Гипербореец

Прилетаю в аэропорт Апапельгино. С полосы взлетной видна кромка океана. Иду со своим чемоданчиком, думаю: «Надо подыскать какую-нибудь грузовую машину, чтобы двадцать три километра до Певека доехать». Оглядываюсь по сторонам. Вокруг поля, ничего не растет, кроме маленьких цветочков и травы. Ни кустов, ни деревьев. Ничего нет. А главное, ничего не пахнет. Вот не пахнет, и все. Думаю: «Куда же ушел запах?» А он и не приходил туда.

Я долго потом пыталась найти что-нибудь пахнущее на Чукотке. Ничего. И я поняла, что такое запах, только тогда, когда улетела с Чукотки. Вот сели мы в Пермяцком округе. Вышли из самолета. И на тебя вдруг полыхнули запахи. Это было что-то невероятное. Пахло цветами, пахло елками. Мы начали рвать траву. Начали отрывать какие-то куски веточек, коры. В общем, самолет был весь в траве, весь в цветах и весь в березовых листьях. Вот тогда мы поняли, сколько мы потеряли на Чукотке. Вот такая особенность этого края.

Я доехала до Певека, самого северного города России. Кругом много маленьких домиков. Я не сразу поняла, что это бывшие лагерные бараки. Мне показали, где находится райком. Я очень удивилась, когда идти пришлось по каким-то сооружениям невероятным, нигде таких я не видела. Короба метра полтора над землей. В них уложены все электро- и тепловые магистрали, засыпаны опилками и обиты тесом. По ним и горячая вода была проведена в каждый барак. Везде лесенки, переходики всякие. Так приятно было бегать по ним. Это мое любимое потом стало занятие.

Райком оказался двухэтажным длинным зданием. Подхожу к порогу, а там двое медвежат. Я спрашиваю:

– А почему медвежата здесь?

– Мать убили, вот они пережидают у нас здесь, потом их отвезут в Магадан.

– А можно я их покормлю?

Мне дают бутылочку. И тут меня один медвежонок как тяпнет за палец – кровь полилась. Он тут же начал облизывать мой палец, сосать его.

Ребятам-геологам фотоаппараты выдавали только тогда, когда они отправлялись в партии. И вообще, это было время, когда не принято друг друга снимать. Надо смотреть и запоминать душой. Но кто-то в тот первый день и первый час моего пребывания в Певеке имел при себе фотоаппарат и сделал фотографию, которую потом мне подарил. На ней я, на мне шаль, пальтишко и двое медвежат, которых мы кормим.

Поднимаюсь на второй этаж. У меня написано: «К Архипову, первому секретарю райкома». Берусь за ручку двери, открываю. Передо мной высоченный человек. Невероятной красоты. В куртке китайской теплой, там все так ходили. И в пыжиковой шапке. Шапка надвинута на глаза, огромные, серые. Я таких красивых людей просто не видела. Я потеряла дар речи. И просто мгновенно в него влюбилась. Онемела, стою и смотрю. Если говорить по-честному, то для меня это «Алые паруса» были.

Я не буду называть настоящее имя этого человека, которого все называли в шутку Маршалом. А самая знаменитая чукчанка Анна Нутэтэгрынэ («Бегущая по тундре» переводится это имя на русский язык) звала его за высокий рост Большой Чукча. И не просто с симпатией к нему относилась, а была, как и я, в него влюблена. Я же для себя сразу назвала его гиперборейцем, потому что по описаниям гиперборейцы были такими: белокожие, высокие и с очень большими глазами. Я никогда еще не влюблялась, как-то ухитрилась так окончить университет. Никто мне не нравился, ждала какого-то, видимо, принца. И принца я увидела в Певеке. Это как вспышка на солнце. Такой красоты человек был, такого обаяния.

Он что-то спрашивал, а я все это пропустила мимо ушей. Наконец он взял меня за локоть и говорит:

– Вам к кому?

– К какому-то Архипову.

– Архипова нет, пойдемте ко мне в кабинет, я вас проведу к секретарю по идеологии Райкову.

Я дала ему прочитать бумагу, что я направляюсь от «Советской Чукотки» в Чаун-Чукотский район собкором. Мы с ним вошли к Райкову. Я невпопад отвечаю. Райков радушно мне говорит:

– Вы, видно, очень устали.

– Нет-нет, все нормально. Меня должна ждать машина, я хотела сразу поехать на прииск Комсомольский. А вы пока определите, где я буду жить.

Райков ответил:

– Комнату вы получите через два дня. Машина стоит внизу. Сейчас вас к ней отведет вот этот человек, – Райков показывает на моего нового знакомого. – Он – заведующий идеологическим отделом райкома, и он проинструктирует вас. А чемодан можете у нас оставить.

Чемодан я взяла с собой, даже не знаю почему. Может быть, я думала, что переодеться надо. Спускаюсь, и на коробе рядом с райкомом партии встречаю Стэлку Скляренку, с которой вместе училась в школе.

Я кричу от радости:

– Ты что здесь делаешь?

– Работаю. А ты что здесь делаешь?

– Я приехала работать. На Комсомольский еду.

Она забрала мой чемодан.

Дальше мне райкомовец по прозвищу Маршал говорит:

– Ваше дело – топить печку всю дорогу. Вмонтирована она в кабину. Вот дрова, ими надо топить печку. И петь песни.

– Да я не умею петь.

– А это никого не интересует. Водитель не должен заснуть. Потому что неизвестно, сколько вы будете ехать. По-разному складывается.

– Ну хорошо, я попробую.

Я вспомнила весь репертуар и хулиганских, и блатных песен. Во время войны мы с мамой на рынок часто ходили, там их пели какие-то дядьки безногие. И я почему-то запомнила эти их городские романсы. Вспомнила все студенческие песни, которые мы пели в университете. Едем, я подбрасываю дрова, чтобы не замерз двигатель и чтобы не замерзли мы оба. И если я вдруг на минуту замолкаю, водитель говорит:

– Ты замолчала.

Я опять петь начинаю. Там я узнала, что такое миражи. Когда едешь больше суток, миражи начинаются. Тебе видится Певек, что ты доехал, вот – фонари, вот – бараки. Я говорю:

– Ой, приехали, – и начинаю аплодировать.

Водитель мне:

– Закрой глаза на одну минуту. Потом увидишь дорогу.

А дороги-то не было. Одно бездорожье. Так я поехала в свою первую командировку.

Осенний слет

Когда я приехала на прииск Комсомольский, он только строился. Причем строилось со смыслом, учитывались все удобства. Новый промприбор промыл там чего-то. Промприборы – это такая техника, с ее помощью отвалы породы промываются водой. Все ненужное сбрасывается. А вот золото оказывается внизу, в воде. И его оттуда достают. Мне дали два камушка на выбор. И говорят:

– Как ты думаешь, что здесь – золото, а что – не золото?

Я выбрала тот, что блестит. Но это было совсем не золото, а порода, которая иногда сопровождает золото. Природный вид золота – непрезентабельный, это не золотые слитки, которые лежат в банках. Я сама нашла небольшие самородочки и сдала в весовой, когда покидала прииск.

Мне понравились два человека: Лаврентий Павлович Муляр, директор Комсомольского, и Геннадий Каиров – парторг этого прииска. Я ничего еще не знала, и, надо отдать должное Муляру, он сам провел меня по всем точкам прииска Комсомольский.

Я вызывала, наверное, чувство сострадания. Я была тощая до невозможности. Маленького роста. Не тянула даже на свой возраст. Два хвостика завязывала на голове или один большой хвост. И вряд ли сначала они думали, что из меня что-то получится. Но все помогали мне.

На Комсомольском мне очень понравилось, несмотря на то, что были очень далекие дороги от одного промприбора до другого, где мылось золото. Понравились лица ребят. Им устроили призыв по путевкам комсомола. Там было много молодых. Я даже на танцы там успела сходить. И с рабочими с промприборов танцевала.

Совершенно потрясенная приехала я с прииска Комсомольского: и золото в руках подержала, и все посмотрела. Кроме этого, в сердце у меня – алые паруса. Бывает, наверное, такое наваждение. Когда такое чувство на тебя сваливается. Да еще в райкоме партии!

Поскольку жилья своего у меня так и не было, пришлось мне ночевать у Стэллы Скляренко и ее родителей. Поселок замирал приблизительно к 12 ночи, когда все выключали свет. Когда бараки замирали, мне становилось одиноко. В один из первых дней я вышла поздно вечером и почувствовала, что еще не совсем, не до конца приклеилась к Певеку…

Через два дня отмечают окончание полевого сезона. Всегда оно в начале зимы праздновалось, в клубе собралось все местное начальство геологическое. И все остальные геологи. Это всегда был большой праздник. Я была приглашена, потому что я – корреспондент.

Я спрашиваю подругу:

– Стэлла, а как одеваться?

– Одевайся красиво, они все будут красиво одеты.

– А в другое время можно плохо?

– А ты не знаешь? В тундре они в грязи все время. Там они сами стирают в грязной воде со всякими глинами. Поэтому здесь уж они намываются. После бани приходят красавцами. Все самое лучшее надевают.

Тундра, вообще-то, вещь жуткая. Ходишь с головы до ног весь замотанный. Не знаешь, кто тебя там прокусит. На Чукотке комара можно убить только кулаком, иначе его не прихлопнуть, такой он здоровый. Ты идешь, весь мокрый. Тебе жарко. Солнце все время, оно вообще не заходит, дошло до горизонта – и никуда не исчезает. Не прячется. Краешек его все равно виден. Это уже закат перешел в рассвет. Вертолет сказал: через три часа буду. На шестнадцатый день вертолет так и не прибыл. Ребята наваливают все на себя. И тащатся с этим. Как они это все выносили, непонятно.

Я пришла в клуб. Клуб деревянный, простенький. Но там царит какой-то особенный дух. Собралась вся «знать» Певека, интеллигенция, учителя. Сидят красивые молодые девушки, молодые ребята. Отдельно большой стол – сидит начальство. А дальше Стэлка меня дергает так за рукав и говорит:

– Посмотри, твои райкомовцы пришли.

Действительно, все, начиная от первого секретаря, пришли сюда, в зал. И сели за тот же стол, где сидело руководство. В их числе и мой знакомый райкомовец. И вот он подходит ко мне и говорит:

– Вам чем-нибудь помочь здесь, вы впервые на таком вечере? Это главный сбор за весь год, даже Новый год не так празднуется. Танцы будут. Так что ждите, все впереди.

– Ну хорошо, тогда у меня к вам просьба. Пожалуйста, познакомьте меня с самым интересным, самым известным человеком среди геологов.

– Пожалуйста, идемте.

– Прямо сейчас? Но они там что-то едят и пьют.

– Прямо сейчас.

Он повел меня к Чемоданову. Это действительно был самый знаменитый человек Чукотки. Самый знаменитый золотарь. Подходим к симпатичному человеку, не совсем молодому, импозантному. «Мой райкомовец» говорит: