– Бренн! Бренн! Бренн! – оглушительно кричали на трибунах.
Галл стоял над поверженным соперником, слушая знакомый шум. Уже пять с лишним лет светловолосый воин был одним из самых могучих гладиаторов, каких только видел Рим. Публика любила его.
Песчаный круг внутри сборных деревянных трибун заливало ласковое послеполуденное солнце. Утром рабы привели песок в идеальный порядок, и он обрел густо-золотой цвет. Но за час жестоких боев арену изрыли ногами. Вокруг трупов бойцов растекались кровавые пятна. Стонали и кричали раненые.
Близился конец весны, и горожане казались счастливыми. Всеобщее внимание было приковано к происходившему на арене сражению между двумя группами гладиаторов. Впрочем, все его участники были уже убиты или покалечены – за исключением могучих воинов, возглавлявших каждую группу.
Такие бои ланисты, владельцы римских школ гладиаторов, устраивали регулярно, поскольку это зрелище неизменно привлекало массу зрителей. Если побоищем желали полюбоваться богатые и знатные зрители, им предлагался богатейший выбор видов боя и его оформления, хоть простые поединки один на один, хоть массовые сражения в специально сшитых на этот случай одеяниях. Все определялось толщиной кошелька эдитора – лица, финансировавшего игры, – и тем, какие требования к их зрелищности были выдвинуты.
Противоборства между Нарциссом и Бренном публика и даже сами ланисты ждали давно. Уже спустя несколько месяцев после прибытия в Рим огромный галл одолел всех известных гладиаторов. А потом зрелище того, как Бренн разделывается со слабыми противниками, утратило свою новизну. Бои должны были тянуться определенное время и производить на толпу впечатление искусством и стойкостью соперников. И Мемор резко ограничил количество выходов Бренна, несмотря даже на то что публика вновь и вновь требовала его появления.
Нынче спонсор пожелал настоящего качества и особо потребовал участия галла. Ланисте пришлось затратить немало сил и времени на поиски достойного для него противника. Наконец он отыскал на Сицилии грека Нарцисса, непревзойденного мирмиллона, пользовавшегося такой же славой, как и Бренн.
Бой обещал быть поразительным. Галл против грека. Мощь против искусства. Дикость против цивилизации.
На трибунах не было ни единого свободного места.
А сейчас Нарцисс лежал на спине, открыв незащищенную грудь, и с болезненным хрипом втягивал воздух сквозь помятое забрало. Рыба, украшавшая гребень его бронзового шлема, раскололась надвое, половины же вмялись в металл шлема. Выбитый из руки меч лежал в десяти футах, вне пределов досягаемости.
Поединок продлился недолго. Бренн неожиданно толкнул мирмиллона плечом, заставив его пошатнуться. В то же мгновение галл наотмашь ударил щитом, сломав Нарциссу несколько ребер и заставив его рухнуть на колени. Потом ударом меча Бренн разрубил греку правое плечо до манике, наручи из толстых кожаных ремней, защищавших правую руку. Нарцисс выронил оружие и рухнул на песок с громким криком боли.
Бренн, уверенный в своей победе, остановился. Ему совершенно не хотелось убивать еще одного соперника. Он воздел обе руки над головой, и амфитеатр наполнился восторженными криками зрителей. Римляне любили Бренна и готовы были простить ему даже слишком быструю победу.
Но Нарцисс не был сломлен. Совершенно неожиданно он извлек из-под манике кинжал и, поднявшись, устремился на галла. Бренн легко уклонился, а потом резко извернулся и обрушил удар железного ребра своего щита на тонкое забрало шлема противника, изувечив ему лицо. Мирмиллон вновь рухнул и на сей раз действительно лишился чувств.
Бренн посмотрел на аристократов, одетых в белые тоги. Они укрывались от солнца под велариумом, полотняным навесом, воздвигнутым по приказу эдитора этих игр. Юлий Цезарь был одет в роскошную тогу с пурпурной каймой, его окружали последователи и почитатели. Он чуть заметно кивнул, и амфитеатр застонал, предвкушая следующее развлечение.
Галл вздохнул, решив про себя, что, по крайней мере, подарит Нарциссу быструю и безболезненную смерть, и подтолкнул мирмиллона ногой.
Нарцисс открыл глаза и с трудом поднял левую руку. Медленно выпрямил указательный палец.
Просьба о пощаде.
Зрители разразились неодобрительным, совершенно звериным ревом.
Цезарь поднялся и, окинув арену взглядом, повелительно вскинул руки. Мало-помалу зрители замечали его, и крики со свистом смолкали. На Бычьем форуме воцарилась непривычная тишина. Деревянные трибуны, сколоченные специально по этому случаю, были переполнены беднейшими плебеями, торговцами и патрициями, которых Юлий Цезарь называл своими друзьями.
Все ждали, повинуясь жесту величайшего из римских военных гениев последней эпохи. Преступив закон, запрещавший полководцам со своими войсками входить в город, Цезарь только что вернулся из своей победоносной кампании против гельветов и белгов. Однако, хотя победы и обеспечили Цезарю симпатии народа, за несколько месяцев отсутствия он вынужден был расплатиться своей популярностью. Несмотря на непрерывные труды его друзей и союзников, Цезарю самому приходилось прилагать немало усилий, чтобы восстановить свое влияние в городе. Этот визит в Рим был предпринят им для того, чтобы возобновить отношения с политиками, показаться народу и вернуть себе его любовь.
По старинному обычаю гладиаторские игры устраивали только по случаю смерти какого-нибудь богатого и знаменитого римлянина. Но эта забава пользовалась такой популярностью, что в последние тридцать лет политики и соискатели важных должностей старались устраивать их как можно чаще, по поводу и без всякого повода. Чем многолюднее и величественнее были состязания, тем настоятельнее становилась потребность в устройстве постоянной арены. Помпей, отчаянно стремившийся вернуть себе любовь публики, недавно начал строить на Марсовом поле большую постоянную арену; эта новость чрезвычайно вдохновила Мемора и других ланист.
– Народ Рима! Сегодня был побежден гладиатор, одержавший перед тем более тридцати побед! – Цезарь сделал выдержанную в лучших театральных традициях паузу, и народ разразился криками одобрения. Было ясно, что и выбор бойца, и власть над огромной толпой зрителей доставляли Цезарю большое удовольствие. – Кто же тот боец, кем был побежден Нарцисс?
– Бренн! Бренн! – Рабы ударили в барабаны, поддержав ритмом выкрики толпы, скандировавшей имя. – Бренн! Бренн!
Исход мог быть только один.
Мирмиллон слабо пошевелил правой рукой.
– Постарайся, чтобы это было быстро, брат.
Даже вблизи Бренн едва слышал его слова сквозь непрерывный крик и гипнотизирующий стук барабанов.
– Обещаю.
Гладиаторов связывали между собой чуть ли не родственные связи, не менее крепкие, чем существовали между воинами из племени Бренна.
Цезарь вновь воздел руки.
– Должен ли я даровать пощаду неудачнику? – Он устремил взгляд на простертую на песке фигуру человека, который все еще держал вверх руку с поднятым указательным пальцем.
Общий гул прорезали возмущенные крики. Люди, находившиеся на ближайшей к храму Фортуны трибуне, вскинули руки, выразительно указывая вниз большими пальцами. И вот уже все присутствовавшие повторили этот жест.
Цезарь повернулся к своим спутникам:
– Плебс требует награды. – Тонкие губы искривились в усмешке. – Вы желаете, чтобы Нарцисс умер?
На трибунах взвыли от восторга.
Цезарь вновь медленно обвел взглядом арену, чтобы дать напряжению возрасти еще сильнее. Потом он выставил перед собой правую руку, держа отставленный большой палец параллельно земле. И оставался в этой позе столько времени, сколько требовалось сердцу, чтобы совершить несколько неторопливых ударов.
