– Защита. Достаточная, чтобы позволить твоей сестре сбежать.

– Но вот этого я не могу понять, – говорит он тихо. – Моя сестра не сбежала бы.

– От сумасшедшего брата, который пытался ее арестовать? Ты прав, она должна была принять тебя с распростертыми объятиями.

Капитан прищуривается. Он качает головой, будто я дурочка, будто это я отказываюсь отвечать прямо.

Раздаются шаги, это охотники возвращаются с разведки.

– Почему тебя так волнует, что твоя сестра сбежала? – ворчу я. Капитан не смотрит на меня, ожидая, когда его люди приблизятся. – Ты в любом случае нашел ведьму, которую можно привезти в Трир.

Что-то в его позе меняется. Я не могу сказать, что именно. Он выпрямляет спину? Или снова напрягается, потому что злится?

Что бы это ни было, я вздрагиваю, когда он бросает на меня злой взгляд.

Теперь в его глазах читается холодная расчетливость. Он решает что-то, о чем я могу только догадываться.

В памяти всплывают его слова: «Ты не сгоришь, hexe. Но еще пожалеешь об этом, когда я с тобой разделаюсь».

Мне внезапно кажется, что я должна умолять о пощаде. Будто он целится в меня из пистолета и мне осталось жить лишь несколько секунд.

Но я сжимаю губы и гневно смотрю на него, кипя от негодования, вызванного одним его присутствием.

Я не стану его бояться.

– Капитан, территория свободна, – говорит один из охотников.

– Хорошо. – Он отворачивается от меня. – Разбиваем лагерь.

Он делает несколько шагов в сторону леса, прежде чем приказать:

– И ведьму захватите.

Я радуюсь, но моя радость длится недолго. Дверь фургона распахивается. Я смотрю на двух хэксэн-егерей, на их лицах читается смесь страха и отвращения, и понимаю, что, пока я находилась внутри этого ящика, они оставались снаружи. А теперь, если мне не удастся сбежать, придется провести всю ночь в лагере охотников, надеясь на то, что их отвращение будет сильнее любых других побуждений, которые у них могут возникнуть.

Один из мужчин протягивает руку, чтобы схватиться за цепь, соединяющую мои оковы. Он дергает так сильно, что я вылетаю из фургона, падая на грунтовую дорогу, и изо рта у меня вырывается крик.

Охотники смеются. Что-то меняется, напряжение исчезает за одну секунду – и я вижу, что их страх превращается в агрессию.

Один хэксэн-егерь грубо хватает меня за волосы, выбившиеся из-под шляпы, и запрокидывает мне назад голову. Я охаю – ничего не могу с собой поделать, мое тело инстинктивно реагирует на боль.

Если они меня не боятся.

Если я не вызываю у них отвращения.

У меня нет возможности защитить себя.

Меня охватывает страх, наполняя грудь холодом.

– Бертрам! Отставить! – Голос капитана звучит совсем рядом.

Я судорожно вдыхаю, морщась от того, как охотник сжимает мне волосы.

Мужчины замирают. Они смотрят на Бертрама и отступают назад.

Капитан встает передо мной. Он видит, как Бертрам вцепился мне в волосы, и его щеки пылают.

– Никто, – он обводит взглядом своих людей, – не будет прикасаться к ведьме. Ясно?

Повисает тишина, а затем охотники угрюмо кивают.

Бертрам отпускает меня.

– Это всего лишь ведьма, капитан. Мы повеселились с другими.

Мужчины смущенно переминаются с ноги на ногу. Их страх возвращается, и я почти слышу их мысли.

«С другими, да. Но другие никогда не использовали магию».

Какими бы храбрыми ни считали себя эти хэксэн-егери, они никогда прежде не сталкивались с настоящей магией. Некоторые из тех, кто постарше, вероятно, встречались с настоящими ведьмами в прошлом. Первыми жертвами охоты на ведьм были в основном настоящие ведьмы – теперь же, после стольких лет, в течение которых моих людей сжигали или вынуждали бежать в Черный Лес, теми, кто сегодня становится жертвой, являются невинные люди, обладающие магией не в большей степени, чем хэксэн-егери.

