После завтрака начали собираться на стрельбище. По плану «проверки» в этот день все действия сосредотачивались именно там. Стрелять должны были в составе взвода, одновременно. После этого в стометровом тире уже на количество выбитых очков лично, и в заключение – на поле личная стрельба по ростовым мишеням: две поднимающихся ростовые и один поднимающийся пулемет. До стрельбища шли пешком по короткой дороге. Валентин, оберегая вывихнутую ногу, внимательно смотрел на дорогу, стараясь обходить редкие коряги и камни. Каляев шел впереди и постоянно предупреждал его о препятствиях. Повязка немного ослабла и, подходя к стрельбищу, Валя начал прихрамывать. Стрельба в составе взвода лично каждому курсанту в зачет не шла и оценивалась только как общая оценка подразделения. За нее Валентин совсем не переживал. По правилам упражнения, взвод занимал свое место на огневом рубеже в специально подготовленном окопе с выложенными кирпичом ячейками для стрельбы. У каждого курсанта был свой сектор обстрела, при этом можно было помогать своим соседям справа и слева. После команды «к бою» на поле начинали подниматься и двигаться в хаотичном порядки мишени. Задача взвода заключалась в поражении максимального количества мишеней, ведя огонь из всего оружия одновременно. За поражение восьмидесяти и более процентов ставилась оценка «отлично». Все просто. Командиры взводов использовали небольшую хитрость при выполнении этого упражнения. Дело в том, что каждому курсанту положено было по пятнадцать патронов для обстрела своего сектора. Зная, кто во взводе стреляет отлично, а кто так себе, офицеры распределяли патроны таким образом, чтобы у отличников были полные магазины, а у кого-то по два или три патрона, так сказать, для участия. В конечном итоге количество патронов не изменялась, а результативность стрельбы повышалась. Или, как иногда шутил Луговой, «те же яйца, вид сбоку». Ожидаемо Валентину отсчитали три патрона. Спустились в окоп, зарядили оружие, появились первые мишени.

– Взвод, огонь! – прозвучала команда.

Со всех сторон началась такая пальбы, что уши заложило сразу же. Валя заранее поставил переключатель огня на одиночный и, особо не целясь, нажал на спусковой крючок. Куда улетела первая пуля, было совершено неинтересно, в этом упражнении его роль заключалась в создании видимости. Вслед за первой пулей полетела вторая, секунд через тридцать. Третью пулю в «белый свет как в копеечку» Валя отправил последним, чтобы проверяющие видели и слышали, что он тоже активно участвует в процессе. В результате взвод наколотил восемьдесят три процента и Луговой счастливо щурился как кот на сметану. Впрочем, радость его была недолгой. Стоило только Валентину вылезти из окопа и попасться на глаза взводного, как вся радость Андрея Константиновича улетучилась без следа. Следующее упражнение индивидуальная стрельба, там патроны другому не отдашь.

– Как глаз? – с надеждой спросил он Валентина.

– Также.

– Плохо! Значит, поступим так, – заговорщицки произнес он. – Вспоминай, как я тебе объяснял, какой глаз у тебя ведущий, а какой ведомый.

– Это про палец и сосну? – уточнил на всякий случай Валя.

– Да. Выйдешь на огневой рубеж, ложись, как все, автомат у правого плеча. Когда номер мишени тебе скажут, например, восьмая, то ты целься правым глазом в девятую мишень. Понял меня, в девятую? Принцип понятен?

– Нет, – честно ответил курсант.

– Да что же ты в один день отупел сразу, надо будет тебя в больницу свозить, похоже, ты башку стряс основательно, – вздохнул Луговой. – Если честно, то я и сам не уверен, что получится, – начал объяснять он. – Чисто теоретически, когда ты целишься правым глазом, то забираешь немного левее, поэтому если попробовать целится в соседнюю правую мишень, то попадать ты должен в левую. Понял теперь?

– Да, – ответил ошарашенный Валя.

– Конечно, надо было бы проверить эту теорию, но ты, идиот, именно в «проверку» окосел неожиданно, – продолжил старлей. – С другой стороны, левым глазом ты сегодня даже в полную луну промажешь, а так хоть какой-то шанс есть.