Толпа замерла, затаив дыхание.
В конце концов Цезарь повернул большой палец к земле.
Разразилась буря криков, превосходившая все, что было раньше. Настало время побежденному умереть.
– Встань.
Нарцисс с трудом поднялся на колени. Из раны на правом плече вновь хлынула кровь.
– Сними шлем, – сказал Бренн и добавил, понизив голос: – Удар получится чище. Отправишься прямо в Элизиум.
Стаскивая искореженный шлем, мирмиллон застонал от боли. На месте носа у него оказалось кровавое месиво, скула глубоко провалилась. Эти раны причиняли бойцу невыразимые страдания, зрители же при виде их разразились восторженными криками.
– Тебя не исцелил бы и сам Эскулап, – произнес Бренн.
Нарцисс кивнул и устремил взгляд на Цезаря.
– Идущие на смерть приветствуют тебя, – проговорил он разбитым ртом. Затем грек стукнул себя в грудь сжатым кулаком и вытянул вперед трясущуюся левую руку.
Эдитор кивнул в знак того, что услышал гладиатора.
На Форуме воцарилась тишина.
Бренн решительно шагнул вперед. Свой большой меч он держал обеими руками. Мышцы на его груди и руках вздулись, когда он, стоя вполоборота к жертве, резко взмахнул мечом и качнулся всем телом. Одним ударом он отделил голову Нарцисса от плеч. Вращаясь, она взлетела в воздух и с глухим стуком упала на песок. Из обрубка шеи хлынула кровь, мертвое тело, все еще подергиваясь, рухнуло наземь. Песок сразу вобрал в себя алую жидкость, лишь темное пятно расплывалось вокруг трупа мирмиллона.
Обезумевшая публика ревела.
Цезарь поднял руку:
– Пусть победитель приблизится.
Бренн медленно направился к толпе аристократов. Он старался не слушать восторженные крики толпы. Но устоять перед восхищением и лестью было непросто. Галл был воином и любил сражаться. Сверху полетели монеты, фрукты, даже бурдюк с вином. Он наклонился, поднял мех и сделал большой глоток вина.
Цезарь милостиво улыбался ему сверху.
– Еще одна великая победа, могучий Бренн.
Галл склонил голову, слипшаяся от пота косичка упала ему на обнаженную грудь.
«Это путешествие ты имел в виду, Ультан? Подобно зверю, потешать этих ничтожеств?»
– Ты заслужил награду! – Цезарь поднял тяжелый кожаный кошель и подбросил его в воздух.
– Благодарю тебя, великий Цезарь. – Бренн поклонился ниже, умудрившись при этом поймать на лету мешочек. Окровавленная рука прикинула вес кошеля. Там было полно денег, от этого ему стало еще хуже.
За его спиной на арене появилась фигура, с головы до ног облаченная в черную кожу и с закрытым маской лицом. Человек этот был призван изображать Харона – лодочника, перевозящего души умерших через реку Стикс. Держа в опущенной руке большой молот, он направился к голове Нарцисса. Зрители вновь разразились возбужденными криками. Молот, на котором даже издали можно было рассмотреть следы крови и присохшие волосы, поднялся. Затем перевозчик резко опустил его, расколов череп Нарцисса, как яичную скорлупу. Это служило доказательством того, что мирмиллон на самом деле умер. Греку настала пора отправиться к своему богу Гадесу.
Бренн отвернулся. Он не желал отказываться от веры, что смельчак попадет в Элизиум, рай для воинов. Римский ритуал с участием Харона он считал омерзительным и дал себе слово, что с ним такого не произойдет. А такой выход, как позволить убить себя и тем прекратить пытку жизнью, никак не соответствовал его натуре. В самой глубине души Бренна продолжала тлеть крохотная искорка надежды. Это означало, что он должен и дальше убивать людей, не сделавших ему ничего плохого, но практичный воин решил, что будет рассматривать игры как защиту собственной жизни.