Моя паника стихает, напряжение в груди медленно исчезает. Я вижу, как беспокойство расползается по лицам мужчин, словно иней по мерзлой земле.

Капитан переводит сердитый взгляд на Бертрама:

– Эта ведьма загрязнена злом. Она находится во власти комманданта Кирха, и я не допущу, чтобы кто-то из моих людей стал жертвой ее козней. Понятно? – Он делает угрожающий шаг к Бертраму, подчеркивая, какой он высокий по сравнению с остальными, напоминая о весомости своего присутствия. – Никто не будет прикасаться к ней, – повторяет он. – Понятно?

– Есть, капитан! – хором произносят охотники.

Бертрам склоняет голову:

– Есть, капитан.

Капитан кивает в мою сторону.

– А теперь свяжите эту hexe, – приказывает он и уходит.

Место для лагеря представляет поляну с обугленной ямой для костра. Хэксэн-егери быстро принимаются за работу, раскладывая спальные мешки, собирая дрова и разжигая огонь. Вскоре поляна превращается в единственный остров тепла и света среди надвигающейся темноты и ночного холода.

Я привязана к дереву на краю поляны, достаточно далеко от костра, так что каждый порыв ветра заставляет меня дрожать. Но по крайней мере, я сижу и не попадаюсь на глаза охотникам, поэтому, когда они начинают распределять вечерние обязанности – раздавать пайки, ухаживать за лошадьми, организовывать дежурство, – я оглядываюсь по сторонам.

Кандалы прикреплены к дереву веревкой – ее будет легко перерезать, если я найду что-нибудь острое. Я могу дотянуться до зарослей слева от меня, но свет костра туда не попадает – есть ли там травы, которые можно использовать? Скорее всего, там лишь сорняки. Но поблизости много камней, и один из них наверняка будет достаточно острым, чтобы перерезать веревку.

Как мне дотянуться хотя бы до одного? Если у меня получится наклониться, то, возможно, я смогу подкинуть камень ногой и поймать…

Четверо хэксэн-егерей расположились вокруг костра, они едят, передавая друг другу бурдюк, и громко смеются, что говорит о их духе товарищества. Капитан чуть поодаль разговаривает с тремя охотниками, которые проверяли окрестности в поисках Хильды. Они не нашли ее, и я улыбаюсь. По крайней мере, эта невинная женщина в безопасности.

Один из мужчин, сидящих у костра, толкает в плечо парня, которому не больше пятнадцати:

– Йоханн, ведьма выглядит голодной. Почему бы тебе не покормить ее, а?

Ах да, это тот пугливый.

Лицо Йоханна бледнеет. Но он берет миску и протягивает ее соседу, чтобы тот зачерпнул тушеного мяса.

Его рука дрожит. Он расплескивает содержимое миски, и мужчины громко хохочут.

– Schiesse, Йоханн, ты совсем зеленый, да? – Бертрам взъерошивает ему волосы. – Тебя только от материнской груди отлучили!

Новый взрыв смеха. Лицо Йоханна краснеет, но он послушно встает и смотрит мне в глаза.

Он колеблется.

– Дело не в этом, – говорит он мужчинам, пытаясь сохранить самообладание. – Я никогда… оно сильное. Верно? Я никогда не видел такой магии.

Охотники резко замолкают. Несмотря на их решительный настрой, я замечаю, как ужас Йоханна отражается в каждом из них, и не могу сдержать дикой ухмылки.

Они все еще боятся меня.

Хорошо. Я доверяю их страху больше, чем приказу капитана.

Они стараются не смотреть на меня, но безуспешно. Когда я показываю зубы, один из мужчин крестится.

Капитан выбирает этот момент, чтобы выйти на свет костра. Он берет бурдюк и миску с тушеным мясом у Йоханна. Если он и замечает их напряжение, если и слышал разговор, то не подает виду.

– Первая вахта, займите свои посты. Остальные – спать. Завтра нам рано вставать.

