Ночь пролетела быстро, с учетом того, что светать начало уже через два часа, как я всех проводил. С момента убытия администратора и бармена, я сделал записи в журналах сразу до конца смены, заварил крепкий растворимый кофе и пошел гулять с кружкой ароматного напитка по территории заведения, заранее зная, что мне может влететь от «хозяина» за такой вальяжный жест. Прогуливаясь, было приятно ощущать на себе теплый ветер, дующий со стороны Волги, пахнущий свежестью, и наблюдать на пробивающийся сквозь ровную гладь воды рассвет, который медленно, но непреклонно возвышался, сообщая всем о своем прибытии. Раннее утро было для меня любимым временем суток. Помню, иногда, еще в детстве, когда на поруках бабушки с дедушкой, в деревне, я специально вставал летом по раньше, чтобы просто посидеть на скамейке и посмотреть, как лучи рассветного солнца постепенно заставляют отступить темень. Было для меня в этом что-то волшебное, завораживающее. Что-то вроде символа победы света над тьмой. Я часто вспоминаю то время. Время, когда необремененный заботами, кроме как закончить учебный год без троек и уехать на каникулы, я все лето на пролет шатался по деревенским лугам и лесам, собирая ягоды, грибы или пытаясь подбить какую-нибудь птицу из собранных неумело и наспех лука и стрел, что, кстати, ни разу у меня так и не получилось. Помимо лука и стрел были еще самодельные топоры, похожие, на томагавки, для набегов на «бледнолицых», и, заточенное путем обжига на костре, копье, для борьбы с печенегами и половцами. Была еще куча ножей и всевозможных четырехконечных метательных звездочек, которыми я издырявил всю дверь в сарае, за что всё мое боевое имущество было реквизировано дедом в фонд рабоче-крестьянской партии. Все своё снаряжение, собрав в кучу и разместив на себе при помощи всевозможных веревок и ремешков, сплетенных из кленовой коры, я пытался носить с собой и понять, как далеко мог уйти воин со всем этим снаряжением. Оказалось, не так далеко, как это показывалось в фильмах. Не хватало только богатырского меча. Но я не сдавался и был полон энтузиазма – из тех обрезков железного полотна, которые лежали кучками на дворе, я как-то раз попытался смастерить себе «кладенец», путем заострения одного конца и обматывания кожаными ремешками на манер рукояти, другого конца. Но, был схвачен с поличным дедушкой, когда без предупреждения подключил к сети и запустил станок с абразивным кругом для обработки металла. За нецелевое использование хозяйственных ресурсов я бы отруган и получил статус вредителя народного хозяйства. Меч у меня, кстати, тоже реквизировали. Естественно, это меня не остановило. Я воспитывался на фильмах и книгах про воинов, про сражения, битвы, крестовые походы, трактуя их для себя исключительно как стремление главного героя или героев победить всех и, желательно, остаться в живых. Хотя, умереть в бою за правое дело, мне не казалось плохой идеей на тот момент. Вся эта детская деятельность в купе с бурной фантазией в итоге дали свои плоды. Я подрастал и ценности мои и цели постепенно менялись. Лет в четырнадцать – пятнадцать я начал приударять за девчонками из школы, а когда отправлялся в деревню на каникулы, то оказывал внимание тем представительницам противоположного пола, которые тоже приезжали на лето к бабушкам и дедушкам. Однако, целью в жизни на тот момент у меня оставалась самореализация, как воина, защитника, солдата. Отсюда и вытекали все мои увлечения и интересы. Родители не одобряли моего выбора и считали, что мне, как уже почти взрослому мужчине, пора думать о будущем. В их понимании это были учеба на хорошо и отлично и, желательно, трудоустройство до окончания школы на лето. Как это сделал мой троюродный брат, который, в отличии от меня нерадивого, все лето «зашибал бабки» на заправке. Мне претило заниматься чем-то для меня не интересным, а интересными для меня тогда были: посиделки у костра в компании друзей, брожение за задними дворами деревни на пустырях в поисках грибов и сусликовых нор, собирания яиц из гнезд орлов-могильщиков с последующей попыткой их пожарить на костре и тому подобные туристические мероприятия. На все это я не получал одобрения ни от одного из родственников и был заклеймен бездарем и бездельником, хотя свою часть работы по хозяйству я выполнял с полна. Работа по домашнему хозяйству не вызывала у меня неприязни и я, полный энергии, брался за все, что говорил дедушка. Еще через пару лет, приезжая в деревню погостить, но уже с прямой задачей помогать по хозяйству, я все так же, любил, порой, бесцельно погулять по луговым зарослям, вдоль реки, отправиться до пруда, стоящего в трех с половиной километрах от села, и обратно. Просто для того, чтобы увидеть его. Я никогда не мог просто сидеть на месте. Земли у моих деревенских было много и, соответственно, урожая с этих земель тоже было много. И все это стоило огромных усилий, многочасовых нахождений на картофельных или свекольных посевах, на которых я не находил себе ответа – зачем пожилым людям, которые каждый день, проводимый на окучивании или еще каких работах, жаловались на старость, усталость и прочие тяготы земельных работ, такие большие огороды, с которых урожая собирается много больше, чем необходимо, чтобы прокормить себя всю зиму? В итоге, урожая выходило столько, что старики снабжали овощами моих родителей так стабильно и исправно, что все то, что им и мне, передавали, автоматически выходило из перечня наших покупок почти до следующего урожая. Остальное, что не шло в питание, отвозилось в ближайший более или менее крупный город, а это был Сызрань, и пыталось продаться. Продажа излишков шла не то чтобы для зарабатывания денег, а скорее так, утвердить себя как коммерсантов, способных, если придется, успешно вести торговлю собственного продукта. Но увы, знаний и нюансов торговли мои деревенские не имели и поэтому, выбирали заведомо низкую цену, рассчитывая на то, что покупатели кинуться на выгодное предложение и сразу все раскупят. Но на деле же, прохожие лишь с недоверием разглядывали корнеплоды стариков и лишь некоторые интересовались почему так дешево:

