– Вы правы, Вениамин Акинфиевич, – кивнул ротмистр. – Их знания, разумеется, представляют для нас огромную ценность. – Но не менее важно вот что: гости не ограничились прогулками по Москве и простым знакомством с жизнью, так сказать, своих предков. Любопытство завело их намного дальше – в Сирию, в Багдадский вилайет Османской империи, до самой Александрии, где они и познакомились с неким немецким учёным-археологом. Кажется, его зовут Бургхард, или Борхард… впрочем, это сейчас неважно.

Отец и сын Семёновы вознамерились разгадать загадку происхождения тоннеля между временами и добились некоторых успехов. Ну а нам, – Корф усмехнулся, – удалось найти и вызволить из дома скорби первооткрывателя «тоннелей», доцента Московского университета Вильгельма Евграфовича Евсеина. Сейчас он пребывает в добром здравии и жаждет окончательно разгадать тайну «портала» – так наши гости называют проход между временами. Порой они пользуются термином «червоточина», о его смысле вы в своё время узнаете.

К сожалению, мы упустили того, кто похитил в своё время несчастного доцента – того самого прохвоста-бельгийца. Зовут его ван дер Стрейкер; полагаю, этот господин ещё доставит нам немало хлопот.

Наши гости, волею событий, оказавшиеся запертыми на нашей стороне «портала», выразили желание послужить России – нашей с вами России. И убедительно доказали искренность своих намерений: если бы не они, Государь наверняка бы погиб. Мы собрали здесь вас – кстати, по личному указанию Его Величества, – чтобы предложить вам небывалую работу. Мы все – военные, моряки, топографы, артиллеристы, государственные мужи – должны создать своего рода тайную службу, которой предстоит заниматься изучением дара потомков, всего того, что попало к нам из будущего. Даже не столько изучением, для этого, в конце концов, есть учёные, которых мы, разумеется, привлечём. А наша с вами задача – поставить эти сведения на службу Отечеству. Задача это ответственная и небывалая – никому на протяжении всей истории ни разу не выпадало что-то подобное.

Слушатели молчали. Действительно, что тут скажешь? От перспектив, открывающихся перед каждым из них, захватывало дух. В наступившей тишине ружейным выстрелом прозвучал стук – моложавый капитан первого ранга, сидевший в переднем ряду, обронил карандаш. Этот звук разрядил обстановку – присутствующие стали перешёптываться, не отрывая, впрочем, взглядов от барона.

Тот в который уже раз, поднял руку, призывая к тишине:

– Государю угодно было распорядиться об учреждении нового секретного департамента. Он будет носить название «Департамент Особых Проектов, сокращённо – Д. О. П. Кстати, это название, как и сам факт существования нового департамента – государственная тайна, не подлежащая разглашению; я уж не говорю о том, чем нам с вами предстоит заниматься. Возглавить его поручено вашему покорному слуге.

И барон церемонно поклонился. Присутствующие зашуршали мундирами, забрякали шпорами; кое-кто зааплодировал.

– В наших руках господа – продолжил Корф, – будущее Российской империи и всего мира. И нам с вами предстоит решить, как лучше распорядиться этим знанием!

III

Иван Овчинников, гардемарин

До Васильевского острова мы добирались на пароходике – он подошёл прямо к пристани у Морского училища.

Огромное здание выходит на набережную, между одиннадцатой и двенадцатой линиями Васильевского острова и далеко тянется по ним. По центру – десятиколонный портик, поставленный на выступ первого этажа. Справа и слева, в крыльях здания – две башни. Роскошный центральный портик увенчан уродливой цилиндрической будкой изрядного размера; позже я узнал, что это учебная астрономическая обсерватория. Её неказистый бочонок, обшитый поверх железа досками, изрядно портит нарядный фасад. Оборудована обсерватория недурно, есть даже раздвижная стенка для наблюдения в телескопы, зрительные трубы и секстанты.

Все это я узнал уже потом; а пока, войдя в обширную прихожую, мы прошли по длиннейшему коридору и оказались в огромном лишённом колонн помещении. Это был знаменитый «столовый зал» корпуса; войдя в него, я в восхищении замер.