Никто не спорит, и все расходятся. Я слежу за тем, куда идут двое патрульных – один на север, другой на юг, они, скорее всего, будут медленно обходить периметр лагеря, пока их не сменят. Но между ними будет достаточно пространства, чтобы мне удалось проскользнуть. Я могу подождать, пока на вахту заступит Йоханн, и использовать его страх в своих интересах.

Мне просто нужно выпутаться из этой чертовой веревки. Даже в кандалах я смогу убежать.

Я поднимаю голову и поворачиваюсь, чтобы лучше разглядеть оковы…

Когда на меня падает тень.

– Ты не сбежишь.

Я медленно разворачиваюсь, чтобы хмуро посмотреть на капитана, но огонь освещает его со спины. Я не вижу его лица.

Мгновение, и мне представляется мама. Она стоит над ходом в погреб. Ее лицо в тени.

Мой пульс учащается, и я сжимаю замерзшие руки в кулаки.

– Твоя сестра будет не единственной, кто сбежит от тебя сегодня, – огрызаюсь я.

Его плечи напрягаются.

– Она не сбегала. Ты что-то с ней сделала. И ты скажешь, что именно.

– Verpiss dich, jäger^[17], – произношу я спокойным голосом.

Мне следует не злить его, а делать все, что в моих силах, чтобы казаться маленькой, незаметной и неопасной.

Но мой учащенный пульс наполняет ненавистью каждую клеточку тела, и я едва могу разглядеть мир сквозь пелену ярости. Мне хочется наброситься на него, пнуть в пах, хочется плюнуть ему в лицо, выцарапать глаза.

Он опускается передо мной на корточки. Я отползаю назад, прижимаясь к дереву, и мой гнев перерастает в холодный, безжалостный страх.

Капитан наклоняет голову, оценивая меня, съежившуюся у дерева, с широко раскрытыми глазами и подтянутыми к груди ногами.

– Никто тебя не тронет, – говорит он. – Мы не звери.

– Нет, вы просто сжигаете людей заживо. Очень цивилизованно.

Он протягивает мне что-то. Миску с тушеным мясом. Бурдюк.

– Ты голодна, – произносит он.

Мне очень хочется послать его подальше, но я прикусываю губу и трясу скованными руками.

– И ты накормишь меня, только если я скажу, где твоя сестра? – спрашиваю я. – Это, конечно, поведение человека, который вовсе не является зверем…

Он кладет бурдюк на землю и берет ложку.

Он же не собирается…

Собирается.

Капитан подносит ложку к моим губам.

Я ошеломленно смотрю на него.

– Не позволяй своему упрямству лишать тебя здравомыслия, – говорит он. – Ешь.

– Будет очень неловко, если твоя пленница потеряет сознание от голода до того, как ты сможешь ее помучить, не так ли?

Его челюсть напрягается. Он снова подносит ложку к моим губам.

– Ешь, – повторяет он, и его командный тон такой естественный, что звучит как что-то привычное.

Тушеное мясо – грубая и простая еда, дорожный паек, приготовленный на растаявшем снеге, но от его запаха у меня начинает урчать в животе. По дороге из Бирэсборна я немного перекусывала и едва утоляла голод, а если хочу сегодня чего-то добиться, мне понадобятся силы.

Я приоткрываю рот и пробую предложенную еду.

– Вот, – говорит он. – Это так сложно?

О, я пну его, как только наемся.

Я все еще не вижу его лица в темноте, за его спиной горит костер. Он замолкает, пока кормит меня, опускает ложку обратно в миску и подносит мне порцию за порцией, ничто в его движениях не намекает, что он недоволен тем, как медленно я ем или как неприятно ему кормить меня. Это так не похоже на резкого, озлобленного человека, каким он был прежде, что я невольно отшатываюсь, опускаю глаза, и с каждой ложкой, которую получаю, мне кажется, что он в чем-то побеждает, что я уступаю ему.

– Ты не права, – шепчет он в темноте.

Я не отвечаю.

– Я никогда никого не сжигал заживо.

Я ничего не могу с собой поделать – мое насмешливое фырканье больше похоже на рычание. Он решил солгать о том, чем, должно быть, гордится больше всего? Это ловушка.

Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но потом, похоже, приходит к заключению, что это бессмысленно. Он поворачивается, берет бурдюк и протягивает мне.

Я запрокидываю голову, и пиво стекает мне в горло. Оно хмельное и ароматное и сразу согревает мое тело, что становится проблемой – усталость снова подкрадывается ко мне. Мой постоянный спутник. Но я яростно моргаю и сажусь прямее, заставляя себя собраться.

Капитан затыкает пробкой бурдюк.

– Можешь спать. Я же сказал, никто тебя не тронет.

Я смеюсь. Смех получается горьким и резким.

– Прости, что не верю в ценность твоих слов, охотник.

Он замирает на миг.

– Тебе все равно не удастся сбежать.

Я отказываюсь смотреть на него, сердито уставившись на колени.

– Просто оставь меня в покое.

Его близость тревожит. Поэтому он меня накормил? Чтобы я наелась и была слишком уставшей, чтобы бежать? Мои руки дрожат, и я поднимаю глаза, но только для того, чтобы бросить на капитана хмурый взгляд.

Дева, Мать и Старица, я никогда никого не ненавидела так сильно, как этого человека.

– Оставь меня в покое, – повторяю я, когда он медлит.

Он встает. Я думаю, что он собирается уйти, но он только бросает пустые бурдюк и миску к огню. Затем достает из сумки, висящей у него на поясе, моток веревки и привязывает один конец к моему запястью.

– Оков недостаточно? – рычу я.

Молча – о Триединая, спаси меня, этот человек почти не разговаривает, – он разматывает веревку и привязывает другой конец к своему запястью.

Теперь мы связаны.

Он почувствует ночью любое мое движение. Если только я не смогу перерезать веревку, не разбудив его. Насколько крепко он спит? Может быть…

– Я очень чутко сплю, – говорит он, увидев выражение моего лица. – И пока ты не скажешь то, что мне нужно узнать, я не спущу с тебя глаз.

Я больше не могу этого терпеть. Я отвожу ногу назад и замахиваюсь, чтобы пнуть его, но он легко уворачивается, и когда делает это, свет костра падает на его лицо.

Он не улыбается. Не смеется над моей беспомощной попыткой бунтовать.

Он выглядит так, словно ему самому… больно.

Капитан опускается на землю рядом – но вне моей досягаемости – и прислоняется спиной к дереву. Он скрещивает руки на груди, натягивая веревку между нами, и закрывает глаза.

Я дергаю за веревку, надеясь, что он упадет, но ничего не происходит.

«Триединая, помоги!» – хочется закричать мне. Хочется наброситься на него. Нужно прогнать эту ярость, иначе я пойму, что это вовсе не ярость.

А страх.

Сегодня ночью мне не сбежать.

А это значит, что завтра меня привезут в Трир как пленницу и все шансы на освобождение Лизель будут потеряны.

Огонь в костре стихает и с шипением превращается в тлеющие угли, от которых исходит оранжевое сияние. По моим щекам текут слезы. Я не могу остановить их, я даже не могу их стереть, и беспомощность заставляет меня плакать сильнее. Я перестаю сдерживаться.

Вчера моя мама умерла.

Я не позволяла себе почувствовать это. Не по-настоящему. И сейчас я сжимаю зубы, умоляя себя не думать об этом. Еще рано. Я буду ее оплакивать, но еще рано…

Я всхлипываю в темноте, стараясь не издавать громких звуков.

«Дева, Мать и Старица», – я молюсь, но мне больно осознавать, что они не услышат. Что я одна.

«Одна ли?»

«Уходи, – я прогоняю голос. – Не сейчас. Пожалуйста. Оставь меня в покое».

Я зашла так далеко и не поддалась дикой магии. Почему голос решил, что я сдамся, если до сих пор этого не сделала?

Я не получаю ответа.