Я был готов к такому каверзному вопросу.

– А ты возьми в рот его, если яйца зацепятся за зубы, значит мальчик, если свободно пройдёт, значит девочка.

Проверку на вшивость, считайте, прошёл. Уже непосредственно в процессе рыбалки старшаки мне показали ручку со стриптизом, где девушка при переворачивании раздевается. Чтобы не тратить драгоценную энергию батареек на кассетном магнитофоне, я помогал им перематывать кассеты ручкой с шестью гранями. Они мне рассказывали, как по прострочке джинсы отличать настоящие американские штаны от польских. Потом мне показывали карточные фокусы, на которых меня ловили как невнимательного простака-лопуха, но сам механизм ловкости рук никто не раскрывал. Так много о жизни я даже в школе не узнал бы. Постепенно старшаки, любящие исказить и опошлить, выбивали из меня всё, во что я так свято верил. Дошло до того, что я ходил и насвистывал про себя песенку: «Пионер даёт пример – бить собак, курить табак». Их авторитет был для меня выше, чем учителей, как ни крути. «Пусть всегда будет водка, колбаса и селёдка!».

Как-то раз Монтана-младший позвал меня пойти со старшаками позагорать на крыше дома. Они умудрились взломать замок на решётке и теперь частенько там проводили время, потому как с козырьков подъездов их выгоняли. У старшего брата Монтаны был потёртый американский журнал Playboy 1981 года с голыми девушками Адриатического побережья и крутая тёмная джинсовая рубашка с расстёгнутыми двумя верхними пуговицами, под которой у него на груди сиял серебряный медальон. Он говорил, что в югославской рекламе, будь то минералка или занавески для душа, всегда присутствует обнажённая девушка. Я начинал влюбляться в Югославию. После обмена «весёлыми картинками» старшие садились «сыграть партеечку» картами кустарного производства с эротическим содержанием, купленными ещё в СССР в электричке у глухонемого. По обыкновению они играли в подкидного дурака, и тут частенько случались курьёзы: Антон набирал и набирал себе карты, сидя с довольной улыбкой и без отрыва глядя на этот веер. Другие ребята с возмущением его спрашивают:

– Аллё, гараж, ты вообще ходить собираешься?

– Да! Я думаю, чем мне походить.

Сначала фоном The Cure напевали, что «мальчики не плачут»⁴, потом не переставая играла песня группы Kiss – I Was Made For Lovin' You, которая всем порядком надоела. Не заставивший себя ждать Диман включил песню какой-то югославской группы:

«Игра рок ен рол цела Југославија

Све се око тебе исправља и савија»⁵.

– Давай, вырубай своих южек, сейчас я вам сыграю, – один из старших достал из-за спины обклеенную переводками-дамами гитару и стал наигрывать что-то наподобие Майка Науменко, но в ужасном исполнении: «Лето, я изжарен как котлета…». Но это было очень быстро всеми высмеяно и забраковано.

Почти все в компании любили электронщиков Kraftwerk, Монтане-старшему нравились Puhdys из ГДР, которые позиционировали себя как исполнители тяжёлого рока, но на грампластинках «Мелодии» они назывались ВИА и были одеты в наряды, словно будут танцевать твист, а младшему была по вкусу певица Sandra. Или Sabrina, не помню. А мне западало в сердце всё, что слушают старшие, невзирая на причитания учителей и содержимое газетных статей о том, что в песнях Duran Duran, Frankie goes to hollywood и прочих содержится культ грубой силы, порнография и пропаганда ядерной войны с антисоветчиной. Особенно доставалось группе Kiss, название которой являлось сокращением от «Kinder SS». Какое счастье, что я не поверил в это!

– Ладно, пошли в футбольца сыграем, Виталь, – толкнул меня локтем Диман.

Не вопрос! Спустившись с крыши, мы немного изменили свой внешний вид: подкатав джинсы и натянув подтяжки на голый торс, мы показали, что готовы играть. Недолго погоняв мяч, я залез в фонтан «Грибки» охладиться, пристроившись к девчонкам, которые уже сидели там, опустив в прохладную воду свои белоснежные ножки.

Вот так и проходили наши погожие деньки, когда жизнь казалась такой простой и понятной. А потом наши старшаки стали как-то предательски быстро заканчивать восьмой класс. По всей школе мелькали ленточки «Выпускник-88», ребята в костюмах-двойках и кроссовках, лозунги с красивыми словами, сопровождаемые цитатой из произведения Ленина. Моё любопытство оказалось выше моей скромности, и я заглянул в актовый зал, где играла песня «Учат в школе, учат в школе», а на сцене для старшеклассников соорудили картонный корабль с надписью «Счастливого плавания в океане жизни». Друг за другом к микрофону подходили преподаватели и высказывали пожелания в адрес выпускников. Наверное, это единственный раз, когда они не рассказывали про огромный вклад коммунистической партии в воспитание молодых людей, достойных своих отцов, верных делу партии, готовых трудиться истинно по-ленински, вписывая новые славные страницы в хронику строительства коммунизма. Они просто по-человечески желали им счастья, благополучия и призывали не бояться рисковать в поиске себя. Но мне не дали до конца досмотреть представление и прогнали из актового зала. В обед выпускников повезли в традиционную поездку по городу Дрездену. Поздним вечером у них были танцы в стенах школы, раздача аттестатов, потом встреча рассвета, которая плавно перетекла в свистопляску уже на улице с включённым на всю магнитофоном в 5 утра, после чего был вызван дежурный по части. И в конце концов наступало грустное лето, в течение которого пацаны уезжали обратно в Союз…

Но далеко не со всеми местными ребятами я нашёл общий язык. В детстве я был вполне спокойным мальчишкой, но драки не обходили и меня стороной. Первая драка была, когда я, будучи ростом метр с кепкой, со всей силы ударил по ногам грубо толкнувшего меня плечом парня выше меня на полторы головы в коридоре школы. Не знаю, как я не испугался, всё забылось в секунду. Так как вокруг были учителя, он мне «забил стрелку». Я, не теряя даром времени, побежал к Монтане-старшему за советом. Антон сказал, что я немедленно пойду и побью его, без вариантов, иначе он сам мне щелбанов насуёт. И, немного поразмыслив, он добавил, что составит мне компанию на всякий случай. Сразу на месте он проверил мой болевой порог, чтобы я не заплакал от ударов. «А ну-ка, напряги пресс и лови удар». Я пошатнулся от удара, но устоял. «Ну, нормально, сойдёт. Бей в челюсть или в «солнышко» сразу, сбивай дыхание ему». Ага, достать бы ему ещё до головы кулаком. На страх уже не было времени, когда я пошёл на «стрелу» с Антоном. Мой визави пришёл тоже не один, но так как старшего Монтану знали все, дружки поднапряглись и остались стоять в стороне. Мой противник был крупнее меня, но зато я был более юрким и гибким. Противник хотел меня просто задавить массой, переходя в борьбу, а я сразу успел собрать всю силу в кулак и стукнуть его в грудь, после чего он потерял дыхание, и я посыпал на него добрую порцию быстрых ударов, но не таких сильных, как первый. Когда из носа потекла кровь, драку моментально остановили, разняв нас. Я тоже отхватил нехило, одежда была растянута и порвана, костяшки кулаков покраснели и немножко набухли. Но знаете, в той ситуации мне просто повезло, по правде говоря, вовремя успел первым нанести удар, это оказалось важным фактором. От отца я не получил нагоняй, он только молча оглядев меня, задал один-единственный вопрос: «Ты его хоть успел помять?». Я ответил отцу по-армейски: «Так точно!». Мой папа самый лучший!

Гулять я мог формально до девяти вечера, но так как отец возвращался домой в ночь, я оставался с пацанами подольше, пока их не дёргали родители. А немцам вообще разрешали гулять только до семи, отчего они часто злились, только почему-то на нас. Надо полагать, потому что мы не давали им спать своими криками на улице.

9

Обязательным спутником нашей компании была магнитола: с ней ты можешь выйти во двор, взять в поход или на экскурсию или устроить дискотеку после занятий в вестибюле школы, пока не прогонит техничка со шваброй. Крутя круглые кнопки, шевеля антенну, мы впускали к себе в гости иностранных певиц из-за стены, чей сладкий голос лился из динамиков. Эх, знать бы ещё, о чём они поют, вообще красота была бы!

На каналах ФРГ ловились группы, у которых была какая-то непонятная музыка с повторяющейся мелодией через одинаковые промежутки времени и странная манера исполнения слов, которые не пелись, а как будто проговаривались с ударениями. Я даже и подумать не мог, какое влияние окажет на меня эта музыка в будущем и как перевернёт мою жизнь. Здесь не было явных запретов прослушивания вражеских радиостанций на приёмниках, а потому самыми информативными были «Свобода» и «Голос Америки». Но отец не разрешал их слушать, хотя сам грешил этим. Ну, раз ему не возбраняется, то и мне тихонько можно. Как у военных говорят: «В армии можно всё, главное, чтобы никто не видел». Конечно, сразу нельзя попасть на нужную радиочастоту, приходилось двигать колёсико, чтобы можно было разобрать голос через звуки музыки. Красная полоска скакала по столицам государств, и казалось, что весь мир заключён в этом небольшом устройстве.

Когда приходилось оставаться дома по тем или иным причинам, меня развлекал чёрно-белый телевизор Stassfurt, доставшийся от прошлых постояльцев нашей квартиры. Он транслировал восточногерманский канал DFF и нашу первую программу ЦТ СССР, где я практически каждый раз слышал одни и те же словосочетания, только употребляемые в разных местах в зависимости от случая. Спасибо, хоть «Утренняя почта» могла разбавить это однообразие, приглашая группу Europe исполнить свой хит «Точка обратного отсчёта»⁶, либо заставляя всех подпевать за Modern Talking припев их песни Cheri Cheri Lady.

Скажу по секрету, ловили у нас и ФРГшные ARD и ZDF. Эти два канала для меня были окном в другой мир. Я просто обожал западногерманскую музыкальную передачу Formel Eins⁷ с псом по имени «Тизи» – я познакомился с творчеством таких музыкальных ансамблей и эстрадных исполнителей, как A-Ha, Erasure, C.C.Catch и другими, в живом исполнении.

Иногда я брал у Димана японский двухкассетник Sharp, с трудом дотягивая его до своего этажа, чтобы записать себе музыку. Тяжеленая штука, 10 кило точно есть! Что понравится из прослушанного – записывал сразу себе с помощью волшебной кнопки record, и, хочу отметить, качество записи было восхитительное. Можно было не искать какие-то сборники, когда под рукой такой агрегат. И если Монтана-младший в хорошем настроении – это главное. А если у тебя ещё имелся под рукой переносной плеер «Квазар» с наушниками, то можно было прогуляться под музыку на улице, пока к тебе не пристанут знакомые с просьбой тоже дать послушать.

Помимо музыки, я обожал мультфильмы, несмотря на замечания отца о том, что мне давно пора было уже вырасти из них. Из советских это безусловно «Ну, погоди!» и «Раз ковбой, два ковбой», из польских – мультик про пёсика Рекса, чехословацкий «Кротик», и вне конкуренции диснеевский «Том и Джерри» – ради него я не задерживался в школе, игнорируя дежурство, и бежал скорее домой, потому что свои любимые мультфильмы мы могли смотреть только тогда, когда их показывали по телевизору. Не у всех была возможность вставить кассету в видеомагнитофон и смотреть, когда хочется. В результате объявленной в СССР гласности появилось множество совершенно новых по своему формату программ, идущих в прямом эфире, к примеру «600 секунд» с Невзоровым или «Взгляд» с Листьевым. Я стал получать совершенно иную информацию, отличающуюся от той, которую я поглощал при чтении газет. Я воспринимал это как само собой разумеющееся. Мне проще давался компромисс между мышлением советского человека и атрибутами западной цивилизации в силу молодого возраста и неустоявшейся системы ценностей. А вот папе и другим взрослым было с чем сравнивать, поэтому для них это было в диковинку, как возникновение так называемых ток-шоу.

