Чем стихи отличаются от прозы?

Однажды моя свекровь от первого брака попросила меня написать стихотворение для их кружка бального танца, который она посещает в свободное от домашних дел время.

– Бэллочка, у нас юбилей, четыре года. Будет большой концерт с чаепитием, песнями и плясками. Девочки попросили тебя какой-нибудь стишок придумать, – сказала она.

Я очень хорошо отношусь к бывшей свекрови, за многое ей благодарна, особенно за то, что она надоумила своего сына подать на развод, но как раз в это время я готовила к выпуску свой новый сборник.

– Марина Михайловна, голубушка. Совершенно нет времени. Все сроки горят. Не обижайтесь. Вот возьмите книжку моих стихов. Может быть, что-нибудь там подберёте.

Свекровь книгу взяла, но, по-моему, немного обиделась.

Через две недели она вернула мне мой сборник, заботливо обёрнутый крафтовой бумагой. Марина Михайловна всегда очень аккуратно относится к книгам, особенно чужим. Старая школа.

Но когда она ушла, я обнаружила, что это был не мой сборник стихов, а роман «Синие руки судьбы» какого-то Петра Норпинденштейна. Вот как можно было перепутать мои стихи с непонятной прозой неизвестного автора? А может быть, это была её маленькая месть?

Но на самом деле вопрос, затронутый бывшей свекровью, очень важен. Давайте разберёмся в этом.

Как известно, поэты пишут стихами, а прозаики пишут прозой. Так уж исторически сложилось. И это правильно, пусть каждый занимается своим делом. Но как отличить стихи от прозы? Вопрос совсем не праздный и несёт в себе сугубо практический смысл. Понимать, чем одно отличается от другого, необходимо, чтобы во время написания стихотворения, не дай бог, не написать какую-нибудь прозаическую хрень. И чтоб читатель не разводил потом в недоумении руками: аллё, гараж, а где стихи-то?!

Мы не будем вслед за героем Мольера говорить, что всё, что не проза, то стихи, а то, что не стихи, то проза. Он, конечно, всё правильно сказал, но такое определение нам ничего в практическом смысле не даст.

Кто-то наблюдательный уверенно скажет: стихи пишут в столбик! А я ему отвечу: ну, конечно, ага-ага. Если записать в строчку бессмертное стихотворение Пушкина «Мой дядя самых честных правил», оно перестанет быть стихотворением?

Его пример другим наука. Но, боже мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь, не отходя ни шагу прочь! Какое низкое коварство полуживого забавлять, ему подушки поправлять, печально подносить лекарство, вздыхать и думать про себя: когда же чёрт возьмет тебя!

Пусть первый кинет в меня бюстом Пушкина, кто скажет, что это проза.

А если записать столбиком новость из интернета, она станет стихотворением?

Гигантский сом,
обнаруженный
В подвалах Эрмитажа,
Оказался двоюродным братом
Филиппа Киркорова.

Стихи?

А представьте себя, например, мускулистым немецким сантехником. И вот вы пришли ко мне чинить кран. И пока вы с головой залезли под мойку, я читаю вам такое:

Über allen Gipfeln
Ist Ruh,
In allen Wipfeln
Spürest du
Kaum einen Hauch;
Die Vögelein schweigen im Walde.
Warte nur, balde
Ruhest du auch.

Как вы определите, что это стихи? Вы же не видите, столбиком я их читаю или нет.

(Те, кто не знаком с творчеством Гёте в подлиннике, могут для этого эксперимента взять русский эквивалент приведённого произведения, например, «Горные вершины, спят во тьме ночной…» известного поэта Лермонтова.)

Ну, хорошо, скажет этот кто-то и снова выдаст очередную порцию чепухи: тогда стихи это то, в чём есть рифма. Ну да, ну да. А как же белые стихи? Которые без рифмы, от слова совсем.

Когда б я вас обманывать хотел,
Признался ль я, сказал ли я то имя,
Которого не можете вы слышать?
Где ж видно тут обдуманность, коварство?

Где тут рифмы?

