Артур Шопенгауэр — отзывы о творчестве автора и мнения читателей

Отзывы на книги автора «Артур Шопенгауэр»

70 
отзывов

Kotofeiko

Оценил книгу

Когда я начала читать эту книгу, поймала себя на мысли, что в голове у меня разворачивается примерно следующий диалог:

Я: Наконец-то я прочту главный философский труд Артура Шопенгауэра!
Ш: "...нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза..."
Я: Прочту два раза.
Ш: "Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат»".
Я (углубляясь в трактат): Ну что ж, начну с него. А что дальше?
Ш: "...я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением".
Я (читаю): Так, "О зрении и цвете". Что? Гёте с Ньютоном спорят о физике?! Гёте, ты же писатель, куда тебя понесло...
Ш: "...философия Канта — единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении".
Я: Понятно, сейчас почита...
Ш (перебивает): "Но если, кроме того, читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, <...> если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему".
Я: У Платона я "Пир" читала. И ещё... если я индийскую кухню люблю, это считается?
Ш: "...первое — правильно, второе — нет".
Я (открывая и тут же закрывая "Критику чистого разума"): Шопенгауэр, а, может, вы мне вкратце расскажете суть философии Канта?
Ш (грозно): "...в неисправимом заблуждении находится тот, кто воображает, будто можно изучить философию Канта по чужому изложению".
Я: Намёк понят. Но всё же, вы ведь говорили, что в его трудах вы обнаружили, если можно так выразиться, ошибки!
Ш: "...напрасно бы мы стали искать кантовское учение где-нибудь в другом месте, кроме собственных произведений Канта; они же сплошь поучительны, даже там, где он заблуждается, даже там, где он не прав".
Я (молча ушла читать Канта).

Справедливости ради, замечу, что в данном случае знакомство с его философией оказалось нелишним.

У Шопенгауэра можно встретить и рассуждения о свободе воли, и мысли о жизни, смерти, в частности, самоубийстве, которое автор осуждает. Впрочем, другого выбора у Шопенгауэра тогда всё равно не было, потому что все наши поступки детерминированы обстоятельствами не любили в то время таких идей. И сейчас не любят. Страдания страданиями, а работать кому-то же надо?

Словом, Шопенгауэр говорит о том, что из нашего мира получился отменный ад. И это не пессимизм, это реализм. Нет, это даже оптимизм: ведь не просто "ад", а ещё и "отменный"!

Впрочем, даже в "худшем из возможных миров" есть нечто прекрасное. Речь, безусловно, пойдёт о поэзии, изобразительном искусстве и музыке. Шопенгауэр ощущает, что "...ее воспроизведение мира должно быть очень интимным, бесконечно истинным и верным, ибо всякий мгновенно понимает ее". И, конечно, нельзя забывать о красоте вообще (да разве о ней можно забыть?). Хотя на Шопенгауэра оказывали влияние идеи буддизма, в том числе и об отказе от желаний, поэтому, упоминая о человеческой, в частности, женской красоте, он говорит, что любоваться ею надо только с чисто эстетической точки зрения. И это грустно.

Являются ли наши желания причиной страдания? Скорее, невозможность их исполнения. Мне всё время почему-то вспоминается бородатый анекдот: от головной боли лучше всего помогает гильотина. Да, если отрубить голову, головная боль тоже пропадёт. Если перестать желать, человек перестанет страдать из-за несбывшихся мечтаний. Но это, кажется, слишком радикальный метод. Человеческая жизнь состоит из множества страданий по сути своей. Если бы боли, зла, мучений не существовало вообще, если бы они не были созданы, тогда человек был бы свободен от страданий.

Иногда стремление к исполнению своих желаний и удовольствие от них сравнивают, например, с наркоманией. И мне в связи с этим вспоминаются истории про "завязавших" наркоманов, которые считали, что уже освободились от зависимости. Но, допустим, в больнице они случайно увидели шприц, что-то перемкнуло в голове - бросились искать себе дозу. Если нечто вызывает такую сильную зависимость, то свободным может быть только тот, кто не пробовал. Тот, кто не испытывал желаний с рождения. Иначе это не свобода - просто побег, к сожалению. Мир несовершенен, а мы вынуждены выдумывать себе способы и методы стать счастливыми, хотя при других условиях могли бы просто ими быть...

5 ноября 2014
LiveLib

Поделиться

Kotofeiko

Оценил книгу

Когда я начала читать эту книгу, поймала себя на мысли, что в голове у меня разворачивается примерно следующий диалог:

Я: Наконец-то я прочту главный философский труд Артура Шопенгауэра!
Ш: "...нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза..."
Я: Прочту два раза.
Ш: "Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат»".
Я (углубляясь в трактат): Ну что ж, начну с него. А что дальше?
Ш: "...я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением".
Я (читаю): Так, "О зрении и цвете". Что? Гёте с Ньютоном спорят о физике?! Гёте, ты же писатель, куда тебя понесло...
Ш: "...философия Канта — единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении".
Я: Понятно, сейчас почита...
Ш (перебивает): "Но если, кроме того, читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, <...> если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему".
Я: У Платона я "Пир" читала. И ещё... если я индийскую кухню люблю, это считается?
Ш: "...первое — правильно, второе — нет".
Я (открывая и тут же закрывая "Критику чистого разума"): Шопенгауэр, а, может, вы мне вкратце расскажете суть философии Канта?
Ш (грозно): "...в неисправимом заблуждении находится тот, кто воображает, будто можно изучить философию Канта по чужому изложению".
Я: Намёк понят. Но всё же, вы ведь говорили, что в его трудах вы обнаружили, если можно так выразиться, ошибки!
Ш: "...напрасно бы мы стали искать кантовское учение где-нибудь в другом месте, кроме собственных произведений Канта; они же сплошь поучительны, даже там, где он заблуждается, даже там, где он не прав".
Я (молча ушла читать Канта).