Высоченные окна, зеркально начищенный паркет; массивные бронзовые люстры с бесчисленными хрустальными висюльками. Над парадным входом – галерея; стены украшены фрагментами гербов Морского корпуса и барельефами военных трофеев.

Вы обратили внимание, что я называю это учебное заведение то училищем, то корпусом? Сейчас, то есть в 1887-м году оно именуется «Морским училищем», а раньше (как, впрочем, и у нас, в двадцать первом веке) носило название «Морской кадетский корпус» – и многие предпочитают именовать его на старый манер.

У дальней стены зала возвышается огромная, размером с многовёсельную шлюпку, модель двухмачтового корабля. Потом мы узнали, что модель эта, бриг «Наварин», стоит здесь не для украшения: рангоут и такелаж модели в мельчайших деталях соответствуют настоящему паруснику, и на модели проводились занятия по морской практике. В торжественные дни на ней поднимают паруса и флаги расцвечивания.

С этого зала для кадетов и начиналась училищная жизнь. Сюда приводят в день вступительных экзаменов – «испытаний», как их тут называют, – а уж потом отправляют в одну из «ротных комнат», где и проходят экзамены.

Мы с Николкой наивно полагали, что избавлены от испытаний, поскольку приняты в Корпус по прямому указанию Его Императорского Величества Императора Всероссийского, и прочая, и прочая… короче – царь велел! Ну ладно, я – в конце концов, мне всё равно некуда было податься, родное «общеобразовательное учреждение 1287 Ломоносовского района города Москвы» отделено от меня ста тридцатью годами, и нет ни малейшего шанса вернуться туда за аттестатом зрелости. А Николку-то за что? Однажды он уже отказался отправиться по его стопам отца и поступить в Морское Училище, предпочтя гимназию и в перспективе, университет. Но – с волей самодержца не поспоришь, раз уж тот решил поместить нас в среду, где подрастают наивернейшие слуги династии. Ну как же, Морской Корпус – золотые погоны, кортики, белые, чистые до скрипа перчатки и манжеты… Каста. Хорошо Николке, он-то дворянин, сын военного моряка, а его покойная матушка и вовсе голубых кровей. Нет, правда, мать моего товарища состояла в далёком родстве с сербской королевской династией Обреновичей. Ну я-то что тут делаю?

Так вот, об экзаменах – в смысле, испытаниях. Мы с Николкой рассчитывали, что нас сия чаша минует – щазз! Размечтались!

Правила есть правила и изменить их не может даже… нет, ОН, конечно, может, но это ещё не означает, что наглые щенки, которым повезло заручиться протекцией, будут избавлены от полагающейся «абитуриенту» нервотрёпки, хоть и в облегчённом варианте.

Очищать ради нас двоих ротную комнату не стали; испытания решили провести в «обеденном зале», под строгими взорами флотоводцев и императоров с портретов на стенах. Чтобы, значит, понимали, какая честь нам оказана…

Подстава в чистом виде – об экзаменах нас никто не предупреждал. Я, поначалу, даже хотел возмутиться – «как же так, а подготовиться?» – но, поймав, ободряющие взгляды барона и Никонова (оба они сопровождали нас к месту будущей учёбы), успокоился. Похоже, господа офицеры уверены, что испытания мы пройдём в любом случае, даже если не напишем ни строчки.

Уж лучше бы я и правда ничего не написал! Потому что… но обо всём по порядку.

Задание по математике оказалось несложным, и я решил не ударить в грязь лицом, а со словесностью разобраться потом, если останется время. Испытаний по латыни и греческому не подразумевалось вовсе. Этих предметов не оказалось в «общем» курсе Морского училища, близком в этом плане не к гимназиям, а к реальным училищам, где упор делался на естественные науки. Вот и хорошо: представить не могу себя за зубрёжкой этих иссушающих мозги мёртвых языков, чтобы не говорил там дядя Макар о пользе латыни.

Ни за что не догадаетесь, что оказалось в этом испытании самым трудным!..

Такого позора я не испытывал ни разу в жизни. Через четверть часа Николка положил перед экзаменаторами аккуратно исписанные листки, я…. ну не мог я отдать им те исчёрканные, заляпанные чернильными пятнами клочья, в которые я превратил девственно-чистые страницы!