А перечитайте мой предыдущий абзац, который идёт перед цитатой из «Каменного гостя» Александра Пушкина. «Снова – сло́ва», «чепухи – стихи», «тогда – ну да». Чем не рифмы? Получается, что этот абзац тоже стихи?! Да ладно!

«А! – догадается кто-то более прозорливый. – Стихи они ритмичные, в них есть стихотворный размер. А прозаик пишет абы как. Никакого ритма».

А вы почитайте Гоголя, Николая Васильевича. Его проза настолько размерена, что иного рифмоплёта легко за пояс заткнёт. Что же он стихами писал? И хотя его «Мёртвые души» называются поэмой, но написаны они прозой, пусть и очень ритмичной.

Или вот возьмём кусочек из прозаического произведения того же покойного Пушкина.

– Германн немец, он расчётлив. Вот и всё, – ответил Томский. – А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка, графиня Анна Федотовна.

Прислушайтесь к началу отрывка. Это же классический четырёхстопный хорей! Сразу две строки. (Если вы толком не знаете, что такое хорей или вас пугают другие непонятные слова, не переживайте. Скоро мы со всем этим разберёмся. А пока так: четырёхстопный хорей – это один из стихотворных размеров.)

Германн немец, он расчётлив.
Вот и всё, – ответил Томский.

Правда же, похоже на начало стихотворной сказки?

За морями, за лесами,
За высокими горами…

И дальше:

«Если кто для меня непонятен» – трёхстопный анапест (ещё один стихотворный размер).

Давайте допишем эту "строку" до полноценного четверостишия, чтобы убедиться в том, что это стихотворно организованная фраза.

Если кто для меня непонятен,
Я его не пытаюсь понять.
«В человеке, увы, много пятен», –
Говорила мне Стёпина мать.

И в этом же отрывке:

«Так эта моя бабушка, графиня» – пятистопный ямб (тоже размер).

Вставим эту строку в четверостишие.

«Так эта моя бабушка, графиня!» –
Сказал нам офигевший Колобок
И тут же, удивлённо лоб морщиня,
Глазами показал на Фрекен Бок.

Или вот возьмём предложение из повести всё того же Пушкина «Капитанская дочка»:

Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла.

Вроде, проза. Но первая часть предложения – это пятистопный ямб. Добавим для наглядности строчку в рифму:

Проснувшись поутру довольно поздно,
Он бросил мрачный взгляд на тёщу грозно.

А вторая часть фразы – трёхстопный анапест:

Я увидел, что буря утихла.
Впрочем, солнце по-прежнему дрыхло.

И это я ещё не говорю о свободном стихе, который иностранные чужеземцы называют по-буржуйски верлибром. Ритмически он больше напоминает прозу, хотя очкастые литературоведы относят его к стихам.

И что теперь делать? Как быть? Какой вывод следует из этой запутанной ситуации?

Ответ вас удивит. А никакой! Не надо из неё делать никакаких выводов. Потому что и так всё очевидно – бывают стихи с рифмой, в столбик, со строгой ритмической организацией текста. А бывают без чего-то этого или вообще без всего. Стихи они разные.

Как писать, решать вам. Вы вообще можете забить на всю эту ерундистику и строчить стихи хоть правой, хоть левой ногой. Для тех, кто не хочет изучать стихосложение, кому пофиг как устроены стихи, у меня есть один секретный лайфхак. Записывайте, пригодится.

Смело пишите, не заморачиваясь всей этой стихотворной ерундой. А когда вам будут предъявлять претензии, упорно стойте на своём и уверенно заявляйте, что вы поэт, вы так видите, что это новая форма поэзии, и вообще вы современный Гоголь пополам с Гомером, а все остальные дураки и ничего не понимают.

Только вот всё новое и прогрессивное обычно поначалу плохо принимают. Могут побить. Будьте к этому готовы.

Вот практически всё, что я могу сказать вам по этому вопросу. Поэтому мы заканчиваем наше обучение стихосложению. Спасибо, что выслушали, с вами было интересно. До новых встреч.

Поверили? Шутка. Рано обрадовались

В следующей главе мы с вами начнём изучать, как устроены стихи, которые с рифмой и со строгой ритмической организацией. Я вам расскажу о разных системах стихосложения и откуда они взялись. Но, прежде чем перелистывать страницу, попробуйте самостоятельно ответить на простой вопрос: чем Пушкин отличается от Маяковского? Подумайте немного.

А я жду вас в следующей главе.

Почему Маяковский не Пушкин

И снова здравствуйте. В предыдущей главе я дала вам задание написать эссе, чем Пушкин отличается от Маяковского. Помните? Ну, это, на самом деле, очень простой вопрос. Вы наверняка сразу на него ответили: у Пушкина были бакенбарды, а у Маяковского их не было. Я лично с детства их по бакенбардам различаю.

Но если говорить об их стихах, то любой дурак отличит на слух стихотворение Пушкина от стихотворения Маяковского. Даже если читать их на монгольском языке или все слова в них заменить на другие. Да даже если не на слова, а на цифры. Проверим? Вот вам два четверостишия. Прочитайте вслух и с выражением, делая акцентированные ударения в каждом числительном.

20, 16, 9, 70 –
13, 80,17,10?
1000, 30, 12, 70,
40, 500, 14, 8.

И второе:

18, 40, 9
800, 500, 1
10,10, 20, 8
19, 800

Прочитали? А теперь ответьте: кто что написал?

Догадаться несложно. Возможно, вы по ритмическому рисунку на слух даже узнали эти стихи.

Лошадь, не надо. Лошадь, слушайте –
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка, все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь.

Это, как вы уже догадались, Маяковский. А во втором случае был Пушкин.

Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца».

Даже если у вас совсем беда с ритмическим слухом отличить ушами стихи Пушкина от стихов Маяковского вы сможете легко.

А почему эти два поэта так сильно отличаются друг от друга на слух, что их невозможно спутать? А потому, что они писали в разных системах стихосложения.

Что же это за системы такие и откуда они взялись? Давайте разбираться.

Но сначала ответим на такой вопрос: за счёт чего образуется ритм? В любой форме – в музыке, в жизни, в орнаменте, в речи? Правильно – за счёт размеренного повторения одинаковых элементов. Размеренного в том смысле, что они повторяются через определённые промежутки времени.

В мире оно всё так, всё повторяется. Тиканье часов каждую секунду – тик-так, тик-так. Непростые понедельники после весёлых выходных – раз в семь дней. Выплаты по кредиту – каждый месяц. Перестук колёс и мелькание столбов за окном, когда ты, одинокая и покинутая, печально сидишь в вагоне-ресторане… Правда, если ты сидишь радостная, они тоже мелькают размеренно, но уже весело.

А какой элемент может повторяться в стихотворной речи? Не торопитесь с ответом. Не всё так просто, как может показаться на первый взгляд. Тут всё зависит от конкретного языка. В разных языках из-за разных их особенностей могут повторяться разные элементы, что и определило различные системы стихосложения. А началось всё с древних греков.

У этих самых греков в их древнегреческом языке была одна интересная фишка – гласные звуки у них различались по длительности. Одни произносились кратко, другие в два раза дольше. Это и легло в основу системы стихосложения, которая получила название метрической. За единицу метра в ней было принято сочетание долгих и кратких слогов. Понятие стопы возникло именно в древнегреческой поэзии. Мы ещё поговорим о стопе, а пока только запомним, что стопой называется минимальная повторяющаяся часть стихотворной строки, которая и обеспечивает ей ритмичность.

Только вместо ударного слога, как это сейчас принято у нас, древние греки использовали долгий. Русское стихосложение много позаимствовало у них, и многие понятия и термины пришли именно оттуда.

Другая система стихосложения возникла в Европе немного позже. Основана она была на том, что в некоторых языках ударения строго фиксированы и стоят на определённых местах в слове. Скажем, во французском, на последнем слоге – «мер-СИ», «пар-ДОН», «конь-ЯК», «вер-ми-ШЕЛЬ», «ре-МОНТ о-бу-ВИ». (В нашей книге ударные слоги для наглядности я буду писать прописными, т. е. большими буквами.) В польском языке ударения падают на предпоследний слог слова, в чешском на первый, и так далее. Примеры подберите сами. Это вам домашнее задание на выходные.