Сказать, что Валентин был потрясен услышанным, значит ничего не сказать. Как можно, стреляя в правую мишень, попадать в левую – бред полный. Но в единственном Луговой был прав, это был шанс. Подошла очередь Валентина выдвигаться на огневой рубеж. Разместившись за упором как все, Валентин почувствовал себя неудобно, за два месяца, он уже привык стрелять с левой руки и теперь чувствовал себя не в своей тарелке.

– Матвеев, мишень номер четыре!

– Есть! – прокричал Валентин, прицеливаясь по пятой.

– Огонь! – прозвучала команда.

Совершенно не уверенный в результате, Валя на выдохе нажал на спуск. Желая, чтобы этот позор быстрее окончился, он быстрее обычного отстрелял оставшиеся два патрона, честно целясь в пятую вместо четвертой мишени. Предоставив оружие к осмотру и поставив после на предохранитель, Валя встал на ноги.

– Товарищ капитан, разрешите мне к мишеням пройти? – услышал за спиной голос Лугового Валя.

– Что так? – спросил командир роты.

– Надоело на месте стоять, – слукавил Андрей Константинович.

Валентин готов был провалиться на месте, лишь бы не идти к мишеням. Он очень явственно представил, как командир роты начнет обзывать его бестолочью и дебилом. С опущенной головой Валентин брел по полю, не разглядывая, как обычно, издалека мишени, тем самым пытаясь оттянуть минуту своего позора. Ему было так стыдно, что он даже не замечал боль в правой ноге. Дойдя до мишеней, Валя встал перед своей и долго не мог заставить себя поднять взгляд. Только когда он увидел сапоги офицеров, шагнувшие в его сторону от левого курсанта, стрелявшего по третьей мишени, он, заранее красный от стыда, поднял глаза на мишень и онемел. На зеленом поле мишени отчетливо были видны три пробоины от пуль. Валя завертел головой на третью и пятую соседские мишени, там тоже были пробоины. «Как такое вообще может быть? Это сон. Нет, это точно сотрясение и то, что сейчас происходит, галлюцинация. Может быть, Валя сейчас лежит без сознания на льду у спортзала, и все происходящее не более чем плод его бредовой фантазии».

– Не слышу доклад! – возвращая Валентина в действительность, прозвучал вопрос командира роты.

– Курсант Матвеев, – медленно начал говорить Валя и замолчал, пытаясь в уме сосчитать количество выбитых очков. Восьмерка плюс еще одна восьмерка и на самом краю шестеркой семерка или все-таки шестерка, нет, точно семерка…

– Двадцать три, оценка «отлично», – так и не сумев сложить цифры, услышал он за спиной голос Лугового. – Молодец. – Совершенно буднично произнес командир роты и шагнул к следующей мишени. Валентин повернулся к Андрею Константиновичу.

– Я попал! – до сих пор не веря в свое счастье: – Я попал, товарищ старший лейтенант!

– Тихо, дура. Не ори, – одернул его Луговой. – Посмотрел бы я на тебя, куда бы ты без меня попал, – шепотом произнес он.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант, спасибо, – горячо зашептал в ответ Валентин.

–Кругом! На огневой рубеж бегом марш! – прервала их команда ротного.

– Ну? – смотрел на Валентина Володя.

– Двадцать три, «отлично».

– Как? – не поверил друг.

– Сам обалдел, потом расскажу, – вернувшись на огневой рубеж, радостно пообещал Валентин в спину уходящего к упорам Каляева. Вовка тоже отстрелялся на «отлично». На последнем упражнении нужно было на время стрелять по поднимающимся мишеням, для этого выдавали двенадцать патронов. В идеале необходимо было тремя короткими очередями, по два патрона каждая, поразить соответственно три мишени. Таким образом, оставалось еще шесть патронов, которые сдавались старшине. Но оценку «отлично» ставили не за сэкономленные патроны, а за попадание в цель. Несмотря на двадцать три очка, выбитых в тире, Валентин до сих пор не верил в то, что по поднимающимся на короткое время мишеням он сможет попасть. Одно дело в тире, когда нужно просто спокойно целиться в соседнюю мишень, и другое – на голом поле, где он будет стрелять просто вправо от цели, как говорится, «по воробьям». Окрыленный результатом стрельбы в тире, Валентин сам подошел к Луговому.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться.

– Разрешаю.

– А мне сейчас насколько правее прицеливаться, чтобы попасть?

– Приблизительно на одну фигуру. У тебя как с воображением? Сможешь? – спросил в свою очередь он.

– Наверное, смогу, – ответил Валя. И немного помолчав, добавил: – По «ростовым» точно смогу.

– А «пулемет»? Что, «пулемет» не сможешь представить? – удивленно посмотрел на него старлей.

– Представить смогу, даже попасть, скорее всего, смогу. Но…

– Что опять? – раздраженно спросил командир взвода. Этот курсант начал немного доставать его своими проблемами.

– Разрешите, меня Каляев немного подстрахует?

– Как это? – переспросил взводный.

– Он точно отстреляется на «отлично», и патроны останутся, – торопливо начал объяснять Валентин. – Так вот, когда «пулемет» появится, я по нему выстрелю, если не попаду, то Каляев его положит за меня, я с ним договорюсь. Вы только нас в одну смену стрелять поставьте.

– А ты не обурел, воин! – глядя в глаза курсанту, грозно спросил старший лейтенант. – Тут тебе что, детский сад, с воспитателями договариваться? Перед тобой стоит офицер, а ты ему что предлагаешь? Да знаешь, что я могу с тобой сделать?

– Так точно, знаю, – быстро ответил Валентин, осознавая свою ошибку.

– Пошел вон отсюда! – рявкнул, Луговой.

– Что он разорался? – спросил Каляев.

Погрустневший Валя пересказал разговор, заодно, выполнив обещание, поведал другу секрет успешной стрельбы в тире.

– Так-то, осел ты, братан! – выслушав друга, сделал вывод Владимир. – Ты бы ему еще выпить предложил по случаю стрельбы на «отлично» вслепую, – продолжил он. – Он тебе не брат, не сват! Ты что, совсем головой не думаешь! Вон посмотри, он уже с Макеевым обсуждает, в какую смену ты сегодня в наряд пойдешь.

Валя обернулся и увидел, что Луговой с Макеевым о чем-то полушепотом переговаривались, глядя на него.

– Ладно, проехали, – остановил его Валя, жалея о своей необоснованной наглости, – затупил, бывает.

Продолжать развитие позорной темы ему не хотелось.

– Третья смена, на огневой рубеж бегом марш! Приготовиться четвертой смене: Копылов, Семенов, Матвеев, Каляев, – услышали они свои фамилии.

Друзья переглянулись.

– Похоже, не совсем осел, – улыбнувшись, сказал Валя.

– Значит так, перехватил инициативу Вовка, – по «пулемету» совсем не стреляй. Все патроны на «ростовые», с твоим косоглазием с ними бы не облажаться. Я твой «пулемет» положу сам, а ты остальные постарайся. Патроны не жалей, двенадцать штук на две мишени за уши хватит, – скороговоркой давал указания Каляев.

– Четвертая смена, на огневой рубеж бегом марш! Приготовиться, пятая!

Расположившись за упором, Валентин начал искать глазами хоть какой-нибудь ориентир справа от того места, где должна была подняться первая мишень. Ни кустов, ни бугорков в том районе не было. «Будь что будет», – отчаянно подумал он и, увидев первую мишень, прицелился на полметра правее нее. «Двадцать два», – мысленно проговорил Валентин, удерживая спусковой крючок. Первая очередь из двух патронов, не долетев до мишени, взбила два фонтанчика земли прямо у ее основания. Значит, прицелился он правильно, только надо чуть-чуть выше. Вторая очередь положила мишень. Посредине поля появился «пулемет». Не успев до конца подняться, мишень «пулемета» начала опускаться обратно. Валя перевел взгляд на «пулемет» Каляева. Его мишень стояла не шелохнувшись. «Получается, что Вовка сначала положил Валину мишень, практически влет, а свою оставил на потом». Короткая очередь Каляевского автомата установила равный счет, положив второю мишень. По третьей мишени, появившейся в самом конце поля, Валентину пришлось стрелять трижды. Первая очередь пролетела далеко справа, второй очередью Валентин взрыхлил землю слева от мишени, только третья очередь достигла цели и то, как показалось Вале, самым краем едва задев ее. Обернувшись, Валентин посмотрел на вышку, где висело табло, на котором загорались лампочки, если цель поражена. Напротив его и Вовкиного направления горели все три лампочки. Валентин устало выдохнул и положил голову на автомат.

