Глава 2. Близнецы

Ира:

Меня этим утром ударом чем-то твёрдым снаружи по стенке моей индивидуальной камеры, разбудили вместе с Сашкой. Спать со всей этой требухой, торчащей во рту, оказалось совсем не прикольным. Но я всё-таки немного поспал… Сегодня ночью, когда вернусь, я буду уже спать как нормальный человек.

Я проводил брата на выход только глазами. Когда его камеру поднимали на крюке, связь с ним уже не работала.

На обращения через коммуникатор к ответственным за связь: «Доброе утро!» и «Хэллоу! Есть здесь кто?», вообще никто не пошевелился. Сергей то ли ещё спал сам, то ли считал меня спящим. Правда, минут через пять после обращений, подошла Алёна Викторовна и излишне громко произнесла:

– Как себя чувствуем, Ириней Сергеевич?

Она одна звала меня полным именем и, вероятно, на «вы», а не просто во множественном числе. Странная. На судне все, от капитана с начальником экспедиции, до последнего матроса, ко мне обращались по-свойски: «Ира». Правда, капитан облекал это всегда в шутливую форму. Но я на такие шуточки давно уже не обижался. Тем более, что он – капитан, власть, и ему можно простить всё!

В школе, например, никто не решался дразниться, сравнивая с девчонками. Потому, что мы с братом были силой, никому такой наглости не прощавшей с первого класса…

Кто мог знать в то время, что после школы мы пойдём разными путями и каждый своей дорогой.

Теперь я стал, скорее всего, лётчиком, а он, тоже скорее всего, моряком… Моряком потому, что в российской армии Сашка стал служить на Тихоокеанском флоте боевым пловцом. Мы с ним ещё в школе увлеклись дайвингом.

А мне одному удалось тогда же поступить в военно-космическую академию имени Можайского в Санкт Петербурге, куда мы мечтали попасть вместе.

Слышимость в заполненной морской водой камере гораздо выше, чем на воздухе. Стенки камеры тонкие и работают резонатором, а несжимаемая вода великолепно доносит звук туда, куда надо, даже через акустический барьер наушников. Алёна Викторовна, как всегда, говорила громко и не улыбалась. Очень строгая девушка. И, по-моему, неровно дышит к моему брату Сашке. Но это не моё дело.

Я рукой показал, что всё хорошо, и она ушла.

И больше никто не появился…

Вообще ожидалось, что возле постоянно кто-то будет крутиться. По крайней мере, вчера так и было. А сегодня я уже изнывал от ограничения в общении. Попробовал снова вызвать Сашку:

«Как дела у тебя там, на дне?».

В ответ – ничего. То ли мой канал случайно оставили отключенным, то ли умышленно не соединяли в пультовой…

Вчера после операции, нас с Александром Сергеевичем, Младшим, ещё под наркозом, сперва опустили в очищенную морскую воду, где поочерёдно упаковали в оранжевые суперскафы. Как происходила упаковка, я уже немного помнил, была куча гадких ощущений. Потом, заперев в скафы, вытащили нас из операционного бассейна и разместили каждого в своей, заполненной доверху водой, камере в другой части трюма. Мне стоять в этой камере или лежать, было всё равно, как, собственно, и ожидалось. Я там вертикально лежал в состоянии невесомости.

Казалось, продолжаю лежать, а экипаж спятил, стал ходить по стенке у моих ног… Я вертикальное направление перестал чувствовать с первого момента, как в бассейне открыл глаза.

Окончательно придя в себя уже запертым в камере, решил опробовать коммуникатор скафандра, и для эксперимента набрал на руке: «Огурец в банке!» – имея в виду себя, заправленного в рассол морской воды. На это Серёжа Селиванов, который с этого момента должен оставаться на связи со мной, ответил:

«Давай приходи в себя, огурец!» – и, щёлкнув, отключился.

После наркоза я отходил долго. И, когда настало время обеда, под ложечкой немножко засосало. Привычка, видать. Скинул Сашке: «Сейчас у них обед». На что он ответил в своей манере: «наш обед послезавтра».

Заглавные буквы и знаки препинания, по его мнению, всё только усложняют. Я и сам раньше плохо понимал зачем в урезанной клавиатуре коммуникатора оставили клавишу регистра. Но теперь всё стало по-другому, я ей охотно пользуюсь, заглавными буквами можно выделить важное и разделять предложения даже без точки.

Точку на клавиатуре различаю плохо. Немного лучше – запятую. К оптике на глазах ещё не привык.