Так вот. Поскольку в таких языках и так понятно, где находятся ударения, нет нужды учитывать их и придавать им важное значение. Ухо носителей языка по привычке само слышит и предсказывает ударное место в слове. Поэтому за основу метра в стихосложении там взяли другой элемент – слог. И такая система называется силлабической (или силлабикой), от опять же древнегреческого слова «силлабе» – слог.

Наши просвещённые умы XVII века, обратив внимание на прогрессивный запад, скопировали его силлабическую систему стихосложения и в своих стихах развивали именно её. Вот любим мы тупо копировать всё с запада! Но русский язык отличается подвижностью ударения. Оно может попадать на любой слог в слове. Хоть на первый, хоть на второй, хоть на двадцать седьмой, если в слове двадцать семь и более слогов. Поэтому силлабика в русском стихосложении выглядела несколько искусственно.

Вот образец поэзии того времени. (Всегда читайте стихи вслух – развивайте своё поэтическое ухо. Оно вам пригодится для написания стихов. Без этого придётся считать слоги и загибать пальцы.)

Что ж молчишь? Ужли твои уста косны стали?
Не знаешь ли, сколь нам друг полезен в печали?
Сколь много здравый совет полезен бывает,
Когда тому следовать страсть не запрещает?

Здесь в каждом стихе (в каждой строчке) по 13 слогов. Пересчитайте, если не верите. А вот ударения тут вообще не упорядочены, разбросаны хаотично по всему тексту безо всякой системы. Словно кто-то нёс пакет с гвоздями и рассыпал по дороге. Да и количество ударений в строках разное. Посчитайте сами. В первой семь, во второй и третьей по шесть, а в четвёртой пять. Звучит не очень привычно, правда?

Давайте напишем что-то подобное на современном языке, может уху поприятнее будет?

Чего замолчал-то? Язык проглотил, что ли?
Забыл, что вчера зашвырнул на антресоли?
А ну-ка лезь на стул и доставай быстрее.
А то мы тебя, ей-богу, вздёрнем на рее.

Слогов тут, как и в предыдущем примере, тоже по 13 в каждой строчке, а ударений пять, четыре, пять и пять.

Не, тоже не очень похоже на привычные нам стихи.

Параллельно с официальным, книжным стихосложением на Руси существовало ещё одно – народное, устное. Народ оказался более чувствителен к своему языку, чем учёные стихотворцы. Хотя книжные поэты наверняка и называли народных самозванцами и графоманами.

В языках с подвижным ударением, к числу которых относится и русский, в стихосложении основой метра является именно ударение. Такая система стихосложения называется тонической.

Во стольном во городе во Киеве
У ласкового князя у Владимира
А явилося чудо неслыханное:
Наехало Идолище поганое…

В каждой строке тут по три ударения. Какой-нибудь наблюдательный зануда может возразить: как это по три, слов, например в первой строке шесть, а ударения три? Да, три. Предлоги, союзы и служебные слова в речи примыкают к словам, к которым относятся, и не несут на себе ударения.

(во-СТОЛЬ-ном) (во-ГО-ро-де) (во-КИ-е-ве)
(у-ЛАС-ко-во-го) (КНЯ-зя) (у-вла-ДИ-ми-ра)

А вот число слогов в стихах не одинаковое: в первом 11, а в остальных по 12.

Наши классики тоже иногда использовали народный стиль. Вспомните стилизацию Лермонтова «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», например. Или пушкинскую «Сказку о попе и работнике его Балде».

Так в русской поэзии и существовали параллельно две системы – в книгах силлабическая, в устном народном творчестве тоническая. Книжные поэты считали слоги, не обращая внимания на ударения, а народные графоманы наоборот – выдерживали количество ударений, забив на количество слогов.

И вот в XVIII веке этому безобразию наконец был положен конец. Положили его двое замечательных дядек – Тредиаковский и Ломоносов. Они провернули реформу русского стихосложения, соединив преимущество двух систем, силлабической и тонической, в одной – в силлабо-тонической. Они объединили книжную и народную поэзию, обратив внимание в стихе (т. е. в строчке) и на количество слогов, и на количество ударений. Стихи стали гораздо благозвучнее для русского уха.

Почитаем, например, Михайлу Василича Ломоносова.