Цитаты из книги «Фламандская доска»

Все сущее – это шахматная доска, составленная из клеток дней и ночей, на которой Судьба играет людьми, как фигурами.

Хулия выпила несколько порций водки с лимоном, и теперь музыка – мягко звучащий джаз, поставленный на минимальную громкость, так что он больше походил на слабый шелест, исходивший из темных углов едва освещенной комнаты, – окружала ее, как нежная ласка, приглушенная

Путь художника… это я говорю тебе, мой юный Алкивиад, или, лучше, Патрокл, или, может быть, Серхио… этот путь заключается в том, чтобы преодолевать препятствие за препятствием, пока наконец не сумеешь заглянуть внутрь самого себя… Это трудная задача, если нет под рукой Вергилия, который указывал бы тебе дорогу. Ты улавливаешь эту тонкую параболу, мальчик?.. Именно так познает в конце концов художник высочайшее, свободнейшее из наслаждений. Его жизнь превращается в чистое творчество, и он уже не нуждается в ничтожных внешних благах. Он пребывает далеко, очень далеко от всех остальных, подобных ему по своему образу, но презренных существ. И в душе его поселяются пространство и зрелость.

Это не относится к тем абстрактным областям деятельности, в которых ключевая роль принадлежит таланту, а опыт лишь дополняет его.

Без сомнения, ответила она себе, в ироническом блеске его голубых глаз, в изяществе его движений и жестов, поколениями шлифовавшихся светским воспитанием, в неторопливой, никогда не выставляющей себя напоказ мудрости, таящейся в глубине каждого произнесенного им слова, – мудрости, никогда не принимающей самое себя чересчур всерьез, скучающей, снисходительной и бесконечной.

Сесар был одиноким охотником – странность, отшлифованная до изящества, – чувствовавшим себя как рыба в воде в мире гетеросексуалов, где он столь же естественно, как любой из них, поддерживал знакомства и дружбу, ухаживал и завоевывал: главным образом юные художественные дарования, которым он служил проводником на пути открытия и познания их истинной чувственности, которую эти чудесные мальчики не всегда способны понять и принять априори. Сесару нравилось играть при своих новых сокровищах роль одновременно и Мецената, и Сократа. Потом, после надлежащих медовых месяцев, проходивших в Венеции, Марракеше или Каире, каждая из этих историй эволюционировала своим, но всегда естественным путем. Вся уже довольно долгая и интенсивная жизнь Сесара была (как это хорошо знала Хулия) длинной цепью ослепительных вспышек, разочарований, измен – но также и верности. Время от времени, видимо испытывая потребность излить душу, Сесар рассказывал ей о них – безукоризненно деликатно, тем ироническим тоном, за которым стыдливо, даже целомудренно, скрывал свои самые интимные переживания.

под влиянием Сесара – она смотрела на жизнь как на некое подобие дорогого ресторана, где в конце концов тебе обязательно предъявляют счет, однако это вовсе не значит, что тебе необходимо отказаться от полученного удовольствия.

– В сердечных делах, принцесса, – всегда говорил Сесар, – никогда нельзя предлагать советов или решений… Только чистый носовой платок – в надлежащий момент.

«Игра в шахматы», масло, дерево, написана в тысяча четыреста семьдесят первом году Питером ван Гюйсом…

Благородная сия игра имеет свои бездны, в коих сгинула не одна благородная душа. Из старинной немецкой рукописи