Про пиццу

Не́кта шла к воде напиться,
Но в её желудке пицца
Взбунтовалась – и в больницу
Эту Не́кту привела.

И уж только там сестрица
Не́кте налила водицы,
Изымая эту пиццу
Из желудка навсегда.

Субботние приключения Марии Ивановны

И не без причины
МарьВанна вскочила,
Пугая и кошек, и мышек.
В сне осознала:
Работу – проспала!
Она, воспитатель детишек.

Умывшись, наевшись,
Обувшись, одевшись,
МарьВанна врывается в здание.
А где же детишки?
Девчонки… мальчишки…
Остались лишь воспоминания…

Пустынные спальни…
Беседки… Игральни…
Столовая комната… Ти-и-хо.
Лишь запах прощальный
Капустными щами
Гуляет, как эхо, как Лихо!

МарьВанна, рыдая,
Бродила по зданию.
– Нянька!
– Завхоз!
– ГДЕ ДИРЕКТОР?!
На грани отчаянья
Вдруг ей встречается
Дядька по имени Гектор.

Охранник детсада,
Спокойный и… трезвый,
Орёт ей:
– У нас на работе
Сейчас выходной!
Возвращайтесь домой!
А в сад в понедельник придёте!

О борьбе с тараканами

Я теперь – таракан!
Я ползу по горчичным обоям.
Я люблю есть вкуснеющий клей.
В нём – крахмал-л!
Я – ковбой-й! А ковбоям
Непонятны унынье и лень.

Нас не любят. Большие приматы,
Сознавая последние дни,
Угнетают нас!
Гибнут ребята
От воздействия рук и ступни.

Вот и женщина эта, зевая,
Варит снедь для отравы меня.
И-и-и… Погибну я пусть!!!
Созидая
Эволюцию тараканья.

Лавандовые коты

Дочь шьёт котов. Внутри кота – травой —
Лаванда. Уникальным ароматом
Ей предназначено бороться с суетой
И успокаивать. И увлекать куда-то.
Вдаль от страстей, бушующих строкой…

А в вазочке – поникшие цветки.
Ещё вчера пылали созиданьем!
Уж тронуло уныньем, увяданьем
Безжалостное время лепестки.

Сижу. Передо мной – тетрадный лист.
Размер есть, рифмы, тема. Есть сомненья,
Что ритм и стопность… Чёрт, есть даже смысл!
Всё вроде есть. Но нет – стихотворенья.

А дочкин кот мурлычет:
– Эй! Смелей!
Творяще-пишущим нужны МЕТАМОРФОЗЫ!

В компании лавандовых зверей
Я ухожу
в фундаментальность
прозы.

«На обиженных, возможно…»

На обиженных, возможно,
Возят воду для полива,
И сажается капуста,
Вновь обиженных тираня,
Только если увлекаться
Угнетеньем угнетённых,
Уличённые в обиде
Свергнут ваш матриархат.

Любой Любопытной

Любая Любопытная, Леле́я Лето Личное,
Лишится Легкомысленно
Любви и Липестричества.
Любой – Любовь не Лютня!
Лишь Ласками Леле́ема,
Любая Любит Люто, Лукаво, Лицедеево!
Лишенья Ли?! – Лобзанья Ли?! —
Лишь Лето Лепетало бы!
Листая Лист Ли, Листья Ли Ленивой Лебеды.
Лесными Лабиринтами Лета́льно и Лета́емо,
как Лысый Лих от Ладана и Лох от Лабуды,
Летит Любая – в Летнее и Лучшее! Лягается
Лошадка Люциферова, и Лыбится Луна,
и Лайка-пёс Линяющий
Любой Летящей Лается,
и Лютики Лобзаются.
Ля – Лето! Ля – Лафа!

Гвинпин и Оливка

Глава 1. Беседка в парке

Виолетта

Снежинкой озорной кружусь,
которой горя мало.
На милый нос я приземлюсь —
я по нему скучала.

Заледеню глаза твои
и в иней спрячу уши,
чтоб, кроме слов моей любви,
ты ничего не слушал.

Лианой хрупкой, ледяной
тебя я обвиваю,
в восторг реальности иной
с тобою убегаю!

Безумный смерч метаморфоз
сплетает души наши!
Пусть за окном зима, мороз,
в губах твоих, как в море грёз,
застыну! Навсегда! Всерьёз!
С тобою мне не страшно.

Так чувствовала жизнь Виолетта. Она была влюблена. А Гвинпин и Оливка в это время ссорились. Расставались. Так решила Оливка. Гвин не был согласен, но… Виолетту, впрочем, вечером этого дня тоже ждала ссора.

Прошло несколько недель. И наступил удивительный день, 31 декабря.

