Татьяна Егорова
Первый осенний дождь лил четыре дня. Мы с Ленкой стояли около подъезда. «Гуляли». Она жаловалась, что боится остаться старой девой, что никто ее никогда не полюбит.
А мне было на это плевать. Моя проблема была поважнее: я провалила вступительные экзамены в техникум. Мне было плевать, полюбит кто-то Ленку или нет. Хватит уже ныть, у людей тоже проблемы есть!
Я ей так и сказала. Она завизжала, что я на следующий год поступлю, если не буду дурой, а она старой девой останется навсегда.
Мы поругались. Я шла, сама не знаю куда, загребая ногами желтые промокшие листья. Теперь на душе в два раза паршивее. Надо промокнуть снаружи, чтобы полегчало изнутри.
Кеды сдались очень быстро: они чавкали, наполнившись водой. Лосины прилипли к ногам, руки больше не согревались в карманах.
Небо было таким низким, будто оно лежало на крышах домов и стекало на город. Сейчас дожди, потом снег с дождем, потом – лед. Осень – темная даль.
Я присела на скамейку на автобусной остановке. Ходьба под ледяным дождем отвлекла меня от навязчивых мыслей о техникуме и о подруге.
«Зря я с ней так, – подумала я. – Завтра помирюсь обязательно».
Подъехал автобус, я решила проехаться в нем, чтобы согреться.
Села на заднее сидение, из-под которого всегда идет обжигающий жар. Мне кто-то сказал, что там находится двигатель. Может быть, может быть… Этот жар сейчас очень нужен моим промокшим ногам.
На конечной остановке я не вышла на улицу. Никто не сделал мне за это замечание, не пригрозил и не выгнал. Автобус развернулся и отправился по маршруту обратно.
Доехав до другой конечной остановки, я снова осталась сидеть в салоне.
За окном совсем стемнело. Струи воды лились снаружи по стеклу, и через него фонари выглядели, как растекающиеся пятна света.
Водитель заглушил мотор, вышел из кабины и побежал. Ссутулившись, как будто это поможет ему остаться сухим.
Он скрылся за дверью диспетчерской.
Я сидела одна в темноте и уже окончательно забыла про Ленку, про техникум и даже не дрожала от холода. А думала, смогу ли открыть руками дверь автобуса. И получится ли у меня «выдернуть шнур, выдавить стекло», как написано в инструкции на центральном окне.
Вдруг двери с шуршанием открылись. В салон влетел порыв ветра, и моя тревога усилилась. Вошел водитель.
«Наорет… Вызовет милицию… Изнасилует…» – моя фантазия была настроена драматично.
– Есть хочешь? – спросил он, сев напротив меня.
– Нет, – ответила я.
Он протянул мне слоеное пирожное «Бантик».
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Раиса, – ответила я, набив рот «Бантиком».
Он рассматривал меня, как мартышку в зоопарке, и задавал вопросы для поддержания беседы.
Я отвечала сдержано, как обычно с незнакомым человеком, и старалась не выронить изо рта кусок пирожного.
«Да, мама отпустила. И папа тоже. Да, учусь. Работаю, ага. Обычно слушаю музыку, но сегодня мокну под дождем».
Даже не спросил, какую музыку я люблю. Заигрывает, но я не люблю старых. Ему, наверное, все тридцать.
Оказалось, двадцать пять. Об этом я узнала при следующей встрече.
В октябре начались заморозки. Сапоги приходилось натягивать на шерстяные носки.
Я ехала в автобусе и собиралась выходить на своей остановке. Выпустив пассажиров, стоявших передо мной, двери закрылись.
Дотронувшись до них рукой, я посмотрела в сторону кабины водителя, потом опять повернулась к закрытому выходу.
Водитель объявил на весь салон:
– Девушка Рая! Повернитесь!
Я повернулась и увидела за стеклом своего нового знакомого, Федора.
Бабочки в животе взорвались фейерверком счастья и осветили пасмурное небо.
– Привет, Райское яблочко! – ему было весело, он придумал мне кличку.
– Привет, дядя Федя съел медведя, – не люблю тупые шутки.
Он сказал, чтобы я не злилась. Спросил, свободна ли я вечером, и предложил встретиться у станции в семь.
Я пришла.
Он сидел в своем автобусе. У него был перерыв.
– Ты с автобусом не расстаешься? – съязвила я.
Потом, в доверительной беседе, он рассказал мне, что разведен, что у него двое детей, мальчик и девочка.
– Мы с женой, – говорил Федор, – решили детей сделать, чтобы мне в армию не ходить. Но когда они родились, я понял, что уж лучше армия. А потом мы с женой развелись. Молодые были, – добавил он, оправдываясь, – по семнадцать лет.
«Придурок, – подумала моя голова, – Такое мог придумать только придурок».
«Какой откровенный», – шепнул незнакомый голос внутри меня.
Ветер подхватил заиндевевшие листья и закружил их в вальсе. Я поддалась новому незнакомому чувству и позволила ему вертеть мною. Шестнадцать лет – самое классное время для маленьких глупостей. Например, влюбиться в разведенного мужика, которому даже неинтересно, какую я слушаю музыку.
Каждый раз, прощаясь с ним, я прощалась со всей Вселенной. Возвращал меня в реальность только мой магнитофон.
«Очередь за солнцем на холодном углу.
Я сяду на колеса, ты сядешь…»
…на заднее сиденье автобуса, самое теплое в салоне, и буду ехать круг за кругом. И ничего не расскажу Ленке, с которой мы уже давно помирились. Разум больше не усмехался «придурок», он покорился.
Когда мы с Федором не виделись месяц, я думала, почему меня тянет к этому человеку? Нам совсем не о чем поговорить. Меня даже не согревают его объятия, а будто обкрадывают. Я получаю взрыв и пустоту. Но для него у меня всегда есть время.
«Напрягся мускул, ослабли вены.
Нажали кнопку – размякли мозги».
Где мои мозги? Когда я утратила способность критически мыслить? Где мои друзья?
Егор Летов смотрел с плаката кругляшами черных очков. Пустота внутри меня была еще чернее. Наверное, это и есть любовь, решила я, и нырнула в нее, как в омут.
Илона Ковза
Холодный осенний ветер тоскливо завывал за окнами палаты, и Рите хотелось выть вместе с ним. Она – молодая, боевая, отличница снайперской подготовки – прикована к койке на неизвестный срок в самый разгар войны, пока другие ребята из разведшколы (и Лешенька) делают вылазки в немецкие тылы.
Ходить она не могла, садиться ей запретили. Можно было только лежать и время от времени ворочаться с боку на бок. Худшего времяпрепровождения придумать было нельзя. Врачи утешали: это не навсегда, после лечения подвижность вернется. Но ей хотелось плакать от тоски и досады: как она могла не заметить ту растяжку?! Ведь даже боя не было, вот дура-то… Первая слезинка пробежала к виску, оставив щекотную дорожку, за ней вторая, третья… Рита не торопилась их вытирать. В окна забарабанил мелкий дождь, будто отвечая ее настроению.
– Курсант Березкина, отставить сырость!
Рита вздрогнула и обернулась. В дверном проеме, тяжело опираясь на костыли, стоял человек в казенной пижаме и бинтах на пол-лица.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке