– Почему же вы сразу не сказали мне об этом решении? – наконец начал натужно подниматься со своего кресла Геринг, по-привычке одергивая пиджак, словно это был армейский френч, и силясь вытянуться по стойке. – Почему вы тянули, Коллер? Ведь то, что вы услышали от фюрера, совершенно меняет ситуацию, меняет расстановку сил в рейхе. А главное, теперь дорога́ каждая минута.

– Именно поэтому я здесь, господин рейхсмаршал. При этом я помню об указе фюрера, которым вы объявлены были преемником в случае его смерти и полномочным представителем, наместником фюрера «в случае непредвиденных обстоятельств»^[17].

– Это хорошо, что вы помните об этом, генерал Коллер, это хорошо. Потому что многие то ли успели позабыть об этом, то ли принципиально стараются об этом не вспоминать. Словно бы такого указа никогда не было или же фюрер когда-либо отменял его. И это тоже оскорбительно, генерал. Это оскорбительно!

– Но им следует напоминать об этом, господин рейхсмаршал, решительно напоминать! – с истинно армейской твердостью произнес генерал.

– Кстати, те, кто присутствовал при этом заявлении фюрера… Как они отнеслись к распоряжению главы нашего государства? – умышленно употребил Геринг термин «распоряжение». – Прежде всего я имею в виду Бормана и Геббельса.

– Это повергло их в смятение. Не преувеличиваю: в полное смятение.

– Привело, говорите?..

– Именно так, господин рейхсмаршал, в смятение. Просто я не знаю, как еще можно определить это состояние. Возразить фюреру они, конечно, не посмели, однако заметно было, что такое распоряжение оказалось для них полной неожиданностью. Они знали о некоторых, скажем так, сложностях, возникших в ваших отношениях с фюрером…

– Это понятно, Коллер, это понятно! – вновь занервничал Геринг. Всякое напоминание о размолвке с фюрером все еще было неприятно ему.

– …Поэтому рассчитывали, что фюрер поручит заниматься переговорами кому-то из них, скорее всего Борману. Так что приказ, именно приказ фюрера о начале ваших переговоров с представителями враждебной стороны остается в силе.

– Именно так, генерал: он остается в силе, – постучал костяшками согнутых пальцев по столу новоявленный наместник фюрера. – Коллер, подберите из числа моих штабистов еще двух офицеров; вместе с адъютантом Ингеном вы составите штаб наместника фюрера.

– Рад слышать это, господин рейхсмаршал.

– И еще, срочно вызовите из Берхтесгадена, из фюрер-ставки «Бергхоф», начальника рейхсканцелярии доктора Ламмерса.

– Этого еще зачем? – не мог скрыть своего давнишнего неприятия Ламмерса генерал Коллер.

– Понадобится юридическое толкование указа фюрера, которое он должен дать в присутствии вас и нескольких офицеров моего личного штаба.

– В таком случае, да, – признал Коллер. – В нужный момент всегда можно прикрыться словом юриста, а тем более – начальника канцелярии ставки фюрера. Но предварительно я подготовлю доктора Ламмерса к этой церемонии.

– Кстати, кто из более или менее высоких чиновников находится сейчас в Берхтесгадене? – спросил Геринг в тот момент, когда генерал уже взялся за ручку двери.

Генерал оставил в покое ручку, вернулся на два шага назад и, слегка склонив голову в истинно чиновничьем поклоне, уточнил:

– Исходя из того, что эти люди могут быть привлечены к работе в новом правительстве? – в такие мгновения он уже чувствовал себя во фраке то ли премьера вновь создаваемого правительства Германии, то ли заместителя будущего фюрера по кадрам. Фюрера, которого ему еще только предстояло сейчас сотворить.

– В правительстве? – слегка растерялся рейхсмаршал. – А что, возможно, и в правительстве…

– Извините, господин рейхсмаршал, но это имеет принципиальное значение. Люди захотят знать, кому им следует подчиняться: главнокомандующему люфтваффе или законному наследнику фюрера.

– Считайте, что речь идет о правительстве, – ожесточился Геринг, проскрипев зубами. Дотошность генерала уже начинала раздражать его. Рейхсмаршал понимал, что Коллер хоть сейчас готов провозгласить его в «высоких берхтесгаденских кругах» новым фюрером, а сам Берхтесгаден – новой столицей рейха. Вот только он, Геринг, к подобной авантюре пока еще не был готов. «Коллера бы сейчас в адъютанты ко Скорцени или в его заместители! Они бы сразу же приглянулись друг другу».

– Во-первых, у нас есть уже упомянутый имперский министр и он же начальник рейхсканцелярии доктор Ламмерс, а также рейхслейтер и заведующий личным секретариатом Гитлера Филипп Боухлер. Поскольку речь идет о преемственности власти и обязанностей фюрера, пребывание здесь этих высокопоставленных канцеляристов времен Гитлера очень важно. Можно даже сказать, что они – основа вашего, рейхсмаршал, имперского двора, теперь уже двора Геринга.

Когда прозвучало это «имперского двора», рейхсмаршал вдруг почувствовал, как на спине у него, между лопатками, проступает липкий пот. Вот теперь он действительно ощутил себя в шкуре заговорщика, который рвется к власти за спиной у патрона. Но самое страшное, что при этом Геринг понял, насколько он все еще не готов к роли ни заговорщика, ни тем более – фюрера.

– Известно, – продолжал тем временем генерал Коллер, – что Гитлер сам отдал приказ о перенесении своей ставки в «Бергхоф», а военной канцелярии – в Берхтесгаден, намереваясь выехать вслед за ними. Но затем почему-то изменил свое решение и 20 апреля объявил по одному из запасных радиопередатчиков – основной, замечу, вышел из строя, – что он «намерен оставаться в Берлине до конца, чего бы ему это ни стоило».

– Именно так оно и было, – нервно потер руку об руку Геринг, ощущая, как предательски они потеют и липнут.

– Так вот, – ехидно осклабился генерал, – уже сегодня он поймет, что, прежде всего, это стоило ему власти.

– Согласен, согласен, это важные детали, – признал Геринг, понимая, что по существу генерал уже подсказывает ему мотивацию, с которой он должен предстать перед англо-американцами, а также перед людьми, коих собирается привлечь к работе в своем правительстве. – Однако вернемся к чиновникам, оказавшимся в Берхтесгадене.

– Прибыл также ваш адъютант-порученец полковник Берндт фон Браухич.

– Да, он уже здесь? Почему до сих пор не доложил о своем прибытии?

– Простим ему этот проступок, рейхсмаршал, списав на его усталость. И потом, знаете ли, не время. В сложившейся ситуации полковник фон Браухич – тоже довольно приметная личность.

– Только потому, что приходится сыном популярному в Германии и известному на Западе фельдмаршалу фон Браухичу, – проворчал Геринг, всегда ревниво воспринимавший сообщение об известности своего адъютанта на Западе.

– Однако мы и это обстоятельство тоже будем учитывать. Словом, как только последует ваш приказ о создании правительства, мы протрубим всеобщий сбор и получим столько людей, сколько нам понадобится.

Прощание с Альбиной Крайдер было недолгим и происходило без особых сантиментов. Взглянув на его озабоченное лицо, Фюрер-Ева сразу же поняла, что Скорцени нужно улетать, поэтому не стала ни сокрушаться, ни выяснять у него, какими он представляет себе их дальнейшие отношения.

Затолкав, без всяких лишних слов, мужчину в постель, женщина раздела его ровно настолько, насколько следовало его раздеть, чтобы испытать радость обладания своим «диверсионным Скорцени». И даже когда сексуальный экстаз развеялся, она, опустившись у кровати на колени, еще какое-то время благоговейно обнимала его тело, словно рабыня – тело своего уставшего от любовных утех повелителя.

Это была искренняя, воистину рабская преданность своему мужчине, своему повелителю. И Скорцени впервые подумал о том, что ведь, в сущности, в Альбине Крайдер умирает почти идеальная жена: чувственная, сексуальная, отзывчивая, преданная.

«Так, может быть, именно такой женщины и не хватает сейчас фюреру? – задался вопросом Скорцени. – Причем именно сейчас, когда он уже не на вершине славы и успеха, когда и начатое им дело, и военные успехи, здоровье, сама жизнь – все летит под откос.

А что, если взять и предложить Гитлеру Альбину Крайдер? Не как лже-Еву, а просто как женщину, достаточно подготовленную для того, чтобы полноценно заменить Еву Браун, к которой он уже давно и явно охладел. Впрочем, тебе и самому не помешало бы привести в свой дом такую женщину. Вот только где он теперь, твой дом, и время ли задумываться над этим?»

– Вы еще не остыли ко мне, мой диверсионный Скорцени? – ворвалась в его размышления Альбина Крайдер.

– Хотелось бы остыть, но пока что не получается, – решил подразнить ее Отто.

– И даже не пытайтесь. Вообще, в чувственных делах лучше не провоцировать ни себя, ни друг друга. Тут все само собой скажется.