Гвинпин и Оливка

Парк за городским кинотеатром был сегодня удивительно зимним, праздничным. Ни снегопада, ни ветра. Только редкие снежинки кружились в воздухе. По аккуратно расчищенным дорожкам ходили люди. Тоже редкие. Время – далеко за полдень, даже почти вечер. Торопыги, наверное, уже уселись за стол – провожать уходящий год…

В красивой ажурной беседке переступал с ноги на ногу, утрамбовывая снег, молодой человек, Евгений. Друзья звали его Гвинпин или просто Гвин. За немного нелепый внешний вид. За неуклюжесть.

Рядом на скамейке красовался праздничный пакет с подарками. Из него, кроме традиционной бутылки шампанского, выглядывала любопытная ярко-красная розочка, заботливо завёрнутая в целлофан.

Было холодно. Евгений попытался плотнее запахнуть пуховик, натянул вязанную шапку поглубже на уши. Он ждал её, Оливку. Так он называл свою девушку… Впрочем, теперь уже не свою.

Праздничного настроения не было. Несколько недель назад Евгений ждал её на этом же месте. После той встречи они и расстались… Сейчас воспоминания терзали его. Их ведь невозможно прогнать, забыть! Их не спрячешь в сундук потерянных мыслей. В самый ненужный момент они выскочат, сомнут морщинками кожу, задрожат горькой влагой в уголках глаз. Надежды вдруг покажутся иллюзиями…

С крыши беседки сорвался пласт снега, рассыпался на множество более мелких кусков.

Это всегда было их место, их беседка, их скамейка, их признание в любви, их первый поцелуй. Всё – их! Здесь они прятались от дождя, кормили котёнка, ели мороженное, смотрели на звёзды…

Несколько недель назад, когда на деревья упала изморозь и бесконечные дожди едва начали превращаться в пушистые белоснежные хлопья, Евгений улыбался, наблюдая, как его Оливка осторожно скользит среди звенящих стеклянных кустов. Он радостно закричал ей:

– С первым снегом тебя, любимая!

Девушка была серьёзная, сосредоточенная. На самом деле её звали Олей. Ольгой, как она всегда представлялась. А вот Евгений не любил называть её полным именем.

– Ты моя любимая Оливка! – кружился он вместе с ней, обнимая крепко и нежно. – Ну, или Олька в самом крайнем случае.

Но сейчас воспоминания об этих объятьях казались Гвинпину сказкой.

Несколько недель назад в тот горький для Евгения день, Оливка, отряхивая первые снежинки с плеч, сказала со вздохом:

– Послушай, Гвин, нам надо расстаться.

Сначала он опешил от этих слов.

– Почему?

Потом улыбнулся, не веря. Думал, что она шутит.

– Разве я тебе надоел?

Но Ольга уже приняла решение. Вот как эти первые снежинки улетали пушинками одуванчика вдаль, увлекаемые ветром, так и дни их… – любви? дружбы? – заканчивались. Она была в этом почти уверена.

– Не в том дело, Гвин, – ответила Ольга задумчиво. – Просто я никак не могу представить, что являюсь твоей судьбой. Или что ты – моей. Мы ведь совершенно разные люди.

– Ну, в чём же мы разные, Оливка?! – воскликнул Евгений.

Он прижал её к себе. «Женщину надо держать ближе к сердцу, там, где любовь!» – так он всегда говорил. Ольга поморщилась. Наверное, у неё было своё представление о любви. Впрочем, им она никогда ни с кем не делилась.

Девушка не сопротивлялась. В душе она ещё не рассталась с Евгением. Но почему-то твёрдо собиралась это сделать.

– Почему, Оливка? – снова спросил он. – Разве тебе со мной плохо?

Однако, прижав её к себе, Евгений внезапно понял решённость своей судьбы. Обречённость и неизбежность разлуки. Он всегда чувствовал её настроение. Злость, боль, радость, ревность. Перебирая пряди светлых волос, он подумал, что Оливка позволяет ему это делать, возможно, в последний раз. Отвратительное ощущение, если честно. Конечно, в него не следует верить! Ведь Евгений может этому воспрепятствовать. Должен!

– Почему?

Так наивно и безнадёжно звучал его вопрос, теряясь слабым эхом в ледяных кустах. Но природа уже выплакала свои осенние слёзы. Настало время красивой светлой зимы.

– Потому, – твёрдо ответила Оливка. – Нам надо расстаться. Я так решила.

Ей было хорошо с ним. Тепло, надёжно, интересно. Но лето закончилось.

Это произошло всего несколько недель назад…

Сейчас Евгений опять смотрел, как она подходит к их беседке. Осторожно, на носочках, стараясь не наступать всей стопой – снег ещё не уплотнился, высокие тонкие каблуки проваливались. Светлые волосы выбились из-под капюшона. Хорошо, что не свирепствовал ветер, иначе он давно бы уже запутал их, переплетя с редкими снежинками. Её милый нос покраснел, самый кончик, вокруг всё-таки было не слишком тепло.