А насчёт обеда послезавтра Младший, как всегда, прав, миссия рассчитана на тридцать шесть часов, вместе с предварительной адаптацией. Плюс часа четыре в резерве. Тогда и сможем уже поесть, поспать и почувствовать себя нормальными людьми…

Ещё о Младшем. Наш отец, помимо имён, всегда употреблял такие клички. Считается что я появился на свет немного раньше, поэтому получил прозвище Старший, а брат с тех пор Младший. Впрочем, это условности. Мы были так похожи, что отличить одного от другого без бирочки на ноге никто бы не смог. А я тогда меньше чем брат требовал к себе внимания, с тех пор поэтому и считают старшим меня без каких-либо особых оснований. Имя Ириней, как звали нашего прадеда, решил дать старшему сыну отец.

Меня теперь вслед за братом ждал спуск на глубину, работа, связанная с испытанием жидкофазной дыхательной системы при высоком давлении в реальных условиях… Очередная попытка адаптации существ с газовой поверхности к жизни на дне океана.

Сорок часов – это всё, что нам обещали. На большее рассчитывать очевидно нельзя. Могут начаться различные трудно- а то и вовсе необратимые последствия. Поэтому обязательной после подъёма будет очистка лёгких и длительный возврат в исходное состояние… Снова наркоз, ультразвуковое сканирование, длинные иголки в руках этих фей от медицины и всё такое же.

После того, что они делали вчера, чувствую себя лишённым чего-то очень важного, какой-то части индивидуальности. Едва прикрываю глаза, плыву будто в космосе. Вот она невесомость и нечего считать верхом и низом… Все координаты вертятся вокруг, поэтому предпочитаю глаза держать открытыми и контролировать это кружение.

Ощущения, близкие к истинной невесомости я испытывал прежде несколько раз в летящем по сложной траектории самолёте, несколько раз по 25 секунд и под контролем инструкторов.

При операции на зрачки мне вставили какие-то подводные контактные линзы, позволяющие не терять фокус в воде и сохранять ориентировку.

О том, что ещё было вчера, вспоминать совсем не хочу. Коробит, как подумаю, что испытать это придётся, с неясными перспективами, снова. Всё ли восстановится, или придётся воссоздавать что-то. Крысы, на которых это проверяли в эксперименте, все восстановились.

Когда вчера я жаловался на трудности с ориентацией, Алёна Викторовна сказала, что это НОРМАЛЬНО (подумать только!). Ещё добавила:

– Вестибулярный аппарат дезориентирован, так как полости внутреннего уха, во избежание травмы, заполнены физраствором… – и тэдэ, и тэпэ. – А потом мы всё это постараемся исправить…

Старатели! Они мясники, эти феи, маньяки с ножами и иголками! Меня, как шашлык, насадили через рот на связку гибких трубок, заканчивающихся где-то в лёгких, камуфлировали рот чёрной полумаской и замариновали солёной водой. Когда очнулся, подумал, что это не совсем я.

Дыхание стало очень, и очень, и очень неторопливым. Что-то медленно раздувает меха лёгких, вдох полминуты и мне при этом вдохе ничего не подчиняется. Наружный насос и клапаны управляют процессом обеспечением организма кислородом и азотом. Азот, объяснили, организму также необходим чтобы не свихнуться на глубине.

Сашка, например, считал, что азот придумали именно для того, чтобы служба не казалась сладкой. При всплытии азот, под давлением растворённый в крови, через лёгкие уходит медленно, а от него необходимо избавляться…

Сергей, обязанный информировать о брате, проснулся только через двадцать минут. Сашка сперва сообщил, что спуск идёт нормально, потом надолго отключился. Связи пока нет, но всё в порядке. Хотя по голосу Сергея я догадался, что обстановка там оставляет желать лучшего. Они боятся, что что-то пошло не так, но расчётный режим спуска отменять не решились. И живут теперь надеждой, что всё нормально.

Кто лучше меня может знать Сашку? Я уверен, что он молчит потому, что не терпит контроля над собой.

А команде обслуживания, чем напрасно бояться, лучше было поставить на тросе спуска кабель для медицинского контроля! Для запуска в космос придумана Сисиема дистанционного Медицинского Контроля. Для нас, лишённых возможности говорить, вода – тот же космос. Неужели так уж неважно, что там происходит при спуске? Эту мысль я тут же адресовал Сергею. Тот буркнул: «Сейчас…» – и надолго замолк. Когда включился, сообщил:

– Есть связь! Сашка говорит, отцепился, можем сматывать трос. Глубина – триста семьдесят семь… Теперь про связь. Александрыч дал добро. Сейчас вытянем трос, подвяжем кабель и у тебя уже будет связь. Подождать немного придётся».

«Сколько?» – тут же настукал я.