– Почём за ведро? – прекрасно видя цену на куске картона, спрашивал мужчина лет пятидесяти с залысиной и в очках, явно не понимая в чем подвох.

– Тридцать пять. – это против пятидесяти – средней цены на рынке, немного дальше от того места, где стояла наша машина. – Есть «скороспелка», есть «красная», есть кормовая. Какая нужна? – помогал с выбором мой дедушка.

– Чего-то дешево…на химии что ли какой? – сощурив и без того маленькие глаза, спросил покупатель.

– Нет, зачем? Мы для себя сажаем, а в этом году уродилось много да вон какая крупная вся. Тут хоть жарь каждый день и то, к весне съесть не успеешь. А не успеешь – прорастет вся или сгниет. – абсолютно правдиво рассказал ему мой дед.

– Понятно. А чего так дешево? – будто и не слышал ничего, переспросил прохожий.

– Так я же говорю – урожай хороший, большой, хранить негде, в погребе места не хватит. Не выбрасывать же ее? Вот и приехали сюда торговать. Глядишь и на «запчасть» какую для трактора хватит или фуража для скотины на зиму закупим. А цена такая, чтоб продать скорее да домой ехать, а то не ближний свет, а по ночам не охота ехать, мало ли.

– Понятно. А откуда приехали? – продолжал задавать вопросы мужчина.

– Сто двадцать километров отсюда. Из Ульяновской области. – все также открыто продолжал отвечать дедушка на вопросы покупателя.

– Говорят в Ульяновской области грибов много разных… – перебирая руками и внимательно рассматривая клубни, в никуда проговорил мужчина в очках.

– У-у-у, полно! И каких только нет! А если дожди зарядят, дня на два – три, то после можно хоть косой косить! В последний раз, с одного раза девятнадцать банок закатали! Остальное пожарили. И то, часть выкинуть пришлось, не успели съесть, попортились. – с пылом начал рассказывать мой дед.

– А грибов у Вас, случайно, нет? – поинтересовался мужчина.

– Нет, в этот кон не стали собирать на продажу – трактор поломался, а на машине в лес не проедешь. – ответил дедушка.

– Понятно. – отряхнув руки от земли, которая оставалась на руках у потенциального покупателя, дальше пошел по своим делам мужчина. В тот вечер мы так ничего и не продали. Я просто сидел в машине и наблюдал как люди подходят, спрашивают, трогают, критикуют и в конце концов просто идут дальше. Так я узнал, что низкая цена не является стопроцентным гарантом успеха продажи.

Своеобразное воспитание на деревенских улицах дало свои плоды. В купе с тем что я видел кругом, а это питейный культ и единственная цель в жизни у всех в деревне – заработать денег и уехать отсюда в ближайший город с целью заработать еще больше денег, чтобы уехать еще дальше, я понимал, что жить так я точно не хочу. Меня с детства считали каким-то неправильным. Это проявлялось в том, что желания, интересы и цели в жизни у меня просто отличались от большинства. А еще я имел привычку не ходить за всеми только по тому, что они все решили, что это хорошая идея. Так, отчасти, я становился изгоем среди ровесников.