Взвод Лугового отстрелялся на «отлично», но это не спасло от шестикилометрового кросса по дальней дороге. Во время «проверки» это было обязательным условием и, мало того, бежали на время. Каляев помог Вале перемотать разболтавшийся бинт на больной ноге. И даже предложил взять у него автомат, чтобы бежать было легче, но друг отказался. Перед самым стартом старший лейтенант отозвал Матвеева в сторону.

– Вбей себе в мозг и запомни раз и навсегда: в армии существует субординация, – медленно и грозно начал он. – Все решения здесь принимают командиры, твое дело – тупо их выполнять! Понял?

– Так точно, – опустив голову, ответил Валентин.

– Еще раз только позволишь себе подобное, – намекая курсанту про авантюру со стрельбой, – вылетишь и из школы и из полка. Тебе понятно?

– Так точно.

– Раз понятно, возвращайся в строй.

Валентин, немного помешкав, произнес:

– Спасибо, товарищ старший лейтенант.

– Не за что, – ответил Луговой, направляясь в голову колоны.

Последние два километра Валентин бежал практически на честном слове. Бинт на ноге или порвался, или разболтался, так что совсем не держал поврежденную лодыжку. Сначала появилась знакомая острая боль при каждом шаге, потом нога просто онемела, и, опускаясь на нее во время бега, Валентин чувствовал тупой удар по всему телу, как будто вместо ноги у него была деревяшка. Каляев несколько раз пытался забрать у друга автомат, но Валентин каждый раз отказывался. Вовка попытался сделать это силой, но друг так отправил его «по матери», что он прекратил свои попытки. Перебежав ворота части, которые символизировали собой финишную черту, Валентин просто упал, вставать на вывернутую ногу он уже не мог.

– Кто-нибудь! Дотащите его до роты и заберите у него автомат наконец-то! – распорядился Луговой. – Остальные в колонну по четыре становись! Заправиться! Шагом! Марш! – повел он свой взвод на плац.

Макеев, подхватив Валин автомат, замкнул уходящую колонну. Помогать Валентину остались Каляев и хитрый Семенов.

– Уф-ф-ф, – выдохнул Семенов. – Наконец-то, – тяжело дыша, проговорил он. – Ты сам-то ковылять можешь? – надеясь, что Валя схитрил про больную ногу, спросил он.

– Если только на руках, – попытался пошутить Валентин.

– И че, прикажешь тебя на себе тащить? – намекая, что он этого делать не собирается, дерзко спросил Виталий.

– А ты че остался? – по обыкновению в лоб задал ему вопрос Каляев.

– Так я думал, косит, он вот и остался, – кивнув на сидящего на траве Валентина, ответил Виталий. – Сейчас все физподготовку сдавать будут, что я, дурак, добровольно на турник лезть?

– Пошел на …! – спокойно и от того очень грозно послал его Каляев. – Сами разберемся, без помощников.

– Ты это кого послал, – подскочил к Вовке Семенов. Вместо ответа одним ударом под дых и вторым в челюсть Каляев уложил Семенова на травку рядом с Валентином. Сев на него сверху и замахнувшись правой рукой, левой он схватил Виталия за горло. Гладя в его красное лицо, Володя медленно, почти по слогам прошептал:

– Завалю, сука. Мышь позорная. Если я сказал, пошел на …, значит, ты пошел на …

Виталий пытался что-то хрипеть, но Каляев только сильнее сдавил его горло.

–Ты понял меня? – Наклонившись к самому носу Семенова, неожиданно громко крикнул Володя. Семенов в ответ дернулся, всем телом пытаясь освободиться. – Ты меня понял, спрашиваю? – снова закричал Вовка и начал на каждое слово бить Виталия затылком об землю. – Не слышу! Ты понял меня? Отвечай тварь!

– Ты его задушишь! – испугался Валентин за друга. – Брось его!

– Не слышу! – продолжал Вова выбивать ответ.

– Горло ему отпусти, говорю, – попытался Валя дотянуться до друга.

Семенов захрипел сильнее, и Каляев слегка разжал пальцы на его горле.

– Понял я. Понял, – закашливаясь, быстро залепетал Виталий.

– Еще хоть раз слово поперек услышу, завалю тебя, суку! – опираясь на грудь Семенова, вставая, сказал Владимир. – Пошел на … – повторил он свою просьбу, отряхаясь. Виталий молча собрал свои вещи, подобрал автомат и, не оглядываясь, пошел в сторону плаца.

– Зря ты так, сейчас Макееву настучит, – хватаясь за протянутую руку друга, сказал Валентин.

– Пусть стучит, – спокойно ответил Вовка. – Я его ночью табуретом по башке грохну, на всю жизнь инвалидом останется, – также спокойно продолжил он.

Валентина передернуло. Тон, каким Каляев произнес эту фразу, был настолько обыденный и от этого угрожающий, что Валя отчетливо представил лежавшего с пробитой головой Семенова.

– С такими по-другому нельзя, они только силу понимают, – продолжил Вова. – Одному–двум голову проломишь, – как бы между делом и совершенно равнодушно продолжал он, – другие сговорчивее будут.

– Кто другие? – спросил Валя, обхватывая друга рукой за плечо.

– Просто другие, и все. Пошли уже, а то мы тут до вечера проторчим, – переменил он тему.

Прыгая на одной ноге и опираясь на плечо друга, Валентин задумался. Как вообще может быть такое? В одной стране, в одинаковых школах и садиках воспитываются одинаково дети. Но из одних вырастают честные и справедливые, готовые помочь ближнему, люди, а из других вырастают такие вот Семеновы. Неужели, все эти разговоры о дружбе и взаимопонимании только лишь разговоры? Получается, что своя рубаха ближе к телу, это правило жизни таких людей. Тогда зачем все это, зачем Вовка тащит его на себе, готовый, если понадобится, взять его на руки. Или он тоже преследует какую-то цель. Как в этом, в принципе, небогатырского телосложения человеке могут уживаться одинаково огромные полностью противоположные чувства дружбы и ненависти? Дружбы к нему, простому сослуживцу, и ненависти к глупости и трусости Виталия. Наверное потому, что оба эти чувства существуют одновременно в обществе, именуемом государством. По сути своей, что такое государство, это группа людей, согласившаяся в силу своих убеждений или по каким-то другим причинам жить на одной территории и подчиняться одним правилам. Если это так, то конфликтов в таком обществе быть не должно. Все другие люди, не согласные с ними, живут в другом месте по своим порядкам. Все эти группы в принципе не должны пересекаться, поэтому их разделяют границы. В какой момент в людях просыпается «Семенов», и они перестают быть добропорядочными и становятся алчными и злыми, теми, кто старается жить за счет других, паразитами, одним словом. Зачем они мешают тем, кто живет не по их правилам, стараясь силой, обманом, хитростью навязать свои гнусные, не свойственные нормальному человеку «ценности»: жадность трусость и подлость. Почему они перестают понимать человеческий язык и нормальное отношение. Зачем сейчас в стране воюют в Нагорном Карабахе и Баку? Рассуждая об этом, Валентин вдруг понял, почему внешне большой и сильный Семенов оказался побит и унижен щуплым Каляевым. Да потому, что на стороне Владимира была правда и за спиной не способный защитить себя друг. А за Семеновым ничего не было, кроме его трусливого желания не сдавать физподготовку. Правда и ответственность за ближнего своего оказались той силой, которая победила мелкое, трухлявое содержимое внешне здорового, но прогнившего насквозь Семенова. В голове у Валентина наконец-то сложилась картинка. Для того чтобы быть сильным, нужно знать свою правду. Именно свою, не соседа, не иностранца, а именно свою. Каляев знал правду, и поэтому был сильный. А правда его была самая простая – нельзя бросать человека в беде. Такие, как он, в годы войны выносили из окружения раненых товарищей, а такие, как Семенов, закапывали оружие, не ломали, чтобы врагу не досталось, а именно закапывали, чтобы при случае выкопать и использовать, убив и ограбив соседа.