Справедливости ради, замечу, что в данном случае знакомство с его философией оказалось нелишним.

У Шопенгауэра можно встретить и рассуждения о свободе воли, и мысли о жизни, смерти, в частности, самоубийстве, которое автор осуждает. Впрочем, другого выбора у Шопенгауэра тогда всё равно не было, потому что все наши поступки детерминированы обстоятельствами не любили в то время таких идей. И сейчас не любят. Страдания страданиями, а работать кому-то же надо?

Словом, Шопенгауэр говорит о том, что из нашего мира получился отменный ад. И это не пессимизм, это реализм. Нет, это даже оптимизм: ведь не просто "ад", а ещё и "отменный"!

Впрочем, даже в "худшем из возможных миров" есть нечто прекрасное. Речь, безусловно, пойдёт о поэзии, изобразительном искусстве и музыке. Шопенгауэр ощущает, что "...ее воспроизведение мира должно быть очень интимным, бесконечно истинным и верным, ибо всякий мгновенно понимает ее". И, конечно, нельзя забывать о красоте вообще (да разве о ней можно забыть?). Хотя на Шопенгауэра оказывали влияние идеи буддизма, в том числе и об отказе от желаний, поэтому, упоминая о человеческой, в частности, женской красоте, он говорит, что любоваться ею надо только с чисто эстетической точки зрения. И это грустно.

Являются ли наши желания причиной страдания? Скорее, невозможность их исполнения. Мне всё время почему-то вспоминается бородатый анекдот: от головной боли лучше всего помогает гильотина. Да, если отрубить голову, головная боль тоже пропадёт. Если перестать желать, человек перестанет страдать из-за несбывшихся мечтаний. Но это, кажется, слишком радикальный метод. Человеческая жизнь состоит из множества страданий по сути своей. Если бы боли, зла, мучений не существовало вообще, если бы они не были созданы, тогда человек был бы свободен от страданий.

Иногда стремление к исполнению своих желаний и удовольствие от них сравнивают, например, с наркоманией. И мне в связи с этим вспоминаются истории про "завязавших" наркоманов, которые считали, что уже освободились от зависимости. Но, допустим, в больнице они случайно увидели шприц, что-то перемкнуло в голове - бросились искать себе дозу. Если нечто вызывает такую сильную зависимость, то свободным может быть только тот, кто не пробовал. Тот, кто не испытывал желаний с рождения. Иначе это не свобода - просто побег, к сожалению. Мир несовершенен, а мы вынуждены выдумывать себе способы и методы стать счастливыми, хотя при других условиях могли бы просто ими быть...

5 ноября 2014
LiveLib

Поделиться

Kotofeiko

Оценил книгу

Когда я начала читать эту книгу, поймала себя на мысли, что в голове у меня разворачивается примерно следующий диалог:

Я: Наконец-то я прочту главный философский труд Артура Шопенгауэра!
Ш: "...нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза..."
Я: Прочту два раза.
Ш: "Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат»".
Я (углубляясь в трактат): Ну что ж, начну с него. А что дальше?
Ш: "...я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением".
Я (читаю): Так, "О зрении и цвете". Что? Гёте с Ньютоном спорят о физике?! Гёте, ты же писатель, куда тебя понесло...
Ш: "...философия Канта — единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении".
Я: Понятно, сейчас почита...
Ш (перебивает): "Но если, кроме того, читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, <...> если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему".
Я: У Платона я "Пир" читала. И ещё... если я индийскую кухню люблю, это считается?
Ш: "...первое — правильно, второе — нет".
Я (открывая и тут же закрывая "Критику чистого разума"): Шопенгауэр, а, может, вы мне вкратце расскажете суть философии Канта?
Ш (грозно): "...в неисправимом заблуждении находится тот, кто воображает, будто можно изучить философию Канта по чужому изложению".
Я: Намёк понят. Но всё же, вы ведь говорили, что в его трудах вы обнаружили, если можно так выразиться, ошибки!
Ш: "...напрасно бы мы стали искать кантовское учение где-нибудь в другом месте, кроме собственных произведений Канта; они же сплошь поучительны, даже там, где он заблуждается, даже там, где он не прав".
Я (молча ушла читать Канта).

Справедливости ради, замечу, что в данном случае знакомство с его философией оказалось нелишним.

У Шопенгауэра можно встретить и рассуждения о свободе воли, и мысли о жизни, смерти, в частности, самоубийстве, которое автор осуждает. Впрочем, другого выбора у Шопенгауэра тогда всё равно не было, потому что все наши поступки детерминированы обстоятельствами не любили в то время таких идей. И сейчас не любят. Страдания страданиями, а работать кому-то же надо?

Словом, Шопенгауэр говорит о том, что из нашего мира получился отменный ад. И это не пессимизм, это реализм. Нет, это даже оптимизм: ведь не просто "ад", а ещё и "отменный"!

Впрочем, даже в "худшем из возможных миров" есть нечто прекрасное. Речь, безусловно, пойдёт о поэзии, изобразительном искусстве и музыке. Шопенгауэр ощущает, что "...ее воспроизведение мира должно быть очень интимным, бесконечно истинным и верным, ибо всякий мгновенно понимает ее". И, конечно, нельзя забывать о красоте вообще (да разве о ней можно забыть?). Хотя на Шопенгауэра оказывали влияние идеи буддизма, в том числе и об отказе от желаний, поэтому, упоминая о человеческой, в частности, женской красоте, он говорит, что любоваться ею надо только с чисто эстетической точки зрения. И это грустно.

Являются ли наши желания причиной страдания? Скорее, невозможность их исполнения. Мне всё время почему-то вспоминается бородатый анекдот: от головной боли лучше всего помогает гильотина. Да, если отрубить голову, головная боль тоже пропадёт. Если перестать желать, человек перестанет страдать из-за несбывшихся мечтаний. Но это, кажется, слишком радикальный метод. Человеческая жизнь состоит из множества страданий по сути своей. Если бы боли, зла, мучений не существовало вообще, если бы они не были созданы, тогда человек был бы свободен от страданий.

Иногда стремление к исполнению своих желаний и удовольствие от них сравнивают, например, с наркоманией. И мне в связи с этим вспоминаются истории про "завязавших" наркоманов, которые считали, что уже освободились от зависимости. Но, допустим, в больнице они случайно увидели шприц, что-то перемкнуло в голове - бросились искать себе дозу. Если нечто вызывает такую сильную зависимость, то свободным может быть только тот, кто не пробовал. Тот, кто не испытывал желаний с рождения. Иначе это не свобода - просто побег, к сожалению. Мир несовершенен, а мы вынуждены выдумывать себе способы и методы стать счастливыми, хотя при других условиях могли бы просто ими быть...

5 ноября 2014
LiveLib

Поделиться

Kotofeiko

Оценил книгу

Когда я начала читать эту книгу, поймала себя на мысли, что в голове у меня разворачивается примерно следующий диалог:

Я: Наконец-то я прочту главный философский труд Артура Шопенгауэра!
Ш: "...нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза..."
Я: Прочту два раза.
Ш: "Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат»".
Я (углубляясь в трактат): Ну что ж, начну с него. А что дальше?
Ш: "...я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением".
Я (читаю): Так, "О зрении и цвете". Что? Гёте с Ньютоном спорят о физике?! Гёте, ты же писатель, куда тебя понесло...
Ш: "...философия Канта — единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении".
Я: Понятно, сейчас почита...
Ш (перебивает): "Но если, кроме того, читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, <...> если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему".
Я: У Платона я "Пир" читала. И ещё... если я индийскую кухню люблю, это считается?
Ш: "...первое — правильно, второе — нет".
Я (открывая и тут же закрывая "Критику чистого разума"): Шопенгауэр, а, может, вы мне вкратце расскажете суть философии Канта?
Ш (грозно): "...в неисправимом заблуждении находится тот, кто воображает, будто можно изучить философию Канта по чужому изложению".
Я: Намёк понят. Но всё же, вы ведь говорили, что в его трудах вы обнаружили, если можно так выразиться, ошибки!
Ш: "...напрасно бы мы стали искать кантовское учение где-нибудь в другом месте, кроме собственных произведений Канта; они же сплошь поучительны, даже там, где он заблуждается, даже там, где он не прав".
Я (молча ушла читать Канта).

Справедливости ради, замечу, что в данном случае знакомство с его философией оказалось нелишним.

У Шопенгауэра можно встретить и рассуждения о свободе воли, и мысли о жизни, смерти, в частности, самоубийстве, которое автор осуждает. Впрочем, другого выбора у Шопенгауэра тогда всё равно не было, потому что все наши поступки детерминированы обстоятельствами не любили в то время таких идей. И сейчас не любят. Страдания страданиями, а работать кому-то же надо?

Словом, Шопенгауэр говорит о том, что из нашего мира получился отменный ад. И это не пессимизм, это реализм. Нет, это даже оптимизм: ведь не просто "ад", а ещё и "отменный"!

Впрочем, даже в "худшем из возможных миров" есть нечто прекрасное. Речь, безусловно, пойдёт о поэзии, изобразительном искусстве и музыке. Шопенгауэр ощущает, что "...ее воспроизведение мира должно быть очень интимным, бесконечно истинным и верным, ибо всякий мгновенно понимает ее". И, конечно, нельзя забывать о красоте вообще (да разве о ней можно забыть?). Хотя на Шопенгауэра оказывали влияние идеи буддизма, в том числе и об отказе от желаний, поэтому, упоминая о человеческой, в частности, женской красоте, он говорит, что любоваться ею надо только с чисто эстетической точки зрения. И это грустно.

Являются ли наши желания причиной страдания? Скорее, невозможность их исполнения. Мне всё время почему-то вспоминается бородатый анекдот: от головной боли лучше всего помогает гильотина. Да, если отрубить голову, головная боль тоже пропадёт. Если перестать желать, человек перестанет страдать из-за несбывшихся мечтаний. Но это, кажется, слишком радикальный метод. Человеческая жизнь состоит из множества страданий по сути своей. Если бы боли, зла, мучений не существовало вообще, если бы они не были созданы, тогда человек был бы свободен от страданий.

Иногда стремление к исполнению своих желаний и удовольствие от них сравнивают, например, с наркоманией. И мне в связи с этим вспоминаются истории про "завязавших" наркоманов, которые считали, что уже освободились от зависимости. Но, допустим, в больнице они случайно увидели шприц, что-то перемкнуло в голове - бросились искать себе дозу. Если нечто вызывает такую сильную зависимость, то свободным может быть только тот, кто не пробовал. Тот, кто не испытывал желаний с рождения. Иначе это не свобода - просто побег, к сожалению. Мир несовершенен, а мы вынуждены выдумывать себе способы и методы стать счастливыми, хотя при других условиях могли бы просто ими быть...

5 ноября 2014
LiveLib

Поделиться

Kotofeiko

Оценил книгу

Когда я начала читать эту книгу, поймала себя на мысли, что в голове у меня разворачивается примерно следующий диалог:

Я: Наконец-то я прочту главный философский труд Артура Шопенгауэра!
Ш: "...нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза..."
Я: Прочту два раза.
Ш: "Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат»".
Я (углубляясь в трактат): Ну что ж, начну с него. А что дальше?
Ш: "...я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением".
Я (читаю): Так, "О зрении и цвете". Что? Гёте с Ньютоном спорят о физике?! Гёте, ты же писатель, куда тебя понесло...
Ш: "...философия Канта — единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении".
Я: Понятно, сейчас почита...
Ш (перебивает): "Но если, кроме того, читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, <...> если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему".
Я: У Платона я "Пир" читала. И ещё... если я индийскую кухню люблю, это считается?
Ш: "...первое — правильно, второе — нет".
Я (открывая и тут же закрывая "Критику чистого разума"): Шопенгауэр, а, может, вы мне вкратце расскажете суть философии Канта?
Ш (грозно): "...в неисправимом заблуждении находится тот, кто воображает, будто можно изучить философию Канта по чужому изложению".
Я: Намёк понят. Но всё же, вы ведь говорили, что в его трудах вы обнаружили, если можно так выразиться, ошибки!
Ш: "...напрасно бы мы стали искать кантовское учение где-нибудь в другом месте, кроме собственных произведений Канта; они же сплошь поучительны, даже там, где он заблуждается, даже там, где он не прав".
Я (молча ушла читать Канта).

Справедливости ради, замечу, что в данном случае знакомство с его философией оказалось нелишним.

У Шопенгауэра можно встретить и рассуждения о свободе воли, и мысли о жизни, смерти, в частности, самоубийстве, которое автор осуждает. Впрочем, другого выбора у Шопенгауэра тогда всё равно не было, потому что все наши поступки детерминированы обстоятельствами не любили в то время таких идей. И сейчас не любят. Страдания страданиями, а работать кому-то же надо?

Словом, Шопенгауэр говорит о том, что из нашего мира получился отменный ад. И это не пессимизм, это реализм. Нет, это даже оптимизм: ведь не просто "ад", а ещё и "отменный"!

Впрочем, даже в "худшем из возможных миров" есть нечто прекрасное. Речь, безусловно, пойдёт о поэзии, изобразительном искусстве и музыке. Шопенгауэр ощущает, что "...ее воспроизведение мира должно быть очень интимным, бесконечно истинным и верным, ибо всякий мгновенно понимает ее". И, конечно, нельзя забывать о красоте вообще (да разве о ней можно забыть?). Хотя на Шопенгауэра оказывали влияние идеи буддизма, в том числе и об отказе от желаний, поэтому, упоминая о человеческой, в частности, женской красоте, он говорит, что любоваться ею надо только с чисто эстетической точки зрения. И это грустно.

Являются ли наши желания причиной страдания? Скорее, невозможность их исполнения. Мне всё время почему-то вспоминается бородатый анекдот: от головной боли лучше всего помогает гильотина. Да, если отрубить голову, головная боль тоже пропадёт. Если перестать желать, человек перестанет страдать из-за несбывшихся мечтаний. Но это, кажется, слишком радикальный метод. Человеческая жизнь состоит из множества страданий по сути своей. Если бы боли, зла, мучений не существовало вообще, если бы они не были созданы, тогда человек был бы свободен от страданий.

Иногда стремление к исполнению своих желаний и удовольствие от них сравнивают, например, с наркоманией. И мне в связи с этим вспоминаются истории про "завязавших" наркоманов, которые считали, что уже освободились от зависимости. Но, допустим, в больнице они случайно увидели шприц, что-то перемкнуло в голове - бросились искать себе дозу. Если нечто вызывает такую сильную зависимость, то свободным может быть только тот, кто не пробовал. Тот, кто не испытывал желаний с рождения. Иначе это не свобода - просто побег, к сожалению. Мир несовершенен, а мы вынуждены выдумывать себе способы и методы стать счастливыми, хотя при других условиях могли бы просто ими быть...

5 ноября 2014
LiveLib

Поделиться

Vladimir_Aleksandrov

Оценил книгу

Если ты не продвигаешь мысль, то и мысль не продвигает тебя.
-А зачем тебе продвигать себя? -могут спросить меня. -Чтобы продвигать следующие (другие) мысли, которые (с большей вероятностью) услышат.
"Афоризмы.." Шопенгауэра были опубликованы в двухтомнике «Parerga und Paralipomena» в 1841 и 1851 годах. Кант и Гёте подготовили (возникновение) Шопенгауэра, Шопенгауэр подготовил Ницше, вместе с Достоевским конечно, так что Достоевский с Шопенгауром оказались в середине (этого) "кольца".
Эти трое последних осмелились свои смутно-парлептипные интуиции в почти чистом виде выплескивать на лист бумаги принципиально для всеобщего обозрения, иногда к тому же радикализируя их.
(Посему) приведу ниже несколько коротких цитат из рассматриваемой книги, почти без моих традиционных комментариев, ибо и так же всё понятно, что и как.
-"для счастья человеческой жизни самым существенным является то, что человек имеет в самом себе."
-"любовь к одиночеству не может существовать в качестве исконной потребности, а возникает лишь благодаря опыту и размышлению, и возникает лишь благодаря опыту и размышлению".
-"Чтобы пройти свой путь в мире, полезно взять с собой большой запас предусмотрительности и снисходительности: первая предохранит нас от убытков и потерь, вторая - от споров и ссор."

5 октября 2019
LiveLib

Поделиться

Vladimir_Aleksandrov

Оценил книгу

Если ты не продвигаешь мысль, то и мысль не продвигает тебя.
-А зачем тебе продвигать себя? -могут спросить меня. -Чтобы продвигать следующие (другие) мысли, которые (с большей вероятностью) услышат.
"Афоризмы.." Шопенгауэра были опубликованы в двухтомнике «Parerga und Paralipomena» в 1841 и 1851 годах. Кант и Гёте подготовили (возникновение) Шопенгауэра, Шопенгауэр подготовил Ницше, вместе с Достоевским конечно, так что Достоевский с Шопенгауром оказались в середине (этого) "кольца".
Эти трое последних осмелились свои смутно-парлептипные интуиции в почти чистом виде выплескивать на лист бумаги принципиально для всеобщего обозрения, иногда к тому же радикализируя их.
(Посему) приведу ниже несколько коротких цитат из рассматриваемой книги, почти без моих традиционных комментариев, ибо и так же всё понятно, что и как.
-"для счастья человеческой жизни самым существенным является то, что человек имеет в самом себе."
-"любовь к одиночеству не может существовать в качестве исконной потребности, а возникает лишь благодаря опыту и размышлению, и возникает лишь благодаря опыту и размышлению".
-"Чтобы пройти свой путь в мире, полезно взять с собой большой запас предусмотрительности и снисходительности: первая предохранит нас от убытков и потерь, вторая - от споров и ссор."

5 октября 2019
LiveLib

Поделиться

Unikko

Оценил книгу

«Всё прекрасное так же трудно, как и редко»
Бенедикт Спиноза

Великая сила книг… Благодаря им, мы переносимся в иные состояния и времена, познаём великую любовь или жуткую ненависть, участвуем на дуэли или оказываемся на Луне, становимся Наташей Ростовой или князем Мышкиным, но сверх того познаем – что могло так никогда и не наступить – самих себя.

Есть книги, о которых не хочется писать, а хочется восторженно молчать. Даже если бы у меня неожиданно получилось выразить своё впечатление от «Мира как воли и представления», и, что ещё менее вероятно, сделать это с высокой художественной выразительностью, даже тогда мне вряд ли удалось бы передать тысячную долю того, что заключает в себе эта книга.
Существуют в мире явления и вещи, которые невозможно выразить словами. «Я тебя люблю» никогда не передаёт и малой толики чувства любви, с этим не справится и гораздо более поэтичное «сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье». Поэтому и хочется молчать…

Но поскольку рецензии, пусть и не очень хорошие, самим своим наличием, случается, «приводят» к книге новых читателей, ещё несколько слов.

Рекомендация от Томаса Манна
В своем эссе о Шопенгауэре Томас Манн назвал книгу «Мир как воля и представление» «метафизическим волшебным напитком»; читателю, долго находящемуся под впечатлением этой книги, писал Манн, всё, что бы он ни читал после неё, кажется «чужим, невежественным, неверным, произвольным, не дисциплинированным правдой».

У меня стоит перед глазами маленькая, на самом верху дома, комната в предместье, где я... целыми днями, вытянувшись на странной формы полукушетке-полушезлонге, читал «Мир как воля и представление». Одиноко-порывистая, тянущаяся к миру и смерти молодость — как пила она волшебное зелье этой метафизики, существо которой — эротика, метафизики, в которой я узнал духовный источник музыки «Тристана»! Так читают лишь один раз. Такое не повторяется.

… и несколько слов от себя.
«Мир как воля и представление» - книга сложная. Чтение её – самый настоящий труд, порой мучительный и напряженный, требующий большой сосредоточенности, внимания, усилия мысли. Тем приятнее то чувство преодоления себя, самоудовлетворенность, которая неизменно наступает, когда кажущиеся слишком умными и пустыми слова вдруг превращаются в совершенную логическую конструкцию, и хочется воскликнуть: «Да ведь это правда! И так просто!».
Такое чувство сродни вдохновению или озарению - второй и последней возможности для человека летать наяву… Ради этого и стоит читать книги.

27 марта 2013
LiveLib

Поделиться

Angelus_Novus

Оценил книгу

Мой любимый философ. Читая его, я понимаю, что если бы писала философский трактат, то написала бы нечто подобное. Например, "О ничтожестве и горестях жизни" - готова подписаться под каждым словом. Почему-то Шопенгауэр ассоциируется у меня с доктором Хаусом - такой же умный, язвительный мизантроп с отличным чувством юмора (да-да, в своих работах Ш. нередко отпускает смешные замечания по-поводу работ своих коллег и их самих). "Афоризмы" - это в какой-то мере учебник жизни. Шопенгауэр излагает свои взгляды на то, что есть человек и что необходимо для его счастья.

Итак, для нашего счастья то, что мы такое, – наша личность – является первым и важнейшим условием, уже потому, что сохраняется всегда и при всех обстоятельствах; к тому же она, в противоположность благам двух других категорий, не зависит от превратностей судьбы и не может быть отнята у нас.

Вот откуда это: если хочешь быть счастливым, будь им:

Из личных свойств непосредственнее всего способствует нашему счастью веселый нрав; это прекрасное качество немедленно же находит награду в самом себе. Кто весел, – тот всегда имеет причину быть таковым; причина эта – его веселый нрав. Ничто не способно в такой мере заменить любое другое благо, как это свойство.

Шопенгауэр предлагает следующие правила жизни:

Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Никомаховой этике (XII, 12) положение, которое в переводе можно формулировать следующим образом: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий»

Цени сегодняшний день:

Мы лучше ценили бы настоящее и больше наслаждались бы им, если бы в те хорошие дни, когда мы здоровы, сознавали, как во время болезни или в беде всякий час, когда мы не страдали и не терпели, казался нам бесконечно радостным, чем‑то вроде потерянного рая или встреченного друга. Но мы проживаем хорошие дни, не замечая их; лишь когда наступают тяжелые времена, мы жаждем вернуть их. Мы пропускаем с кислым лицом тысячи веселых, приятных часов, не наслаждаясь ими, чтобы потом, в дни горя, с тщетной грустью вздыхать по ним. Вместо этого следует по достоинству ценить сносное настоящее, хотя бы самое обыденное, которое обычно мы равнодушно пропускаем мимо себя и даже стараемся отбыть как можно скорее. Не надо забывать, что настоящее сейчас же отходит в область прошлого, где оно, освещенное сиянием вечности, сохраняется нашей памятью и когда эта последняя в тяжелый час снимает с него завесу, мы искренне будем сожалеть о его невозвратности.

Умный человек может быть счастлив в одиночестве, а человеку недалекому непременно нужно какое-либо общество, чтобы заполнить пустоту в душе:

Прежде всего любое общество неизбежно требует взаимного приспособления, уравнения и поэтому, чем общество больше – тем оно пошлее. Человек может быть всецело самим собою лишь пока он один; кто не любит одиночества – тот не любит свободы, ибо лишь в одиночестве можно быть свободным. Принуждение – это неразлучный спутник любого общества, всегда требующего жертв тем более тяжелых, чем выше данная личность. Поэтому человек избегает, выносит или любит одиночество сообразно с тем, какова ценность его «я». В одиночестве ничтожный человек чувствует свою ничтожность, великий ум – свое величие, словом, каждый видит в себе то, что он есть на самом деле. Далее, чем совершенней создан природой человек, тем неизбежнее, тем полнее он одинок. Особенно для него благоприятно, если духовному одиночеству сопутствует и физическое, в противном случае частое общение будет мешать, даже вредить ему, похищать у него его «я», не дав ничего взамен.

Отсюда следует, что благо тому, кто рассчитывает только на себя и для кого его «я» – все. Цицерон говорит: «Счастливее всех тот, кто зависит только от себя и в себе одном видит всех (Paradox II). К тому же, чем выше человек значит для самого себя, тем меньше значат для него другие. Эта самоуверенность и удерживает достойных, внутренне богатых людей от общения с другими, общения, требующего стольких жертв, а тем паче препятствует им искать общества ценою самоотречения. Именно противоположное этому сознание делает заурядных людей такими общительными и приспособляющимися. Необходимо еще отметить, что все действительно ценное – не ценится людьми, а то, что ценится ими – на самом деле ничтожно. Замкнутая жизнь достойных, выдающихся людей служит доказательством и следствием этого. Ввиду сказанного достойный человек поступит чрезвычайно разумно, сократив в случае свои потребности ради того, чтобы сохранить или расширить свою свободу, и ограничить, с этой целью, свою личность, всегда стремящуюся к общению с людьми.
С другой стороны, людей делает общительными их неспособность переносить одиночество, – т. е. самих себя. Внутренняя пустота и отвращение к самим себе гонят их в общество, на чужбину или в путешествия. Их дух не имеет силы привести себя в движение и сил этих они ищут в вине, причем нередко становятся пьяницами. Поэтому же они постоянно нуждаются во внешних возбуждениях, притом в возбуждениях сильных, доставить которые могут однородные с ними существа. Без этого их дух поникает под собственною тяжестью и впадает в тяжелую летаргию .

Из сказанного следует, что любовь к одиночеству не есть непосредственное, врожденное влечение, а развивается косвенным путем, постепенно, по преимуществу в благородных людях, причем им приходится преодолеть при этом естественную склонность к общительности и бороться с нашептыванием Мефистофеля.
«Брось предаваться горьким бредням; Они – как коршун на груди твоей.
Почувствуешь себя ты в обществе последнем, Что человек ты меж других людей».
Одиночество – удел всех выдающихся умов: иногда оно тяготит их, но все они всегда избирают его, как наименьшее из двух зол

Не придавай большого значения чужим мнениям (золотые слова!):

Очевидно, ничто не способствует нашему счастью, строющемуся в большей части на спокойствии и удовлетворенности духа, более, чем ограничение, сокращение этого движущего элемента – внимания к чужим мнениям – до предписываемого благоразумием предела, составляющего, быть может, 1/50 настоящей его силы; надо вырвать из тела терзающий нас шип.

Никто не может видеть выше себя. Этим я хочу сказать, что человек может видеть в другом лишь столько, скольким он сам обладает, и понять другого он может лишь соразмерно с собственным умом. Если последний у него очень невелик, то даже величайшие духовные дары не окажут на него никакого действия, и в носителе их он подметит лишь одни низкие свойства, т. е. слабости и недостатки характера и темперамента. Для него этот человек только и будет состоять, что из недостатков; все его высшие духовные способности, так же не существуют для него как цвета для слепых. Любой ум останется незамеченным тем, кто сам его не имеет; всякое уважение к чему‑нибудь есть произведение достоинств ценимого, умноженных на сферу понимания ценителя. Так что, говоря с кем‑нибудь, всегда уравниваешь себя с ним, ибо те преимущества, какие мы имеем над ним – исчезают, и даже самое необходимое для такой беседы самоотречение остается совершенно непонятным. Если учесть как низки помыслы и умственные способности людей, насколько вообще большинство людей пошлы (gemein), то станет понятным, что немыслимо говорить с ними без того, чтобы на время беседы – по аналогии с распределением электричества – самому стать пошлым; лишь тогда мы уясним себе вполне истинный смысл и правдивость выражения sich gemein machen – становиться пошлым, но тогда будем уже избегать всякого общества, с которым приходится соприкасаться лишь на почве самых низких свойств нашей натуры. Нетрудно убедиться, что существует лишь один способ показать дураками и болванами свой ум: – не разговаривать с ними. Правда, что тогда многие окажутся в обществе в положении танцора, явившегося на бал, и нашедшего там лишь хромых – с кем тут танцевать?

Будь вежлив:

Вежливость - это молчаливое соглашение игнорировать и не подчеркивать друг в друге моральную и умственную нищету, благодаря чему эти свойства к обоюдной выгоде несколько стушевываются.
Вежливость – это благоразумие; следовательно, невежливость – глупость; без нужды, из одной удали наживать себе ею врагов – это такое же безумие, как поджечь собственный дом.

Потрясающие слова, их следует взять на заметку каждому:

Не следует оспаривать чужих мнений: надо помнить, что, если бы мы захотели опровергнуть все абсурды, в какие люди верят, то на это не хватило бы и Мафусаилова века.
Следует воздерживаться в беседе от всяких критических, хотя бы и доброжелательных замечаний: обидеть человека – легко, исправить же его – трудно, если не невозможно.
Если бессмыслицы, какие нам приходится выслушивать в разговоре, начинают сердить нас, надо вообразить, что это разыгрывается комическая сцена между двумя дураками; это испытаннейшее средство.

А вот настоящий шедевр:
Лучше всего помещены те деньги, которые у нас украдены: ведь мы за них непосредственно приобрели благоразумие.

Вывод: Шопенгауэр замечателен. Жаль, я не родилась в XIX веке в Германии.
Интересно было бы пообщаться с Шопенгауэром). Но, судя по всему, он терпеть не мог женщин. Жаль.

3 июня 2012
LiveLib

Поделиться

Angelus_Novus

Оценил книгу

Мой любимый философ. Читая его, я понимаю, что если бы писала философский трактат, то написала бы нечто подобное. Например, "О ничтожестве и горестях жизни" - готова подписаться под каждым словом. Почему-то Шопенгауэр ассоциируется у меня с доктором Хаусом - такой же умный, язвительный мизантроп с отличным чувством юмора (да-да, в своих работах Ш. нередко отпускает смешные замечания по-поводу работ своих коллег и их самих). "Афоризмы" - это в какой-то мере учебник жизни. Шопенгауэр излагает свои взгляды на то, что есть человек и что необходимо для его счастья.

Итак, для нашего счастья то, что мы такое, – наша личность – является первым и важнейшим условием, уже потому, что сохраняется всегда и при всех обстоятельствах; к тому же она, в противоположность благам двух других категорий, не зависит от превратностей судьбы и не может быть отнята у нас.

Вот откуда это: если хочешь быть счастливым, будь им:

Из личных свойств непосредственнее всего способствует нашему счастью веселый нрав; это прекрасное качество немедленно же находит награду в самом себе. Кто весел, – тот всегда имеет причину быть таковым; причина эта – его веселый нрав. Ничто не способно в такой мере заменить любое другое благо, как это свойство.

Шопенгауэр предлагает следующие правила жизни:

Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Никомаховой этике (XII, 12) положение, которое в переводе можно формулировать следующим образом: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий»

Цени сегодняшний день:

Мы лучше ценили бы настоящее и больше наслаждались бы им, если бы в те хорошие дни, когда мы здоровы, сознавали, как во время болезни или в беде всякий час, когда мы не страдали и не терпели, казался нам бесконечно радостным, чем‑то вроде потерянного рая или встреченного друга. Но мы проживаем хорошие дни, не замечая их; лишь когда наступают тяжелые времена, мы жаждем вернуть их. Мы пропускаем с кислым лицом тысячи веселых, приятных часов, не наслаждаясь ими, чтобы потом, в дни горя, с тщетной грустью вздыхать по ним. Вместо этого следует по достоинству ценить сносное настоящее, хотя бы самое обыденное, которое обычно мы равнодушно пропускаем мимо себя и даже стараемся отбыть как можно скорее. Не надо забывать, что настоящее сейчас же отходит в область прошлого, где оно, освещенное сиянием вечности, сохраняется нашей памятью и когда эта последняя в тяжелый час снимает с него завесу, мы искренне будем сожалеть о его невозвратности.

Умный человек может быть счастлив в одиночестве, а человеку недалекому непременно нужно какое-либо общество, чтобы заполнить пустоту в душе:

Прежде всего любое общество неизбежно требует взаимного приспособления, уравнения и поэтому, чем общество больше – тем оно пошлее. Человек может быть всецело самим собою лишь пока он один; кто не любит одиночества – тот не любит свободы, ибо лишь в одиночестве можно быть свободным. Принуждение – это неразлучный спутник любого общества, всегда требующего жертв тем более тяжелых, чем выше данная личность. Поэтому человек избегает, выносит или любит одиночество сообразно с тем, какова ценность его «я». В одиночестве ничтожный человек чувствует свою ничтожность, великий ум – свое величие, словом, каждый видит в себе то, что он есть на самом деле. Далее, чем совершенней создан природой человек, тем неизбежнее, тем полнее он одинок. Особенно для него благоприятно, если духовному одиночеству сопутствует и физическое, в противном случае частое общение будет мешать, даже вредить ему, похищать у него его «я», не дав ничего взамен.

Отсюда следует, что благо тому, кто рассчитывает только на себя и для кого его «я» – все. Цицерон говорит: «Счастливее всех тот, кто зависит только от себя и в себе одном видит всех (Paradox II). К тому же, чем выше человек значит для самого себя, тем меньше значат для него другие. Эта самоуверенность и удерживает достойных, внутренне богатых людей от общения с другими, общения, требующего стольких жертв, а тем паче препятствует им искать общества ценою самоотречения. Именно противоположное этому сознание делает заурядных людей такими общительными и приспособляющимися. Необходимо еще отметить, что все действительно ценное – не ценится людьми, а то, что ценится ими – на самом деле ничтожно. Замкнутая жизнь достойных, выдающихся людей служит доказательством и следствием этого. Ввиду сказанного достойный человек поступит чрезвычайно разумно, сократив в случае свои потребности ради того, чтобы сохранить или расширить свою свободу, и ограничить, с этой целью, свою личность, всегда стремящуюся к общению с людьми.
С другой стороны, людей делает общительными их неспособность переносить одиночество, – т. е. самих себя. Внутренняя пустота и отвращение к самим себе гонят их в общество, на чужбину или в путешествия. Их дух не имеет силы привести себя в движение и сил этих они ищут в вине, причем нередко становятся пьяницами. Поэтому же они постоянно нуждаются во внешних возбуждениях, притом в возбуждениях сильных, доставить которые могут однородные с ними существа. Без этого их дух поникает под собственною тяжестью и впадает в тяжелую летаргию .

Из сказанного следует, что любовь к одиночеству не есть непосредственное, врожденное влечение, а развивается косвенным путем, постепенно, по преимуществу в благородных людях, причем им приходится преодолеть при этом естественную склонность к общительности и бороться с нашептыванием Мефистофеля.
«Брось предаваться горьким бредням; Они – как коршун на груди твоей.
Почувствуешь себя ты в обществе последнем, Что человек ты меж других людей».
Одиночество – удел всех выдающихся умов: иногда оно тяготит их, но все они всегда избирают его, как наименьшее из двух зол

Не придавай большого значения чужим мнениям (золотые слова!):

Очевидно, ничто не способствует нашему счастью, строющемуся в большей части на спокойствии и удовлетворенности духа, более, чем ограничение, сокращение этого движущего элемента – внимания к чужим мнениям – до предписываемого благоразумием предела, составляющего, быть может, 1/50 настоящей его силы; надо вырвать из тела терзающий нас шип.

Никто не может видеть выше себя. Этим я хочу сказать, что человек может видеть в другом лишь столько, скольким он сам обладает, и понять другого он может лишь соразмерно с собственным умом. Если последний у него очень невелик, то даже величайшие духовные дары не окажут на него никакого действия, и в носителе их он подметит лишь одни низкие свойства, т. е. слабости и недостатки характера и темперамента. Для него этот человек только и будет состоять, что из недостатков; все его высшие духовные способности, так же не существуют для него как цвета для слепых. Любой ум останется незамеченным тем, кто сам его не имеет; всякое уважение к чему‑нибудь есть произведение достоинств ценимого, умноженных на сферу понимания ценителя. Так что, говоря с кем‑нибудь, всегда уравниваешь себя с ним, ибо те преимущества, какие мы имеем над ним – исчезают, и даже самое необходимое для такой беседы самоотречение остается совершенно непонятным. Если учесть как низки помыслы и умственные способности людей, насколько вообще большинство людей пошлы (gemein), то станет понятным, что немыслимо говорить с ними без того, чтобы на время беседы – по аналогии с распределением электричества – самому стать пошлым; лишь тогда мы уясним себе вполне истинный смысл и правдивость выражения sich gemein machen – становиться пошлым, но тогда будем уже избегать всякого общества, с которым приходится соприкасаться лишь на почве самых низких свойств нашей натуры. Нетрудно убедиться, что существует лишь один способ показать дураками и болванами свой ум: – не разговаривать с ними. Правда, что тогда многие окажутся в обществе в положении танцора, явившегося на бал, и нашедшего там лишь хромых – с кем тут танцевать?

Будь вежлив:

Вежливость - это молчаливое соглашение игнорировать и не подчеркивать друг в друге моральную и умственную нищету, благодаря чему эти свойства к обоюдной выгоде несколько стушевываются.
Вежливость – это благоразумие; следовательно, невежливость – глупость; без нужды, из одной удали наживать себе ею врагов – это такое же безумие, как поджечь собственный дом.

Потрясающие слова, их следует взять на заметку каждому:

Не следует оспаривать чужих мнений: надо помнить, что, если бы мы захотели опровергнуть все абсурды, в какие люди верят, то на это не хватило бы и Мафусаилова века.
Следует воздерживаться в беседе от всяких критических, хотя бы и доброжелательных замечаний: обидеть человека – легко, исправить же его – трудно, если не невозможно.
Если бессмыслицы, какие нам приходится выслушивать в разговоре, начинают сердить нас, надо вообразить, что это разыгрывается комическая сцена между двумя дураками; это испытаннейшее средство.

А вот настоящий шедевр:
Лучше всего помещены те деньги, которые у нас украдены: ведь мы за них непосредственно приобрели благоразумие.

Вывод: Шопенгауэр замечателен. Жаль, я не родилась в XIX веке в Германии.
Интересно было бы пообщаться с Шопенгауэром). Но, судя по всему, он терпеть не мог женщин. Жаль.

3 июня 2012
LiveLib

Поделиться

...
7