Скорцени не ответил, и в комнате воцарилось странное, какое-то неестественное молчание. Альбина вновь попыталась возбудить Скорцени ласками, однако мужчина воспротивился этому, причем воспротивился не потому, что обессилел физически, а потому, что психологически не готов был к продолжению какой-либо любовной игры.

Уловив его настроение, Альбина покорно отказалась от дальнейших попыток разжечь любовный костер и, убрав голову с его живота, улеглась рядышком. Какое-то время они оба так и лежали, свесив ноги на пол и глядя в украшенный огромной хрустальной люстрой потолок. Это были минуты вселенской умиротворенности и сладостной усталости.

Тем временем сквозь морозные узоры на окнах в комнату пробились несмелые лучи красноватого зимнего солнца, которое словно бы стремилось – как только что к этому стремилась женщина – воспламенить в мужчине веру в свое полузабытое тепло, в свою нерастраченную нежность. И появление его обрадовало Скорцени, поскольку начальник аэродрома очень опасался, что самолет не сможет вылететь из-за непогоды.

– А ведь если бы это солнце не появилось, пилот мог бы отказаться взлетать, разве не так? – мечтательно молвила Крайдер.

– В таком случае мне пришлось бы уезжать на машине до Штайнгадена, а оттуда добираться железной дорогой или проклинать войну и разбомбленные дороги, пересаживаясь с машины на машину. Так что природа на моей стороне.

– Она, как всегда, на стороне сильных, мой диверсионный Скорцени.

– Послушайте, Крайдер, а может быть, действительно, уже сейчас предложить вас фюреру?

– Предварительно изгнав из его супружеского ложа Еву Браун? Или же изгнанием должна была бы заняться я? – на удивление спокойно уточнила Альбина, хотя Скорцени прекрасно понимал, что любая другая женщина восприняла бы это его предложение – да к тому же сделанного в таких интимных обстоятельствах – с чувством оскорбленной гордыни.

– Это уже несущественно.

– Именно это как раз и существенно, мой диверсионный Скорцени, – постепенно становился тверже и жестче ее голос. – По-настоящему женщина может войти в сердце мужчины только тогда, когда заставит его изгнать свою предшественницу не только из постели, но и из сердца. Так что, прежде чем затевать подобную авантюру, хорошенько подумайте, готовы ли вы к ней, а также готовы ли я и фюрер.

– Не заставляйте меня вникать в ваши с фюрером любовные таинства, Крайдер.

– Нет уж, извините. Уводить от фюрера его Еву – это вам, мой диверсионный Скорцени, не Муссолини уводить из-под носа у пьяных итальянских карабинеров!

– Лихо вы меня… – признал Скорцени. – Но, кажется, справедливо, – едва слышно добавил он и вдруг, по-детски посапывая, уснул. Альбине и самой хотелось уснуть, но она почему-то не решилась сделать это и продолжала лежать с открытыми глазами, превозмогая сонливость, как часовой, которого утром забыли сменить на посту.

Пока длилось это трогательное прощание, гауптштурмфюрер Родль, вместе с капитаном-связистом, долго и упорно налаживал связь с замком Фриденталь. Он обязан был передать только что прилетевшему из Аргентины барону фон Штуберу, оставшемуся на специальных курсах особого назначения вместо Скорцени, приказ трубить сбор всех истребительных батальонов, точнее их остатков, и быть готовым к выдвижению в район Шведта-на-Одере.

«Сидеть бы Штуберу на своей базе “Латинос”, комендантом которой его назначили, – сочувствовал при этом Родль давнишнему другу Скорцени, – и отказываться от прилета сюда под любым предлогом. Ведь под Шведтом все может случиться». Как ни странно, это свое суеверное «все может случиться» он почему-то относил только к Штуберу. Скорцени шведтские риски и опасности как бы и не касались – настолько он уверовал в бессмертие своего патрона.

Связаться, в конце концов, все же удалось, однако после разговора со оберштурмбаннфюрером Штубером у Родля сложилось твердое убеждение, что идти на Шведт будет не с кем. Услышав приказ Гиммлера, барон лишь по-великосветски снисходительно рассмеялся.

– Во Фридентале пока что есть только батальон «Центр», – объяснил он адъютанту Скорцени. – По численности чуть больше штатной роты. Да и то основательно деморализованной.

– Тем не менее, – посоветовал Родль, – поднимайте его боевой дух и попутно выясняйте судьбу остальных батальонов; часа три в запасе у вас еще есть.

– Но ведь Скорцени прекрасно известно, что наших парней благоразумнее было бы использовать здесь, на территории Берлинского оборонительного района.

– В роли вешателей дезертиров, – саркастически поддержал его адъютант. – Мне, барон, известна гениальная антипартизанская тактика, выработанная вами еще на Украине, когда вы окопались в Подольской крепости: «Не надо искать русских, они нас сами найдут!»

Они оба знали, что скрывается за этой фронтовой шуткой. Во время пребывания специального отряда «Рыцари Черного леса» в старинной крепости где-то на Днестре, Штубера обвинили в бездеятельности и странных, подозрительных связях с командиром местного партизанского отряда лейтенантом Беркутом^[18], так что дело чуть было не дошло до военного трибунала.

– Тактика действительно была гениальной, – спокойно парировал барон.

– В штабе партизан в этом не сомневались, – позволил себе подшучивать над ним Родль на правах адъютанта Скорцени. – Чего не скажешь о штабистах из группы войск «Центр».

– И заключалась она в том, что мы не устраивали карательные экспедиции по истреблению партизанских отрядов, мы эти партизанские отряды сами… создавали из преданных нам людей. Так что должен вам доложить, Родль, – не терял барон присутствия духа, – что действовал этот метод в тылу у русских безотказно.

– Понятно, теперь вы пытаетесь использовать свой русский опыт в «тылу у фрицев», – не отказал себе Родль в удовольствии съязвить еще раз.

В замок, отказавшись от штабной машины, Родль возвращался пешком. Это был километр горной дороги, по одну сторону от которой пролегал хвойный лес, а по другую – невысокая горная гряда со скалами, пещерами и крутыми распадками, в глубинах которых дремали под покровом льда и снега какие-то безымянные речушки.

«А ведь партизанские отряды германцев здесь, очевидно, так и не появятся, – подумалось Родлю, когда он осматривал огромный пологий склон, уводивший своими сосновыми кронами к горе Цугшпитце, восстававшей на пограничье между отрогами Баварских и Лехтальских Альп, между Баварией и австрийским Тиролем. – И не только потому, что никто не заботится о создании их баз и подпольных лесных групп партизан – основателей отрядов, а потому, что многие германцы, а тем более австрийцы, воспримут появление здесь англо-американцев или даже русских как избавление от Гитлера и гитлеризма.

Не тот дух сейчас у германского народа, чтобы он способен был годами сражаться в тылу врага, как это происходило на Украине, в России, в Белоруссии, даже в Польше. Не тот дух, не та психология, не тот патриотический настрой. А ведь Скорцени и тот же Вилли Штубер вполне способны создать здесь отряды альпийских стрелков-партизан. Так, может, предложить обер-диверсанту не идти на Шведт, а готовить базовые партизанские лагеря в горах?» – грустно улыбнулся своим мыслям адъютант «самого страшного человека рейха».

– Я вынуждена буду остаться здесь? – спросила Альбина Крайдер, когда, как и утром, за дверью неожиданно послышался голос адъютанта Родля, сообщавшего о том, что самолет основательно подремонтирован и готов к вылету.

– Здесь вам будет неплохо, Фюрер-Ева, – заверил ее Скорцени уже из ванной, где он приходил в себя и облачался в форму. – Вашим опекуном становится унтерштурмфюрер Кройт, начальник местного гестапо.

– Этот юный, хотя и не очень симпатичный, гренадер с прыщеватым лицом и гусиной шеей?

– Не знаю, насколько он кажется привлекательным для женщин, но, когда мы прогуливались в окрестностях замка, он смотрел на вас влюбленными глазами.

– В том-то и дело, что влюбленными глазами он смотрел на вас, мой диверсионный Скорцени.

– Издеваетесь…

– При чем здесь издевательство? Лейтенант узнал вас, вы – его армейско-диверсионный кумир; он несколько раз просмотрел фильм о том, как вы освобождали из-под ареста великого дуче.

– То есть надобности поближе знакомить вас с Кройтом уже нет, – подытожил Скорцени. – Остается лишь уточнить, что именно этому лейтенанту войск СС поручено отвечать передо мной за вашу личную безопасность. За безопасность моего личного секретного агента.

– Я так понимаю, что отныне этот гренадер-гестаповец будет моим личным телохранителем, – произнесла она это слово, четко акцентируя внимание на двух его составных: «тело» и «хранитель».

– И мне остается лишь позавидовать, ибо в данном случае ему действительно есть что хранить.

– Еще бы: тело самой Евы Браун!