– Совсем немного. – успокоил Сергей, – Минут пятьдесят. Может больше…

Ничего себе! Брат целый час будет один ждать только начала спуска. Не могли раньше подготовить? В достаточной подготовленности экспедиции у меня давние сомнения… Сашка уже говорил, что экспедицию готовили второпях и наспех. Но я не мог подумать, что всё настолько плохо.

«Не надо кабель!» – торопливо выдал с восклицательным знаком. – «Саша на дне один. Спуск сразу!»

Стали спускать не сразу. Пока открывали палубный люк, цепляли крюком камеру прошло минут пятнадцать. Потом вытянули над палубой, где меня раскачали.

Солнце высоко. Сквозь стёкла и воду смотреть на расплывшееся в синеве сияние и раскачивающийся мир удивительно! Будто я маленькая золотая рыбка гляжу из своего аквариума на эту пляшущую нереальность! Но голова не закружилась. Результат тренировок в академии и долгого плавания в открытом океане.

Связной Сергей уже в воде. Пока меня опускают, он машет рукой и кричит. Но за общим шумом его не разобрать. Гудят стропы, в судно звонко бьётся волна и чайки орут. С борта мне машет почти весь состав экспедиции с частью свободного экипажа. Это как проводы в бой. Поводил ладонью в ответ. И в следующее мгновение накрыла волна.

Сергей подплыл, распахнул люк, кабина дёрнулась, я почти вывалился наружу. Удержался, схватившись за край кабины. Серёжка подхватил и помог сесть. Да, скафандр тяжёлый, хоть и называется «лёгким», со всем снаряжением и жидкостью внутри, килограмм двести! Что примерно равно весу воды в этом объёме. Самая тяжёлая часть у меня за спиной, система жизнеобеспечения!

Пока я, корячась на дне кабины, пытался пристегнуть себе ласты, Сергей, суетясь, вставил в гнездо за спиной тяжёлый дьюар с новым кислородом и аварийные ампулы в кассету у сгиба локтя и перевёл систему обеспечения жизнедеятельности в автономный режим.

Кстати, об этих ампулах. Одна из аварийных ампул с быстродействующим наркозом, который все здесь зовут «рубильник», потому, вероятно, что должен вырубать. Вторая – «будильник» с соответствующим этому будящим действием. А третья на слэнге – «отрыжка», инициирующая позывы к собственному дыханию. Вот такое смешное арго! Правильные названия содержимого ампул знает только одна Алёна Викторовна, специалист-анестезиолог.

Подготовил к погружению меня Сергей быстро, но случилась непредвиденная задержка: заклинил карабин на тросе, связь с лебёдкой корабля, и сколько ни бились с карабином, ничего не выходило. Сергей два раза выныривал отдышаться. При последнем всплытии я на всё плюнул, времени уже не осталось, и один из рабочих «космических» карабинов со своего пояса зацепил за звено троса. Снова нырнувший Серёжка, от души рванув соединение на себя, проверил надёжность, шлёпнул рукой по шлему и пальцами показал, что всё хорошо. Вынырнул и дал отмашку лебёдке.

Спуск! Меня потащило в глубину и я набрал на коммуникаторе:

«Опускаюсь. Вода чистая, видимость великолепная. Вижу границу воды с воздухом и масляный след от кормы судна».

Почувствовал себя репортёром. Такая идея пришла когда ещё отходил от наркоза, кто ещё сможет описать путешествие в глубину. Там до сих пор работали только такие как Сашка, труженики-профи, водолазы, ремонтники, спасатели. А я иду фиксировать рекорд, так долго и на такой глубине никто ещё не бывал. Уметь быстро набирать длиннющий текст, чтобы считать себя таким репортёром по праву обучал себя только предыдущий вечер. Поздно вечером нас оставили в покое, и делать было нечего.

Время использовал, реализуя свою революционную идею. Отключил связь, работал по необходимости в перчатках. Стал описывать руками всё что вижу, что чувствую, клавиатура компактная, точность попаданий приходилось соблюдать. Позже мне помогали связисты Серёжка с Алексеем, они пришли узнать почему отключился.

Когда пробовал работать вслепую, ничего хорошего не вышло, они перестали понимать. Когда снова остался один, тренировка по слепому набору потихоньку стала получаться. Пока остальные спали, стал мучать брата Сашку, пытал его разными длинными вопросами, пока он, наконец, не перестал отвечать мне цифрами, по-видимому уснул.

Клавиши для слепого набора не приспособлены. Перчатки недостаточно тонкие, не позволяют чувствовать поверхность. Пальцами нахожу края и промежутки между клавишами, запомнил положение каждого знака клавиатуры.