. Атмосфера внутри пузырей насыщена водяным паром; новый проход в стене – и давление гонит пары наружу. Просачиваясь сквозь песок, они рассеиваются в атмосфере. Значит, слой песка не так толст! Здесь не очень глубоко, и, если постараться, можно прокопаться наружу, где его давно ищут! Ведь его не могут не искать…

Добравшись до первого, расколотого трещиной пузыря, Решетов расширил проход и начал копать. Сначала он вдавливал песок просто вниз, до тех пор, пока руки не перестали проваливаться. Значит, грунт заполнил нижнюю полость, и на него уже можно опереться. Выстелив песок над трещиной сланцевыми черепицами, Веня стал гнать сыпучий грунт в соседнюю полость, освобождая место для нового песка, сверху. Лёгкие песчинки не торопясь плыли вниз, превращаясь из тонкой струйки в медленную речку под Вениными ногами. Скоро и черепичные плитки, и складчатый пол совсем скрылись, а купол стал так близок, что Вениамин не смог разогнуться. Теперь он сбросил пустой баллон и регенератор с тяжёлой батареей. Они больше не пригодятся, а свет здесь, в земляном киселе, не нужен. Решетов нащупал ладонями край трещины, развернулся к нему лицом и бешено заработал ногами, загребая и втаптывая вниз песок. Вокруг рук и головы текли песок и пыль, Веня рванулся вверх и выиграл полметра высоты. Теперь скала была уже напротив его лица, значит, первый метр пути пройден! Раздавив нарастающий страх темноты, Решетов медленно-медленно пополз вверх, червём продавливая путь. «Одна третья! – крутилось в голове одно. – Песок падает не так быстро, как на Земле, хватает времени бросить вверх руки». Он толкался ногами, и, пока песок тёк сверху, подтягивался, цепляясь за излом скалы. Потом несколько секунд дышал, отдыхая. И снова, и снова, пядь за пядью.

– Что это, Дельвиг? – Корпу раскрыл глаза и заставил себя смотреть. Обычное фото с атмосферного зонда, неотличимое от десятков таких же, устилавших пол конференц-зала.

– Карта, Феликс, – ареодезист взял ещё чашку кофе, прихлебнул горячее варево, скривился от боли в обожжённом языке. – Дай-ка…

– Не понимаю, – он долго вглядывался, щурясь. Глаза не желали смотреть, глаза просили воды – промыть под веками. Глаза сильно и давно просили покоя. – Песок, Феликс, просто песок, как и на тех, – Корпу махнул рукой вбок.

– Тут пятно, Феликс, – тормошил его Тмян, – какая-то муть!

– Блик. Или брак? – кусочек карты в самом деле вышел нерезко, размыто.

– Какие блики?! Всё многократно компенсируется! – теперь шелестящую плёнку перехватил Иванов. И тут же забегал пальцами по сенсорике экрана. – Так. С вероятностью шестьдесят два процента это аномальное уплотнение атмосферы. Скорее всего, если судить по спектру – водяные пары. Это же…

– Ребров!! – Тмян уже терзал коммуникатор. – В точку, – он схватил карту, – 16—32, срочно! Относительные координаты получишь по сети. Не успеваешь – сообщи, вышлем джет! Действуй!

Сил уже не осталось, руки казались налитыми чугуном, а на плечи как будто навалили десяток кислородных баллонов. Последние полчаса Вениамин не смог сдвинуться ни на сантиметр, и только зря тратил воздух, ворочаясь в вязкой темноте. Давно закончилась скала, бывшая ориентиром голове и рукам. Поднялся ли он с тех пор вверх, Веня сказать не мог, как и не знал, сколько осталось до поверхности.

Что-то изменилось в окружающей тьме. Это зелёный огонёк воздушного датчика сменился тревожным оранжевым. «Не повезло», – отметила часть сознания, которая не утонула в страхе смерти и ещё могла наблюдать и анализировать. Остальной Решетов был полон оцепенелой апатией и беззвучной паникой. И агонизирующей надеждой, которая разгорелась вдруг снова, когда в тишине его могилы, наполненной раскалённым дыханием и набатом крови в ушах, возник новый звук.

Механический зверь стучал и двигался наверху.

– Я здесь! – забился Веня внутри скафандра, сжатого десятками тонн грунта. Задёргался, сжигая последние глотки кислорода, но стараясь успеть рассказать:

– Внизу есть вода…

Огонёк стал красным, и Решетов не смог вдохнуть. Несколько минут он ещё сопротивлялся удушью, потом жгучая боль разодрала ему грудь, и наступила темнота.

Когда Ребров ухватился за его вздернутую кверху ладонь, Вениамин был уже почти мёртв.

Новые жилые корпуса поставили в пятидесяти километрах к северу, в надёжной котловине, а сразу после них развернули спортивный купол с бассейном. Там постоянно были люди, большей частью со станции, но приезжали и с ближних секторов. Пару раз даже американцы залетали, подивиться. Проплыть два-три километра после трудового дня стало доброй традицией. По выходным на вышке развлекались прыгуны: выделывали такое, что чемпион последней Олимпиады съел бы от зависти плавки.

Решетов приходил поздно вечером. Нагрузки ему были пока запрещены, поэтому Вениамин просто ложился на воду и смотрел сквозь купол в близкое фиолетово-коричневое небо. Искусственная волна лениво качала его, попадая в такт таким же медленным мыслям. Потом он одевался и переходил в соседний, оранжерейный купол. Войлочная вишня прижилась и уже выпустила первые листочки. Веня устраивался рядом с деревцами и долго сидел, мечтая о будущих садах. Они обязательно вырастут, знал он, надо только немного подождать.