За год, минувший с момента нашей первой экскурсии в девятнадцатый век я научился худо-бедно расставлять все эти «яти» и «еры», привык изъясняться оборотами, которые в моё время не всякий понял бы. Но мне и в голову не пришло осваиваться со здешними письменными принадлежностями! Отцу-то хорошо, он успел застать в свои школьные годы уроки чистописания и попользоваться если не чернильницами-«непроливашками» и перьями-«лягушками», то хоть автоматическими перьевыми ручками. Я же… ну, скажите на милость – кому пришло бы в голову марать пальцы в фиолетовой гадости, по какому-то недоразумению называемой чернилами, если в кармане – безотказная гелевая ручка?

Уверен, ни один из претендентов не сумел поразить экзаменаторов до такой степени. Чтобы в четырнадцать лет не уметь ПИСАТЬ? А точнее – не уметь пользоваться общераспространённым приспособлением для письма? Изгваздать экзаменационные листы так, что это сделало бы честь обезьяне сапажу или какому-нибудь гамадрилу?

Обычно на испытания отводилось три дня: письменные и устные по математике, диктовка, геометрия, география и естественная история – устно. Мы уложились в полтора часа; задание по геометрии я делал уже карандашом, который подсунул мне сердобольный экзаменатор, решивший, что с пером мне не позволили справиться нервы. Что касается устных вопросов – то после такого позорища меня уже ничего не могло напугать. Из «обеденного зала» я вышел перемазанный чернилами, подобно двоечнику из старых советских мультиков. Как и в том, что будущие одноклассники – или как это здесь называется? – непременно узнают о моём фиаско.

Теперь, значит, еще и писать заново учиться? Ну, спасибо, Ваше Императорское Величество, удружили…

Не забыть выпросить у отца пару перьевых автоматических ручек – вроде, есть у него такие, из нашего времени… Надо думать, не откажет сынку? Хотя, может и пора учиться пользоваться местными ресурсами; рано или поздно ручки сломаются, и тогда что, карандашами карябать?

* * *

– Новых воспитанников в училище сразу же делят по ранжиру – рассказывал Воленька Игнациус, фельдфебель второго специального класса, из числа назначенных для присмотра за младшими кадетами гардемаринов. – Ставят по росту, а потом распределяют по номерам шкафчиков, коек, конторок. Но вы, господа, приняты под конец года, так что получите то, что есть. Вот, прошу:

И указал новичкам на два свободных шкафчика.

– Это – кадета Толстых; скончался в ноябре от тифа, бедняга. А второй, Анненский, сломал ногу, до сих пор в госпитале. Говорят, на всю жизнь хромым останется.

Николка слегка побледнел.

– От тифа? И часто у вас так?

– Да почитай, каждый год. И чаще болеют вновь поступившие, – гадемарин одарил новичков люциферовски-зловещей ухмылкой. – Отчего случаются эпидемии, начальство доискаться не может, но каждый год одного-двух отпевают. Говорят, всё из-за того, что у нас свой водопровод, а трубы берут воду из Невы, когда она уже успевает пройти через весь город. Самая главная зараза обычно приходит весной, когда тает снег. Так что сырую воду пить строго запрещено, повсюду стоят баки с кипячёной.

Воленька прошёл вдоль ряда узких, похожих на пеналы, шкафов.

– Вот эти шкапчики будут ваши. В них положено держать казённые вещи. Штатское запрещено, смотрите – три раза в неделю сам буду проверять, да и дежурный по роте нет-нет, да и заглянет. Койки ваши рядом. Когда освободились, их вместе поставили, да уж теперь передвигать не станем, пусть так стоят. Форму получили?

Мальчики кивнули: Николка опасливо, а Ваня – делано-независимо. Воленька, заметив это, усмехнулся.

– Ладно, переодевайтесь, через полчаса зайду, проверю. – И он направился по коридору – неспешной, нарочитой походкой, будто бы вразвалку. Отдал честь прошедшему навстречу офицеру – слегка небрежно, будто рисуясь.

Мальчики удивлённо переглянулись – им предстояло еще узнать, что этот обычай Морского училища постоянно приводит к придиркам на улицах, когда армейские, а в особенности, гвардейские офицеры останавливают морских кадетов, выговаривая им за «ненадлежащую» выправку. Бесполезно: воспитанники считают для себя унизительным отчётливое отдание чести и «хождение во фронте», «как в пехоте». Считается, что в альма-матер ничто не должно напоминать о внешней безупречной подтянутости армейских училищ. Отношение это вошло в традицию, и училищное начальство давно примирилось с таким положением дел.

Целый час ушёл на пригонку шинелей, брюк, фуражек, рубах-голландок и прочего, как выразился Иван, «вещевого довольствия». Мальчика раздражали неудобные, архаичные предметы туалета; особенно бесили мальчика кальсоны с завязками у щиколоток. Этот аксессуар следовало носить вместо привычных трусов.

– Смотри, Вань! – Николка разглядывал листок в аккуратной рамке, висящий слева от двери спальни. Иван припомнил, что точно такие рамочки красовались и в других помещениях.

Пробудка                     б ч. 30 м. утра

Утренняя гимнастика      7 ч. 15 м. – 7 ч. 30 м.

Утренний чай                7.15 – 7.45

Первый урок                  8.00 – 9.25

Второй урок                     9.30 – 11.00

Завтрак и свободное время  11.00 – 11.30

Строевые учения             11.30 – 1.00

Третий урок                  1.00 – 2.30

Свободное время             2.30 – 3.30

Обед                          3.30 – 4.00

Свободное время            4.00 – 7.00

Приготовление уроков     7.00 – 9.00

Вечерний чай                9.00 – 9.15

Желающие ложиться спать        9.15

Всем ложиться спать              11.00

– Всего три урока? – обрадовался Николка. – Здорово, не ожидал!

– Рано не радуйся. – буркнул Иван. – Они тут сдвоенные, два по сорок пять минут. Так что, считай, шесть уроков каждый день.

– Вот как? – мальчик заметно приуныл. – Но всё равно, свободного времени много – вон, раз, два, три…

– Ага, по полчаса. Вот счастье-то! Еще бы понять, что тут под этим подразумевают. А то папа говорил – в армии был такой пункт в распорядке: «самостоятельная подготовка». Это когда все сидят в Красном Уголке и зубрят «Устав гарнизонной службы». Или ещё что-нибудь, столь же увлекательное, скажем, передовицу в «Красной звезде».

– А «Красная звезда» – это что? – немедленно поинтересовался Николка.

– Газета такая, особая, для военных. Я сам не видел, но папа говорил – её все солдаты и офицеры читали. Вот и нам найдут что-нибудь в этом роде!

– Ладно, чего там гадать… – вздохнул Николка. Зловещие прогнозы товарища породили в нём неуверенность. – Скоро сами всё узнаем.

– Да, кстати, – спохватился Иван, – медальки-то! – Помнишь, офицер говорил – «носить не снимая?»

– Ну, не знаю, – замялся Николка. – Неудобно как-то. Получится, что мы хвастаемся?

* * *

История медалями вышла непростая. Апогеем её стала яростная перестрелка на московских улицах, причём в ход пошли не только берданки, винчестеры и винтовки Крнка, но и вполне продвинутые стволы, доставленные из двадцать первого века.

Виной всему стала компания отчаянных леваков-анархистов, сумевших просочиться через порталы. Впрочем, какое там – «просочиться»! Если бы новоявленные путешественники во времени хоть немного задумались об элементарных мерах предосторожности… но – как сказал один государственный муж: «хотели как лучше, а получилось как всегда».

В результате девятнадцатый век, кроме Ивана с отцом и доктора Каретникова, приобрёл ещё с полдюжины незваных гостей. И эти визитёры не собирались забивать себе голову невмешательством в чужую историю, «эффектами бабочки и тому подобной ерундой. Радикалы чётко знали, чего добиваются; наскоро освоившись в прошлом, они затеяли сразу две громкие акции. Первая – убийство Александра III; вторая – шумная, со стрельбой, взрывами и большой кровью, экспроприация в самом центре Москвы. Удача сулила невиданный авторитет среди сторонников почти разгромленных Охранным отделением народовольческих организаций, и, как следствие, возможность создать революционную боевую организацию. А уж имея в кармане фигу в виде знаний, оружия и техники далёкого будущего…

Днём покушения было избрано первое марта 1988-го года – годовщина убийства предыдущего императора, Александра Второго Освободителя. Лидер радикалов, студент-философ МГУ Геннадий Войтюк, недаром выбрал именно эту дату. Ему, разумеется, прекрасно было известно, что именно первого марта состоится – и провалится! – покушение, устроенное Террористической фракцией Народной Воли, под руководством Александра Ульянова. Но чужаки не собирались помогать народовольцам «братца Саши», и уж тем более, спасать их от жандармов. А настоящий, смертельный удар наносили две боевые группы, вооружённые пулемётами и противотанковыми ракетами.

Вторая акция была намечена в Первопрестольной. Ударный отряд на мотоциклах проникает в прошлое через портал на улице Гороховской, тот, которым давно пользовались Николка и Иван с их друзьями, и… дальше, как говорится, дело техники. Автоматическое оружие, гранаты, навыки, приобретённые в паре горячих точек… у московских городовых не было ни единого шанса!

А дальше – террор, террор, террор! Пронестись по улицам, рассыпая вокруг очереди, залить улицы Москвы кровью. Отвлекающий удар, дымовая завеса – в то время как главную задачу решали совсем другие люди. Этим – группе из пяти человек с укороченными калашами и ручным пулемётом – предстояло, пройдя через портал в московских подземельях, захватить кассу Купеческого общества взаимного кредита. Охрана? Не смешите мои тапочки – эсеры-максималисты двадцатью годами позже взяли ту же кассу, вооружившись парой маузеров и бомбами в жестянках из-под монпансье, прицепленных на верёвочках к пуговицам пальто.

Тогда, в 1906-м эсеры взяли около девятисот тысяч ассигнациями, золотом и валютой. В этот раз улов мог оказаться не хуже; вместе с политическим капиталом, заработанным на убийстве императора, он вполне мог стать базой для создания новой, могучей и безжалостной террористической организации. Гена Войтюк, затеявший обе акции, не собирался ждать волны, что вынесет наверх Гершуни, Азефа, Чернова, Савинкова. Он сам хотел занять место нового гения террора и вершителя судеб. Средств для этого должно было хватить: оружие и техника из двадцать первого века, золото из банковских подвалов; знания, принесённые из будущего – тайны политики, экономики, стратегии, спрятанные здесь за семью печатями, но доступные кому угодно в Интернете. И, главное – ужас, наведённый на обывателя невиданными возможностями террористов. Ужас, который наверняка отобьёт всякую мысль о сопротивлении.

Но – не сложилось. Подвели собственные соратники; Жандармское управление, получившее сведения от Корфа и гостей из будущего, тоже не ударило в грязь лицом. В Петербурге радикалы попали под колпак ещё до того, как прозвучал первый выстрел. Без жертв, впрочем, не обошлось: в перестрелке на Троицкой площади погибло несколько обывателей, а сам Государь был легко ранен острой щепкой от возка, разбитого ракетой.

Отбить московскую вылазку оказалось не так просто. Если бы не решимость мальчишек из скаутского отряда «волчат», злоумышленники вполне могли добиться своего. Бандиты, нацелившиеся на Судный банк, попали в ловушку прямо в подземных галереях, где и были частично перебиты, а частично захвачены. Главную роль в этой отчаянной вылазке сыграли Иван и его спутник, московский репортёр, знаменитый в будущем писатель Владимир Гиляровский.

На московских улицах завязалось настоящее сражение. Погибли несколько «волчат»; пал командир отряда, кадет Серёжа Выбегов. Шальные пули косили мирных московских обывателей, но это было только начало – в ста с лишним годах впереди, готовилась к броску в прошлое вторая ударная группа.

Оставался последняя, отчаянная мера: разрушить межвременной тоннель, пока не хлынули из него новые убийцы. Как это сделать – было известно, спасибо доценту Евсеину и его александрийским изысканиям. Оставалось принять решение, и оно было тем более трудным, что тоннели, скорее всего, закроются навсегда.