«Убей, или тебя убьют», – с горечью думал он.
Те времена, когда он охотился с Браком, возлежал с женой, играл со своим крохотным сынишкой, давно уже превратились в отдаленные воспоминания. И подчас казались чем-то нереальным.
Он пытался вызвать в памяти облик Ультана, звучание его голоса. Друид ни словом не обмолвился о том, что его путешествие окажется таким. Нелегко было за пять лет не утратить веру в богов. В Беленуса, которого он с малолетства просил указать верный путь.
О той участи, которая его ждет, Ультан говорил как о чем-то невообразимом. Значит, это не то, что происходит сейчас. Бренн напряг волю, заставив себя не слышать оглушительного шума. Галл еще не знал как, но не сомневался, что обязательно сбежит из плена.
«Я последний из аллоброгов, – напомнил он себе. – Я встречу смерть свободным человеком. С мечом в руке».
– Прилагай больше усилий! – Наставник знал, как раззадорить Ромула. – Представь, что это Гемелл!
Парня поддерживала та ярость, что светилась у него в глазах, когда он только был брошен в школу. Среди рабов, попадавших в школу, Котта повидал множество негодяев, которых нужно было переламывать железной дисциплиной. Но у Ромула в душе горело обжигающее пламя, питавшееся виной перед Юбой и родными.
Ромул стиснул рукоять и со всей силы врезал по палусу. Деревянные меч и щит были тяжелее настоящих. Удар учебного оружия по столбу отдался в его руке болью.
– Уже на что-то похоже. Так и продолжай. – На лице Котты мелькнула улыбка. – Ночью отдохнешь. – Он отошел к двум другим гладиаторам.
– Закрыться. Выпад. Отступить, – повторял про себя Ромул точно так же, как на занятиях с Юбой всего несколько месяцев тому назад. О нубийце он вспоминал все реже и реже. Тяжелая жизнь в школе выбила из головы Ромула почти все мысли, кроме одной: выжить. Лишь драгоценные воспоминания о матери и Фабиоле он по-прежнему мог вызвать у себя в любой момент. Да еще чувство вины за то, что последний счастливый день обернулся именно так. Не попроси он Юбу поучить его обращаться с мечом, жизнь могла бы пойти совсем по-другому.
Образ Гемелла незаживающим ожогом отпечатался в его душе.
– Жди. Смотри. Обернись. Отмахнись. – Ромул изящно развернулся и рубанул по палусу, представив себе лицо купца, исказившееся в болезненной гримасе после удара меча.
– Хорошо!
Его наставник, в прошлом воин-наемник, родом из Ливии, попал в плен к римлянам пятнадцать лет назад. Военная выучка помогла ему прожить намного дольше, чем удавалось большинству. В конце концов ливиец заслужил свободу, но остался в Большой школе. Услышав рассказ о последнем бое Котты, Ромул проникся к нему глубочайшим благоговением. Он одолел тогда шестерых, если не больше, противников, продемонстрировав чудеса отваги и выносливости. Диктатор Марий был настолько восхищен увиденным, что тут же провозгласил отважного секутора свободным.
Котта, человек среднего роста, несмотря на то что ему было сорок с лишним лет, сохранил стройность и ловкость. Левая рука у него плохо двигалась с того самого дня, когда он завоевал рудис, деревянный меч, означавший для гладиатора свободу. Его боялись и уважали почти все гладиаторы школы. Даже Мемор время от времени останавливался полюбоваться, как седовласый наставник занимается со своими учениками.
– Ты мне понравился, еще когда тебя клеймили, – сказал Котта. – Большинство визжат под железом, как поросята.
Ромул покосился на красную неровную отметку на своем правом плече. Буквы «LM» удостоверяли, что он является собственностью Большой школы (Ludus Magnus). Боль от прикосновения раскаленного докрасна металла была невыносимой, но ему каким-то образом удалось заставить себя не издать ни звука, невзирая даже на ужасный запах горелой плоти. Как и принесенная перед тем клятва повиновения, эта процедура служила серьезным испытанием на смелость.