Первый рабочий день, а точнее ночь, прошли без происшествий и посещений. Обычно, новичков проверят по ночам. Иногда по несколько раз. Про меня, видимо, забыли. Сомневаюсь, что я вызывал к себе достаточно доверия, чтобы поверить мне на слово, что спать ночью я не собираюсь. Тем не менее, ближе к восьми пришел Заур. Все в той же рубашке с коротким рукавом, надетой на голое, тощее тело, но несмотря на то, что вчера он простоял в ней весь день у мангала, она была чиста и наглажена. Сразу заметна та часть интеллигентности, которая присуща преподавателю, не могущему себе позволить прийти на урок неопрятным. Жестом он поздоровался со мной и широко улыбнулся своим добродушным, выбритым, испещренным морщинами лицом. Мне его было жаль. Но так устроена жизнь. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Кому-то не везет постоянно. Хотя, по поводу везения у меня было свое, особое мнение, мол жизнь – это движение, где ты за рулем. Отпустил руль и позволил своему транспорту самостоятельно ехать – ты уже не хозяин своей машине. Вот и все везение.

Поднимаясь вверх, в сторону автобусной остановки, я начал ощущать на себе избыток выпитого за ночь кофе – меня потряхивало, сердце билось будто в напряг, а в животе крутило. Идти никуда не хотелось, а хотелось лечь где стоишь и уснуть. Но понимая, что это не выход, я дальше плелся вверх по тротуару. Яркое солнце светило прямо в глаза, от чего идти становилось еще сложнее. Ступни, упакованные в черные кожаные туфли, горели огнем, а грудь и спина взмокли под рубашкой, норовя устремить капли пота прямиком в штаны. Жара стояла невыносимая и вдалеке, на фоне многоэтажек, виднелось марево, которое размывало движущийся транспорт в сплошную палитру прыгающих красок. Как же жарко. Скорее бы добраться домой, где белые кирпичные стены не вбирали в себя тепло солнечных лучей и внутри, не взирая на уличное пекло, стояла прохлада, в которой, иногда, даже находиться без футболки было бы зябко. С этими мыслями я дошел до остановки, зашитой оргстеклом, и присел на лавочку, ожидая свой оранжевый транспорт. Как же невыносимо жарко.

Ожидать тридцать минут свою маршрутку, да еще в такую жару – это издевательство! Еще и не одного сидячего места. Блеск! Ну, как говориться, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. В транспорте было душно до невыносимости. Открытые окна лишь впускали разогретый воздух, от которого становилось еще жарче. Все сидели мокрые, некоторые обдували себя, чем приходилось, изображая из телефона или кошелька веер. И естественно, мы оказались в пробке. Действительно, что еще, могло пойти не так? И вот оно, прямое доказательство тому, что может быть еще хуже, даже тогда, когда уже и так в напряг. Пробка двигалась медленно. Я, сгорбившись под невысоким потолком маршрутки, устало смотрел в окно параллельно движущегося транспорта, на таких же бедолаг, которые не знали куда себя деть от такой жары и тоже сидели все мокрые и блестящие. Впереди что-то громко хлопнуло и, мы перестали двигаться вовсе. Пробка встала. Казалось, это длилось вечность, но уже через минут пять, психанувший водитель нашего микроавтобуса, круто принял вправо, заехав на газон, и совершил рывок, в конце которого снова принял влево и дальше встал на свой курс. Думаю, в мыслях ему все аплодировали стоя за столь дерзкий, но результативный маневр. Мы набирали ход и ветерок немного начал щекотать мое взмокшее лицо. К сожалению, триумф движения длился недолго и уже возле «Химика» мы снова встали. К тому времени я уже присел на свободное место и, по обыкновению, прислонив голову к стеклу, смотрел в окно. Мое внимание привлек баннер со знакомой стилистикой. На фоне неглубокой прозрачной реки, дно которой было прекрасно видно и, судя по картинке, было каменистым, стоял человек в сером классическом костюме. Он смотрел вперед, будто высматривая что-то, держа в левой руке знакомую плашку для записей. Над ним, почти под самой верхней границей плаката, яркими светло-синими буквами написано – «Формирователи».