10

Я вёл переписку и с ребятами из СССР. После противоречивых рассказов моих знакомых, только-только прибывших из разных частей Союза, мне хотелось больше общения со своими соотечественниками, тянуло узнать, как они там живут. Но долгая переписка у меня завязалась только с парнем по имени Ваня из Москвы. Остальные же ограничивались безличными фразами типа «с коммунистическим приветом». Что могли знать мои закадычные «друзья» из СССР про ГДР? Да по сути ничего, разве что о единичных дорогостоящих дефицитных товарах в магазинах «Берёзка», о фильмах производства восточногерманской киностудии Defa с их лентами про индейцев, о еженедельной программе «Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас!» с Ади, о ночных музыкальных программах по телевизору, когда выступала социалистическая зарубежная эстрада. И напоследок – по парочке упоминаний о ГДР в программе «Время».

Переписка с Ваньком, как я его упрямо именовал в письмах, сводилась к описанию в красках своего стиля жизни, одежды, предметов быта – в общем, познавали друг друга в сравнении. Его удивляло моё разнообразие в холодильнике: горошек Globus, той же фирмы джемы в баночках с жестяной крышкой для множественного пользования, хрустящие хлопья Zetti, томатный кетчуп в интересном формате бутылочек с пивными крышками. Для меня в диковинку был описываемый Ваньком процесс «варения» джинсы, его коллекция кроссовок от румынских «Ромика» до чешских «Ботас» с «Цебо». Вот тогда я впервые и осознал, насколько мы разные с ребятами из СССР – такие кроссовки только в Союзе казались крутыми, а остальному миру не нужны были эти чехословацкие кроссовки, в том числе и нам, когда рядом были Adidas с Puma. Но такого культа, который существовал в Союзе по «адикам», у нас не было. Как оказалось, у них это предмет роскоши, а не обихода, хотя, конечно, странно, так как Москву кормят все. У Ванька на память сохранились одноразовый стаканчик от Fanta и алюминиевая банка «Кока-Колы» с олимпийской символикой, на самом деле являвшиеся трофеями его старшего брата, которого не получилось выслать из города за 101-й километр на время проведения Олимпиады, как многих других.

Не знаю, почему я так долго с ним общался… Многие ребята говорили, что среди москвичей бытует мнение о растущей на деревьях колбасе и вообще Москва – это отдельный народ и государство. Что ещё запоминающегося строчил мне Ваня, пока я ему рассказывал про самокаты с сидениями и ролики с резиновыми колёсами? Не обращая внимания на его вставки английских слов и жаргонизмы, я узнал про японские куртки Chori, которые в простонародье назывались «аляски», их можно было застегнуть так, что голова уходила полностью в шерстяной капюшон. Про пакеты, которые они очень берегли и даже стирали. Читая про жизнь советских детей в СССР, в частности в Москве, я искренне радовался тому, как мне повезло с местом проживания и условиями жизни. Правду говорят, что не стоит никогда жаловаться на свою жизнь, всегда есть те, кому хуже, чем тебе.

Те ребята, кто приезжал из СССР, мне казались первоначально немножко странными людьми: выдавали их потухшие взгляды и нескрываемое удивление апельсиновому и ананасовому сокам из коробочек с трубочкой или трёхцветной зубной пасте и даже ежедневному завозу фруктов в магазинах, которые у них дома росли максимум летом. Разумеется, далеко не все были настроены к нам дружелюбно. Некоторые индивиды пытались за наш счёт самоутвердиться, но безуспешно. Зато всегда было занимательно наблюдать за серьёзными баталиями между ребятами просоветских и прозападных взглядов, которые в результате сводились к сравнительному анализу, где живётся лучше. Удивительно, что не доходило до мордобоя, а может, и доходило, просто этого я не застал:

– В Америке плохо живётся, а у нас стараются повышать зарплаты и понижать цены!

– Да, только они там бедные, а по сравнению с нами они очень даже неплохо и живут!

– Да всё врёте, начитались всякой хрени!

– Голову включи, почувствуй разницу! Вам об этом просто не рассказывают, а вы верите всему подряд! Если вы так хорошо живёте, почему вы здесь сгребаете всё подряд и везёте домой к себе? А?