– Что-то мне подсказывает, что тебя стоит взять, – одобрительно сказал старый гладиатор. – Что ты можешь оказаться получше обычного отребья.
Ромулу очень повезло, что его выбрал Котта, что его обучали на тяжеловооруженного секутора. Так у него было гораздо больше шансов выжить, чем у жалкого ретиария, кем, вероятнее всего, и должен был стать тринадцатилетний мальчик. Тех, кто попадал в школу, распределяли по разным классам в зависимости от роста, силы и умения обращаться с оружием. В Ромуле мало кто стал бы искать скрытые достоинства. Чтобы подготовить гладиатора, способного выйти на арену и сражаться, требуется несколько месяцев. Он пробормотал короткую молитву Юпитеру, пообещав ему совершить подношение позже, когда вернется в свою каморку.
– Мемор хочет, чтобы через месяц ты был готов. Будет хорошая возможность поупражняться таким вот образом. – Котта ткнул пальцем в сторону группы ретиариев, занимавшихся в дальнем углу двора. – Он, скорее всего, выпустит тебя против рыбака. Причем не новичка. – Наставник подмигнул. – Так было бы слишком просто. Толпу куда больше увлечет схватка новичка-секутора с хитрым старым ретиарием.
Ромул с удвоенной энергией набросился на палус, каждым ударом выбивая из него щепки. Он замечал, что самоучка-ливиец проводит с ним больше времени, чем с любым другим новичком. Почувствовав в Ромуле тягу к знаниям, Котта стал регулярно давать ему уроки военной тактики. У Ромула становилось гораздо легче на душе, когда он узнавал подробности славных битв, например при Каннах, где Ганнибал уничтожил восемь римских легионов, или при Фермопилах, где триста спартанцев остановили миллионную армию персов. Рассказывал Котта и о событиях недавних времен, о фантастических победах, которые одержал Цезарь над галльскими племенами. Ромул теперь понимал основы военного дела и знал, каким образом великим полководцам удавалось побеждать многократно превосходившего их врага. Хотя его тело было прочно заключено в стенах школы, мысль, поощряемая уроками Котты, странствовала далеко за ее пределами. Теперь он куда сильнее, чем прежде, стремился к свободе.
– Я буду готов, господин Котта, – пробормотал он. – Клянусь тебе.
Старый гладиатор усмехнулся и зашагал дальше, отдавая на ходу приказания другим своим ученикам.
За пять месяцев напряженных тренировок тело Ромула обрело силу, стало мускулистым. Черные волосы отросли, теперь их удерживал тонкий ремешок, оставляя открытым загорелое лицо. Мальчик превратился в красивого юного мужчину. Ростом он уже почти догнал большинство других гладиаторов и был очень быстр, хотя боевого опыта еще не имел.
Когда Котта наконец позволил ему остановиться, Ромулу казалось, что руки у него вот-вот отвалятся. Он устало уронил щит и побрел к выходу с тренировочной площадки.
По трем сторонам квадратного строения размещались крохотные каморки, где спали бойцы, и жилища наставников, а в четвертой стороне располагались бани, кухни, мертвецкая и оружейная. На втором этаже помещались конторы, лечебница и роскошные апартаменты Мемора. В покоях ланисты мало кто бывал, кроме проституток и богатых посетителей.
Лишь дюжина шагов отделяла арену от крохотной комнатушки, которую Ромул делил с тремя другими гладиаторами. Там помещались лишь кровати и алтарь для поклонения богам. Секст, низкорослый, крепкий неразговорчивый испанец, оказался очень дружелюбным. Лентул, гот с двухлетним боевым опытом, был еще довольно молод. Третьим был Гай, широкоплечий ретиарий, не отличавшийся большим умом; его наивность служила основным предметом разговоров в комнате.
О проекте
О подписке