Я ушёл играть, а они всё продолжали спорить. Это спустя несколько лет, обернувшись через плечо на свои прожитые годы, я осознал, что мы жили в ГДР намного лучше и богаче, нежели ребята в РСФСР. Примечательно, что приезжие из других советских республик, причём русские, тоже были довольны своей жизнью, отсюда и возникало непонимание друг друга. Мир был намного обширнее и контрастнее, чем мои чёрно-белые представления о вещах, – у каждого цвета было ещё множество оттенков.

Следя за действиями приезжих ребят, я порой диву давался – бананы они пробовали вместе с кожурой или ели их зелёными, не ведая, что им нужно дозреть. Пугали девочек какой-то красной плёнкой, на которой люди запечатлены без одежды. Одну жевательную резинку они жевали прямо с утра, а вечером клали в блюдечко с сахаром, хорошенько обкатав там, и оставляли в холодильнике до завтрашнего дня, чтобы снова жевать её по новой.

Жизнь протекала у них своим чередом вокруг мифов: существовало поверье, что если волк соберёт все яйца и наберёт 1000 очков на «Электронике», то на маленьком монохромном дисплее покажут мультфильм. Майкл Джексон, оказывается, является дальним родственником Назарбаеву, а у Горбачёва на самом деле еврейская фамилия, и вообще, Разин из группы «Ласковый май» его племянник. Много рассказывали про НЛО и СПИД. Приезжие оттуда не видели разнообразия сортов колбасы и сосисок, спокойно оставленных велосипедов на улицах, рекламу по телевизору, на экране которого не выскакивала в полночь заставка «Не забудьте выключить телевизор» и можно было смотреть кино хоть всю ночь. Чтобы вы понимали – у любого советского гражданина, вне зависимости от возраста, встреча с социализмом с немецким лицом вызывала культурный шок: всё аккуратненько, начиная с выложенных товаров на полках и заканчивая убранными аллеями и газончиками, потрясала даже элементарная вежливость продавцов. Приезжие были удивлены, они не привыкли к такому. Я тоже порой недоумевал: а что, в СССР разве иначе?

Но всё познаётся в сравнении: у меня пакеты, а у них авоськи; в магазинах можно купить йогурт, а у них смешанные вручную варенье со сметаной в домашних условиях; со здешних жвачек получаются большие пузыри, а у них мазь для лыж, гудрон да невкусные советские жвачки со вкусом кофе. Я даже сначала не поверил: какой же дурак будет жевать гудрон? Меня поражало, что в СССР подержанные машины стоили дороже новых: как такое вообще возможно? Мне было сложно понять, что нового автомобиля приходилось дожидаться в гигантской очереди, а б/у вот стоит по факту перед тобой, бери и езжай. Ты не мог получить квартиру в другом городе, если ты там не прописан, либо же нужно было жениться на местной жительнице. Вот эти вещи вообще были далеки от моего понимания.

Чувствовалось, что у нас больше развито чувство осознания того, что мы советские люди, и мы гордились этим, в отличие от тех, кто приезжал с большой земли. Мы здесь отстаивали это перед немцами. Хотя, по сути, мы были одинаковыми – тот же приём в пионеры, те же уборки урожая, те же уроки труда. Вообще, я считаю, что мне с моим окружением и одноклассниками очень повезло. В принципе, как и с учителями, сюда приезжали преподавать только лучшие из лучших. А вот приезжие из Союза почти в унисон твердили, что в их классе не было единства, только единообразие, принудиловка и раздражающая политинформация перед уроками.

Что ещё сказать… Приезжали к нам и меломаны – они все повторяли, что доставать современную музыку в Союзе практически нереально. В их городах не было музыкальных магазинов с актуальной и свежей музыкой, тем более иностранной; повезло только тем, кто жил в Ленинграде и мог себе позволить съездить за музыкой в капиталистическую Финляндию: для них это был единственный способ добыть новые пластинки. А по советскому телевидению всё так же крутили пожилых певцов, которые застряли в прошлом веке со своими песнями, но почему-то считались востребованными эстрадными исполнителями.